– Как бы мне ни было лестно ваше внимание, Ватсон, в данном случае ему стоило бы сосредоточиться на другом объекте. – Холмс подошел вплотную и остановился, нависнув над моим креслом и вынудив меня задрать к нему лицо почти вертикально вверх, как поступал всякий раз, когда хотел донести до меня нечто особенно важное. – В гораздо большей степени вас должно было заинтересовать поведение мисс Морстен.

– Вот как? – удивился я. – Это почему же?

– Дело в том, что ваша мужественная наружность пробудила в ней настроения, в коих ей пока еще предстоит разобраться. Если ей это удастся сделать не слишком разборчиво, у нас есть шанс зародить в ней то самое чувство, что подталкивает мужчин и женщин соединяться в союзы.

– Откуда вам такое может быть известно? – спросил я с равнодушным сомнением, дабы он ощутил, что недоверие мое таково, что я непременно взялся бы горячо оспаривать его точку зрения, если бы мне не была настолько безынтересна эта тема. Чтобы у него не осталось ни малейших сомнений на сей счет, я вскочил с кресла и быстро проследовал к окну, где принялся пристально рассматривать вывеску булочника, беззаботно насвистывая при этом первый пришедший в голову мотивчик. – Несомненно, вы заблуждаетесь, Холмс.

– Надеюсь, что нет, – ответил Холмс. – А известно мне потому, что я сам приложил к этому определенные усилия.

– Это я заметил, – проворчал я с подчеркнутым неудовольствием, прервав ради этого свист.

– Похвально, что хоть в этом вы проявили наблюдательность. Тем более было бы досадно признать, что они потрачены впустую.

– Если вы признаете сами, что мне так свойственна мужественность, неужели мисс Морстен не способна разобраться в этом без вашего настойчивого участия? – воскликнул я.

– Я ни в коем случае не утверждаю, что она лишена способности к самостоятельным суждениям. Но я признаю также, что без соответствующей опеки ваша мужественность целую вечность топталась бы на месте, тогда как время дорого. Не беспокойтесь, я лишь ненавязчиво приоткрыл завесу над скрытыми кладезями вашей немногословной натуры. Для чего беззастенчиво воспользовался невесть откуда возникшим слухом о том, что вы по профессии доктор. Кстати, вы мне никогда не рассказывали, каким образом к вам прицепилось это прозвище.

– Так меня прозвали еще друзья в молодости.

– Из уважения?

– Думаю, да. Они восхищались моим упорством в стремлении к цели.

– А стремление…

– Стать врачом, конечно. Много раз я пытался поступить на медицинский факультет.

– М-да, действительно, похвально. На чем же вы срезались?

– По-разному бывало. Такое ощущение, что сама удача была против меня.

– Наверное, химия? Ужасно запутанная штука, не могу не признать. Я до сих пор так и не приблизился к разгадке тайны бисульфата бария. Но не будем о прошлом, тем более, печальном.

– Вы сказали, Холмс, что использовали мое прозвище в разговоре с мисс Морстен. Надеюсь, это не выглядело слишком уж нахально?

– Ни в коем случае! Конечно, я добивался вполне конкретной цели – заразить ее, уж извините, доктор, за такой антисанитарный глагол, интересом к вам. Но не подумайте, я был крайне деликатен. Я подумал, что, раз уж молва присвоила вам это занятие, будет нелишним с одной стороны подчеркнуть, что вы на этом поприще добились безусловного успеха, а с другой, тут же дать ответ на вполне закономерный вопрос, почему столь блестящий эскулап ныне не практикует. И вот что я придумал. Сразу оговорюсь. Вам, конечно, известно, что со своим железным здоровьем я никогда не имел дела с врачами и вообще никогда не интересовался медициной, а потому знания у меня в этой области самые поверхностные и бессистемные. Так что прошу меня извинить, если я воспользовался непроверенными фактами, где-то когда-то услышанными мимоходом.

Примерно с этого момента меня начало охватывать нехорошее предчувствие, которое только усилилось с его следующим вопросом.

– Вы, кстати, знаете, что значит "поставить градусник"?

– То есть как? – опешил я.

– Ну, что заключается в этом выражении? Я-то, признаться, не имею ни малейшего понятия, но оно очень вовремя мне вспомнилось, потому что натолкнуло на идею. Я сказал мисс Морстен – по секрету, конечно! – что вы настолько ловко научились это делать, что даже самые престарелые ваши пациенты, вокруг которых, плотоядно облизываясь, реяли местные гробовщики, заметно свежели и, отменив встречу с нотариусом насчет последних приготовлений, и отослав назад священника, отправлялись в магазин подбирать себе клюшку для гольфа.

– О, Господи!

– Слушайте дальше. – Сосредоточенность на ходе собственных мыслей позволяла Холмсу пропускать мимо ушей такие мелочи как моя малодушная реакция. – Упавшая до нуля смертность в кварталах, где вы практиковали, привела тамошние похоронные агентства в панику, и они, используя все свои связи, вынудили муниципалитет законодательно лишить вас лицензии. Вот такая вышла благородная и вместе с тем трагичная история, придающая вам особый шарм мученика, претерпевшего невзгоды за свое человеколюбие. Не знаю, что женщинам больше по душе – пострадавшие герои или героические страдальцы, но несомненно к обеим этим категориям у них имеется явная слабость, так что я учел на всякий случай и то, и другое. И мое удовлетворение, Ватсон, смущено лишь неведением, как сильно я с упоминанием возможностей этого инструмента отклонился от истины.

– Боюсь, Холмс, ваше отклонение весьма существенно, – произнес я упавшим голосом. – Более того, осмелюсь даже заметить, что с градусником вы откровенно погорячились. Насколько мне известно, это простейшее действие ставит своей единственной целью измерение температуры тела.

– Единственной в посредственных руках! – возразил Холмс, блеснув торжествующим взглядом, каким обычно приветствовал изречения, служащие в силу ограниченности прекрасной мишенью для его критики. – Что не означает невозможности ситуации, когда чей-то склонный к гениальным озарениям ум вкупе с невероятной физической ловкостью – в данном случае и то, и другое я высмотрел для мисс Морстен у вас – добился применением метода, чьи возможности ошибочно воспринимались ограниченными, неожиданно сильного терапевтического эффекта. Тем самым вы вывели эту процедуру на новый уровень. Известно, что порой даже обыкновенное слово – лучшее лекарство. Так почему же градусник не может в принципе исполнить роль сильнодействующего средства? Возможно, все зависит от того, куда его поставить и как? Может, вас единственного осенило прозрение, пока остальные пребывали во тьме невежества? Почему бы и нет! И не спорьте. Вы же не пробовали, значит, не можете судить. А главное, не может судить и мисс Морстен, и похоже, хвала ей, не имеет к этому ни малейшего желания. Так что же вас так обеспокоило?

– Мне непонятно, зачем вам понадобилась эта безумная фантазия?! – воскликнул я. – Вы говорили о цели. С какой же целью, хотел бы я знать, вы взялись так настойчиво очаровывать мною эту невинную девушку?

– Признаться, я возлагаю большие надежды на это дело. Вы скажете, подумаешь, всего-то забот, присутствовать при разбирательстве больше для виду в качестве, так сказать, моральной поддержки, где все утрясется и без нас. Но не забывайте, в этой истории случилась уже масса таинственного, и не факт, что сегодня вечером все само собою мирно разрешится. Намерения этого странного доброжелателя нашей клиентки по-прежнему неясны, а значит, могут оказаться и опасными. Я очень надеюсь, что здесь все не так просто, и нам тоже найдется достойное применение. И вот теперь я перехожу к вашему вопросу. Если дело повернется так, что нам придется активно вмешаться, а не просто скромно топтаться рядом, вы, Ватсон, возьмете на себя главную и самую заметную роль. Скажу больше. Этим делом от начала и до конца будете заниматься вы.

Заметив изумление на моем лице, Холмс засмеялся и принялся меня успокаивать:

– Да нет же. Конечно, мы, как и всегда, вместе распутаем этот клубок. Вернее, это сделаю я с вашей скромной помощью. Но выглядеть это должно так, будто вы самостоятельно блестящим образом избавили мисс Морстен от всех проблем, связанных с этой историей.