– Значит, на ваш взгляд это успех?

Безразмерное кресло позволяло принимать самые немыслимые положения, и мистер Харрис, чья жизнь, как казалось Хьюзу, состояла исключительно из удобных поз, пользовался этим вовсю. Откинувшись назад с занесенной за голову рукой, словно начинающий заплыв на спине пловец, он задал свой вопрос и так же лежа посмотрел на стоящего перед ним младшего сотрудника своей неопределенной улыбкой. Дэни ее ненавидел. Меньше чем через полгода стукнет почти год, как он в редакции, и только и слышит, что мистер Харрис – душка, и более демократичного руководителя невозможно представить. Он и сам успел убедиться, что главный редактор держится просто со всеми, а его обращение тем вежливее, чем скромнее статус сотрудника, так что самые сливки такой обходительности перепадали как раз ему, Дэниэлу Хьюзу. Вроде бы и не о чем беспокоиться. Но почему-то при всем, как казалось, искреннем желании мистера Харриса по-отечески приободрить молодого подчиненного, у того всякий раз от такой поддержки создавалось ощущение, что он каким-то малопонятным образом доставляет своему шефу развлечение. Не то чтобы утонченное, но с неизменно ускользающим от Дэни подтекстом. И дело не в предвзятости. Хьюз и сам был бы рад истолковать эти проскакивающие искорки в глазах мистера Харриса как-нибудь нейтрально для себя, только невозмутимый тон разговора и его сугубо профессиональное наполнение не оставляли шансов – веселью просто не откуда взяться, если его причина не в собеседнике, и, похоже, именно необходимость удерживать смех в тисках той самой невозмутимости и являлась для мистера Харриса условием столь особенного наслаждения.

И еще эта манера спрашивать об очевидном. Нет ничего неприятнее, особенно в беседе с таким человеком. Ответ вроде бы напрашивается сам собой, а вот на что напрашивается тот, кто считает нужным разговаривать в таком ключе, поди пойми. Тем более твой начальник.

Успех? А как же иначе! И это еще скромно сказано! Каким еще приличным словом обозвать то сумасшествие, что творится вокруг "Финчли-ньюс" последние несколько месяцев? Мешки писем, бесконечные звонки, странного вида посетители, осаждающие редакцию с неожиданными предложениями… Естественно, всегда найдутся завистники, готовые осмеять кого и что угодно, например, тех же посетителей (и вправду, иногда слишком странных) заодно с газетой, лишь бы только преуменьшить чужие достижения. Однако, даже тех, по чьему мнению польза от таких предложений для уважающего себя издания представлялась сомнительной, повергал в прах аргумент, против которого возражений не существовало в принципе. То, о чем еще совсем недавно глупо было бы и мечтать, свершилось. После того, как несколько первых выпусков были сметены с прилавков за период, к которому уже применимо понятие "скорость", а их содержание удостоилось упоминания в некоторых столичных изданиях,"Финчли-ньюс" осторожно попробовала увеличить тираж, и вслед за тем, как и с его продажей не возникло проблем, повторила этот трюк еще дважды.

За это время наибольшей внутренней трансформации подвергся главный виновник суматохи. Еще совсем недавно Дэни, всю жизнь считавший себя скромным малым, не мог и подумать о том, что отныне самой серьезной заботой для него окажется ежедневная потребность тщательно скрывать свою гордость. Такая потребность была вызвана не только присущей ему замечательной скромностью. Дело в том, что точно такой же гордостью, вовсе не скрываемой, а еще и радостью и возбуждением были переполнены все сотрудники газеты, и Хьюзу, осознающему вполне отчетливо, кто по справедливости должен единолично пожинать все лавры, не хотелось слиться с этой непричастной массой. Или чтобы она слилась с ним, что точнее. Он старался выстроить свое поведение таким образом, чтобы ни у кого не возникло сомнений в том, что добытый им лично триумф, которым они все сейчас так беззастенчиво наслаждаются, не задумываясь о его причинах, нисколько не вскружил ему голову, и что он в отличие от них всех как человек, пусть и молодой, но успевший, благодаря своей находчивости, уже на раннем этапе приобрести такой ценный опыт, всецело поглощен обычной рабочей рутиной и не намерен отвлекаться на все эти восторги насчет сенсации и прочие глупости для юнцов и людей недалеких, хотя, конечно, им всем не мешало бы понять, что он-то, как никто имел право это себе позволить. Такая роль давалась ему непросто, так как одновременно с упомянутым стремлением посвятить всего себя рутине нельзя было допустить, чтобы окружающие доверчиво поддались этой его естественной скромности и позабыли, в чем суть. Дэни страшно переживал, что, возможно, ему так и не удалось в полной мере создать образ, по которому невозможно было бы, с одной стороны, не догадаться о его истинной роли в этой громкой истории, а с другой, распознать его страхи, что далеко не всем такая догадливость по силам, что многие будут сбиты с толку его тонкой тактикой. Образ, который восхищал бы не только его владельца, но и окружающих, отрезвляя их и расставляя все на свои места. На его беду вокруг него не было никого, кто пожелал бы высказать ему свое мнение, как это выглядит со стороны. Не перебарщивает ли он, и не создается ли из его слишком уж отрешенного вида обманчивое ощущение, что так может смотреться человек не то что скрывающий свою гордость, а просто напросто не имеющий для нее никаких оснований?

В такой сложной ситуации ему хотелось, чтобы мистер Харрис поддержал его хотя бы взглядом. Дэни вполне устроило бы, если б тот молча дал понять, что уж он-то как никто знает и помнит, кто доставил в редакцию дневники и уговорил его опубликовать их. Не то чтобы Дэни ожидал, что теперь его начальник бросится советоваться с ним по всем насущным делам. Однако, уж точно он не заслужил такого нелепого вопроса. Успех! "Значит, по вашему мнению, идет дождь?" – мог бы точно с тем же выражением живейшего внимания поинтересоваться мистер Харрис, от чьего проницательного взгляда наверняка не укрылись ни размазанная по лбу мокрая челка Хьюза, ни стекающие с промокшего плаща на пол струйки воды. И опять Дэни померещилась эта подсматривающая в щелочки глаз усмешка. Как ни сокрушался он по поводу манеры мистера Харриса, ему ничего не оставалось, как поддержать беседу в предложенном стиле.

– Несомненный. Как же иначе? – Дэни облизал пересохшие губы. Дело не в волнении, все проклятый кофе. – Нам пишут со всех концов. Интересуются, когда же продолжение. Разве это не подтверждает…

– В известном смысле, да. Пишут. – Мистер Харрис слегка повернулся на бок и высвободил из под локтя смятые конверты. Что касается поступающей в редакцию корреспонденции, неоспоримое преимущество главного редактора состояло в том, что некоторые предпочитали писать лично ему. Мистер Харрис подтвердил, что среди них встречаются довольно занятные люди.

– Скажу больше, – добавил он, – возможно, вы будете удивлены, но наша инициатива получила неожиданный отклик. По крайней мере, для меня. Добытые вами дневники занятным образом пробудили к жизни аналогичные материалы. Догадываетесь, о чем я?

– Неужели…, – Дэни не мог поверить собственным ушам. – Нашлись еще чьи-то воспоминания?!

– Именно так. И обладатели предлагают их к печати. Заметьте, не кому-то, а нам.

Вот это да! Блаженство Дэни за секунду превзошло все прежние пики. За последние месяцы он понемногу свыкся с мыслью, что и миру придется привыкнуть, что он, Дэниэл Хьюз совершил поистине переворот в области литературных раскопок, если можно так выразиться. Однако, если только он правильно понял этого, что уж говорить, странноватого мистера Харриса, намечается прямо-таки революция в области…Дэни не знал, как правильно назвать эту область, но не сомневался, что она необъятная – перед глазами запрыгали заголовки про мировое достояние, многовековое наследие, развенчание великой лжи предков и т.п. Вдогонку им Дэни, разглядевший, что пачка конвертов довольно внушительна, мысленно отправил в тираж и статью про лавину сенсационных находок. Даже ему, скромняге, казалось сказкой, что не кто-нибудь, а он, простой лишенный тщеславия малый, вызвал этот восхитительный эффект домино (кажется, это понятие сюда подходит, хотя он не уверен). Самым вожделенным звуком для журналистского уха несомненно является хлопок лопнувшего мифа. Даже в том случае, когда сам миф этому уху ни о чем не говорит. В том числе и тогда, когда ухо не в состоянии отличить собственно миф от авторской выдумки. Дэни искренне не хотелось погрязнуть в слишком глубоких размышлениях, ибо все те немногие случаи, когда он позволял себя в них увлечь, обернулись пустой тратой времени. Поэтому он сосредоточился на единственном имеющем значение выводе: раз уж случилось так, что лично ему довелось разоблачить Холмса, сорвать с него маску совершенства, теперь-то он уж точно не намерен останавливаться на достигнутом. День за днем, неустанно продираясь через каракули доктора Уотсона и инспектора Лестрейда (оба почерка оказались далеки от изящества), он подбирался все ближе к разгадке роли самого Конан Дойла. И пусть он его не читал, это не важно, зато теперь он читает про него, и очень скоро узнает, возможно, не самые приятные вещи. И тут уж без обид, правда превыше всего! Заколотившееся от радости сердце подсказывало, что мятые конверты помогут надежнее пригвоздить величайшего писателя к позорному столбу.