Однако для начала Дэни все же осторожно поинтересовался, что в них. На это мистер Харрис заметил, что с содержанием он еще не ознакомился, и, скорее всего, предоставит это право ему, первооткрывателю, но главное не что, а кто. Кто именно присылает подобные сокровища. Кое-что он тут отложил и предлагает пройтись по порядку.
Открывающаяся перспектива захватила Хьюза с профессиональной стороны настолько, что внезапная смена темы нисколько не помешала процессу детального анализа ситуации. Дэни лишь слегка удивился, когда вместо ожидавшегося разговора о Холмсе мистер Харрис поинтересовался, читал ли его сотрудник что-либо из сочинений Агаты Кристи, желательно о чрезвычайно прозорливой старушке из деревни Сент-Мерри-Мид. Дэни честно признался, что не читал, но слышал, что истории Агаты Кристи считаются самыми запутанными в мире, и ни один читатель, будь то профессор Оксфорда, бедуин или даже китаец с его маджонгом, не в состоянии их распутать. Все так же улыбаясь и нежно постукивая пальцами себе по брюшку, мистер Харрис предложил допустить гипотетически, что, раз уж ему, Дэниэлу Хьюзу, удалось посрамить скептиков и доказать существование самого Шерлока Холмса, чрезвычайно прозорливая старушка в смысле своих прав на жизнь ничем не хуже, и у них с Дэни нет никаких оснований для предосудительного скепсиса в отношении почтенной женщины. И тогда, если это подтвердится, продолжил развивать мысль мистер Харрис, Агата Кристи из блистательной сочинительницы превратится в посредственную пересказчицу чужих историй, по-видимому, самой старушки, потому и донесенных до читателей в том самом запутанном виде, что не только сама не сумела их распутать, но и добавила путаницы от себя лично. Такая мысль показалась Дэни одновременно и многообещающей, и вполне разумной. Тем более, что уже имеются обнадеживающие сведения. Деревенька такая в самом деле существует. Ее мистеру Харрису показал на карте внук прозорливой старушки, пожелавший продать газете "мемуары своей славной бабушки о ее захватывающих похождениях". Слава Богу, "похождения" – это не то, о чем можно было бы подумать. Речь исключительно о расследованиях, прославивших старушку, однако мистер Харрис счел нужным отдельно спросить Дэни, знаком ли он с личностью Джейн Марпл, и не смущает ли его что-либо в такой формулировке, а именно, насчет потомка.
– Нет, не знаком, – снова честно ответил Дэни и, проигнорировав подсказку, добавил, что со своей стороны будет ужасно рад познакомиться и готов заняться подготовкой таких замечательных мемуаров сразу же, как только завершится публикация материалов о Холмсе.
– И много он запросил? – вежливо поинтересовался он, заметив, что мистер Харрис задумчиво переваривает его ответ.
– Кто? – чуть приподнялся от удивления мистер Харрис.
– Этот внук, – пояснил Дэни и, решив быть снисходительнее к слабостям главного редактора, пояснил еще: – За дневники, я хотел сказать.
– Так я и думал, – заключил мистер Харрис вместо ответа и, грустно вздохнув, взялся вводить Дэни в курс дела. Мисс Марпл – старая дева. Детективша, избравшая своим методом не имеющее аналогов целомудрие, и раскрывшая с помощью этой удивительной тактики примерно полторы тысячи убийств, которые чаще всего происходили в непосредственной близости от нее и были вызваны, по всей вероятности, всплеском раздражения у обычных смертных от такого вызывающего ее поведения. На всякий случай мистер Харрис хотел бы уточнить, возможно, Дэни понимает в жизни побольше него и сумеет втолковать ему суть понятия "внук старой девы". Особы, чья разборчивость в выборе преступника уступала в смысле критичности лишь тому же ее качеству, только касающемуся известных связей, случающихся между мужчинами и женщинами. Настолько, что в последнем случае разборчивость означала тотальное отрицание.
– Это точно? – спросил Дэни с такой подкупающей непосредственностью, что мистеру Харрису пришлось заключить, отчасти вслух, что усердие и легкость на подъем не всегда способны компенсировать отсутствие интуиции и нюха на такую вот тухлятину, которую теперь, благодаря усердию Дэни и его легкости на подъем, придется расхлебывать им всем, а в особенности ему, мистеру Харрису.
Но Дэни не сдавался, и не только из желания со своей умудренной опытом стороны поддержать пошатнувшегося начальника. Во избежание краха его голова готова была генерировать собственные версии, хитроумием не уступающие изобретательности старушки. Может быть, в данном случае упомянутые похождения – это как раз то самое, о чем хоть и неловко думать, а все ж таки порой приходится, и дева не настолько невинна, насколько стара? И тогда ее внук – никакое не чудо, не бессмыслица, а вполне реальное явление, и они имеют дело с плодом внебрачной связи?
В смелости своего предположения Дэни быстро убедился по округлившимся глазам мистера Харриса. После чего главный редактор, смиренно скрестив руки на животе, разъяснил ему, что самое большее, что мисс Марпл позволила за всю жизнь мужчинам, это подержать клубок ниток во время вязания. И то такой чести удостаивались лишь особенные мужчины, можно сказать, интеллектуальная элита мужской половины тогдашней Британии. А именно в клубок, как в спасательный круг, вцеплялись утопающие в собственной незадачливости лучшие полицейские Скотланд-Ярда. Для всякого такого инспектора, в чью сторону мисс Марпл протягивала то ли жилистую руку для помощи, то ли энергичную ногу для пинка, этот ритуал с клубком был тем "самым темным часом перед рассветом", моментом кульминации депрессии от безуспешных потуг, когда он, явившись с набухшими от слез глазами, падал в кресло напротив нее и хватал с ее острых как колья забора коленей пряжу с единственной мыслью, во сколько раз придется сложить нить, чтобы удавка прочностью сгодилась для суицида. В этот момент старушка, поправив съехавший к носу чепец, меланхолично выбубнивала белыми с рябыми пятнышками губами имя убийцы, после чего бравый инспектор под воздействием сложной смеси чувств – от мистического ужаса и преклонения перед ее даром до отвращения к собственной никчемности – терял остатки рассудка и с воем ослепшего от безумия лося убегал прочь. Каждый убийца рыдал от счастья, что его преступление раскрыла именно она. Каждый полицейский делал то же самое и тоже от счастья, что ему довелось присутствовать при историческом событии. Так и рыдали, встав перед ней на колени, обнявшись и не стесняясь своих слез, обагривший свои руки кровью злодей и страж закона. Любовь – единственный не извращенный путь к откровению. Так стоит ли удивляться, что благоговение перед мисс Марпл сближало до родства пусть и ненадолго преступление и правосудие? Дэни пришлось поверить мистеру Харрису на слово, что удивляться не стоит.
Естественно, было бы слишком неразумно допустить подобное сближение в суде. Из опасений, что присутствие мисс Марпл в Олд-Бэйли спровоцирует похожие сцены откровенности и там, и вслед за обвиняемым понуждаемые особым всевидящим взором старушки начнут каяться в тайных грехах присяжные, юристы состязающихся сторон и даже судья, представители полиции не только не решились хоть однажды привлечь ее к процессу, но и вынуждены были помалкивать о том, сколь многим обязано ей следствие. Осечка случилась лишь один раз, когда в самый разгар судебных слушаний мисс Марпл все ж таки оказалась среди публики. Плохо знавшая Лондон она отбилась от рук одной из своих многочисленных племянниц, заблудилась и уставшая забрела в Олд-Бэйли, даже не взглянув на вывеску, с тем лишь, чтобы перевести дух и остудить натруженные ноги. Там она тихонько примостилась на самую дальнюю пустующую скамью и уже было извлекла из торбы свое вечно незаконченное вязание, как вдруг один только ее вид привел судью в такое возбужденное состояние, что он, прервав заседание и выбрав из зала десяток добровольцев, тотчас отправился с ними на один небольшой остров и там уже со своей жаждой кары и покаяния разошелся вовсю.
В качестве продолжения редактор предложил ошарашенному Дэни попробовать поставить себя на место мисс Марпл и подумать, нужна ли после таких актов… (в этом месте мистер Харрис запнулся, не подобрав подходящего слова), одним словом, после всего того, что она проделывала с мужчинами, могла ли вызвать ее интерес такая смехотворная фигня как секс?! Только не надо всей этой чуши про партнерство в любви, про танец равных и прочее. Секс – это всегда доминирование, стремление подавить чужую волю. Отсутствие насилия и видимая нежность между влюбленными только подтверждают безграничность такой власти, раз смирение одного достигнуто без грубой силы со стороны другого. Но для того, чтобы возникло это самое стремление к власти, необходимо, по мысли мистера Харриса, чтобы другая сторона обладала хоть какой-то волей, ресурсом к сопротивлению. Дабы было что ломать и преодолевать. Если же силы слишком неравны…никто еще не рехнулся до такой степени, чтобы прогонять через мясорубку воду или суфле.
