– В Лоуэр-Камберуэлл? – переспросил я.

– К мисс Морстен, – пояснил Холмс. – Вы же, надеюсь, отвезли ее до самого дома, а не высадили где-нибудь посреди ночи?

Мне пришлось признаться, как все было на самом деле, а заодно, чтобы поскорее переключить внимание Холмса, признать безусловные способности Тоби. Похоже, это и вправду невероятно умный пес с невероятно чувствительным носом.

– Ну что ж, – подытожил Холмс, – первое романтичное свидание вы провалили. С другой стороны, благодаря вашему позорному бегству, мы убедились в замечательных качествах этой девушки. Ай, да мисс Морстен! Так и попросила не падать в канавы? Слово в слово? Браво! Такая сердечная чуткость нам очень даже пригодится. – Он выпрямился и огляделся с совсем другим выражением. – У вас найдется другая обувь для ночной прогулки?

– Конечно, – ответил я.

– Тогда собирайтесь. Сделаем еще одну попытку. Что-то мне подсказывает, что она будет удачной.

И он снова нагнулся к Тоби. Все то время, что я употребил на сборы, мой обостренный ревностью слух терзали немыслимые по щедрости комплименты, отдающие должное не только недюжинным способностям Тоби, до которых "кое-кому еще расти и расти", но и его стройным ногам, дивному хвосту и прочим прелестям экстерьера.

Из записей инспектора Лестрейда

Дело об убийстве Бартоломью Шолто вызвало небывалую шумиху во всей Англии и, особенно, понятное дело, в Лондоне. С первого же дня газетчики принялись соревноваться в сочинении самых душераздирающих заголовков. Издания крикливого толка более всего сосредоточились на присутствии в сюжете несметных богатств и экзотических примет подозреваемых. Кровавое золото, сокровища, несущие смерть, месть раджи, загадка охотника на близнецов, дело об отравленных дротиках, проклятье ночного протеза, банда калеки и карлика – вот далеко не весь перечень эпитетов, родившихся, благодаря их красноречию, в те дни, пока шло расследование. Солидные же газеты, отличающиеся более взвешенными высказываниями, ограничились для удобства определением «Норвудское дело», которое позаимствовали у следствия. Исключительная ценность похищенного, кстати, явилась причиной и того, что делу сразу же был придан особый статус, и оно из ведения полицейского дивизиона «Л», к которому относится Аппер-Норвуд, перешло в компетенцию департамента криминальных расследований, то есть к нам.

Оставлять записи с наблюдениями и замечаниями по ходу расследования в те горячие дни было невозможно, на это попросту не оставалось времени. Тем более, что поначалу я ввязался в этот процесс самовольно и тайно, будучи основательно загруженным собственной работой. Поэтому сейчас, задним числом я постараюсь описать эту историю так, как воспринимал ее день за днем в то время, когда недостаток информации и ее неправильная оценка приводили к появлению большого разнообразия версий, от которых, как в итоге выяснилось, оказалось мало толку. Некоторые верные предположения и выводы я приберегу до конца, чтобы мой рассказ отвечал обязательным требованиям детективного жанра, согласно которым читателя надлежит водить за нос как можно дольше.

Признаться, я сильно огорчился, узнав, что заниматься поиском виновных в убийстве в Норвуде поручили Джонсу, весьма недалекому человеку, описанному, кстати, в произведениях Дойла довольно точно. Комплекция его такова, что это раболепное существо, хоть и пытается вытянуться в струнку, держа руки по швам, дабы максимально продемонстрировать почтение начальству, а все одно – бока его необъятны, и потому прижатые к ним руки, следуя рельефу, словно крылышки пингвина трогательно торчат почти параллельно полу. И все же, справедливости ради, приходится признать, что поначалу инспектор сделал все возможное, чтобы доказать обманчивость такого сходства. Он взялся за дело с ретивостью, которой пингвины, будь они в Норвуде, непременно позавидовали бы. Впрочем, возможно отсутствие даже пошло им на пользу. Кто знает, имея более широкий круг подозреваемых, ограничился бы Джонс арестом лишь Тадеуша Шолто и некоторых слуг? В любом случае поспешность моего коллеги вылезла ему боком. Практически сразу выявилось безупречное алиби брата убитого и остальных задержанных, и самодовольный, уверенный в быстром исходе дела Джонс вынужден был освободить главного подозреваемого из-под стражи. Все слуги засвидетельствовали, что Тадеуш покинул брата вечером седьмого октября, после чего Бартоломью заперся у себя, оставив в замке ключ, и весь следующий день не покидал своего кабинета ни на минуту. По мнению Тадеуша Шолто такая исключительная осторожность брата подтверждает его показания о реальном существовании угрозы, нависшей над хозяином дома и возросшей от того, что клад, наконец-то, был найден. Бумага с пресловутым «Знаком четырех», который своей таинственностью так взбудоражил обывателя, была обнаружена на месте преступления, и своим видом оказалась чрезвычайно похожа на документ, предъявленный полиции другой свидетельницей – мисс Мэри Морстен. По ее словам она обнаружила его еще десять лет назад в бумагах отца. Нет никаких оснований подозревать ее в сговоре с Тадеушем Шолто, а, значит, не он, а кто-то другой оставил возле трупа символ, обозначивший свершенное деяние не как банальное ограбление, а как справедливую в некотором субъективном смысле кару. В свете выясненных обстоятельств история получила необходимую предысторию, в давних корнях которой и следовало искать объяснение нынешним печальным событиям. В полиции Норвуда нашлось заявление Бартоломью Шолто, поданное им за десять дней до смерти, с просьбой оградить его от преследования некого Джонатана Смолла. Данное в нем описание Смолла имеет примечательную особенность, а именно увечье последнего, что отчасти подтверждается показаниями Тадеуша Шолто, так как в них также фигурирует некий одноногий субъект, которого панически боялся майор Шолто. Приходится признать, что должного внимания к просьбе Шолто о защите проявлено не было. Имя Смолла присутствует и в бумаге, найденной у капитана Морстена его дочерью. Таковы вкратце основные факты и улики, добытые Джонсом вначале следствия. Те самые, на основании которых он предпочел наиболее удобную, но далеко не самую убедительную версию о том, что виноват тот, до кого проще дотянуться, кто не скрылся, а в целях своего скорейшего разоблачения еще и сам вызвал полицию на место собственного преступления. Несмотря на то, что успех такого пути в свете многих фактов выглядел мягко говоря негарантированным, Джонс, вцепившись в то, что располагалось под носом, все еще держался призрачного шанса, что история со Смоллом – не более чем фантастическая по сложности инсценировка Тадеуша Шолто, что ему уже после ухода удалось вернуться, незаметно пробраться на территорию парка, окружающего дом, вскарабкаться по стене на крышу, откуда через слуховое окно проникнуть в обнаруженный братом чулан. Но Тадеуш, невротичный ипохондрик, замучивший за время своего недолгого заключения тюремного врача бесконечными тревогами о своем здоровье, совсем не производил впечатление человека, которому по плечу акробатические трюки. Даже если допустить скрытое присутствие в нем таких способностей, все последующее за его отбытием из Норвуда время вплоть до обнаружения тела он находился на глазах различных людей, в числе которых, кстати, оказались мои давние знакомцы – Шерлок Холмс и доктор Уотсон. Все эти люди сообща и обеспечили ему безупречное алиби. Примечательно так же, что по свидетельству Тадеуша и мисс Морстен, Холмс оказался давним знакомым привратника, того самого Мак-Мурдо, которого Джонс предпочел арестовать заодно с Шолто. Выяснилось, что их объединяет общая привязанность к спорту, где когда-то и пересеклись их пути. Внешний вид одного из них сохранил отметины, неизбежные в случаях, когда подобное сближение случается именно на данном поприще. Не исключено, что к решению заключить привратника под стражу Джонса подтолкнула как раз эта неожиданно установленная связь, но в итоге он и здесь потерпел неудачу. Уже точно ясно, что такое странное знакомство – не более чем совпадение, объясняющееся тем, что неугомонный Холмс в поисках себя, а вернее говоря, следуя своей авантюристской натуре, успел попробовать свои силы во всех известных занятиях, разумеется, пригодных для успеха. Поступая противоположно логике разумного человека, сначала определяющегося со своими наклонностями, а затем уже устремляющегося туда, где их можно применить, Холмс предпочитал выявлять свой талант самой деятельностью, откапывать его в процессе постижения ремесла, надеясь, таким образом, обнаружить его не только для публики, но и для себя. Такой подход привел его однажды на ринг, где тогда еще действующий профессиональный боксер Мак-Мурдо глубоко и надежно закопал полу-выкопанный талант Холмса назад, задав ему взбучку, после которой наш мастер на все руки рассудил, что безопаснее и полезнее для здоровья переквалифицироваться в сыщика и отыскать у себя способности к одурачиванию наивных лондонцев, теша недалекие мозги обещаниями разрешить любые трудности.