Несколько секунд они в упор смотрели друг на друга, пока Дегиус Важный не отвернулся. Похоже, ему это очень не понравилось, потому что лицо его покраснело. Все в школе, включая директора, прекрасно понимали, что главной фигурой в ней до сих пор считался Вех Мудрый. Обычно старый и новый директора открыто не конфликтовали — тот и другой держались друг с другом подчеркнуто вежливо. Видимо, в этот раз Дегиус Важный решил настоять на своем авторитете.

— Да, только так. — упрямо сказал он и прищурил глаза.

Вех Мудрый шумно выдохнул и встал, принимая вызов.

На площадке для экзамена снова задымилась трава. Захрустели сучья; забурлила трава в болоте, глухо бурча. Назревал скандал.

Злата заметила, как среди дыма мелькнула чья-то фигура, и помимо воли она прокричала:

— Пожалуйста не надо! Я согласна.

Вех Мудрый и Дегиус Важный оторвались друг от друга и уставились на нее. Директор радостно потер руки, мол, вот и отлично; но Вех Мудрый недовольно отмахнулся:

— Погоди, не спеши.

— Мне бы хотелось работать с лошадьми. — добавила она, втайне надеясь, что великий магистр оставит ее в школе.

Надежда угасла сразу же, едва Вех Мудрый заговорил:

— Хорошо, внучка. Так тому и быть. Будешь возить молоко из деревни в город. Возможно, придет день, и ты станешь тем, кем должна стать. Сейчас ступай. — он безразлично погладил камень на перстне, резко развернулся, взметнув полы балахона, и вышел из комнаты.

Злате вспомнились слова Старой Альвы: «Посчастливится, если он назовет тебя внучкой. Это значит, что ты будешь под его защитой». Хороша защита — отправить ее возить молоко! Вряд ли он что-то разглядел в ней. Видимо, просто хотел успокоить.

— Тебе повезло, — сказал директор. Он серьезно, без привычной улыбки глядел на Злату, все его напускное веселье куда-то исчезло. Он выглядел уставшим, словно только что выполнил тяжелую работу. Видимо, нелегко спорить с Вехом Мудрым. — Неплохое местечко досталось. Конечно, быть горничной гораздо лучше, чем возницей, но заявок не поступало. Кроме того, ты сама вызвалась работать в конюшне.

Он поднялся и тоже вышел из комнаты.

Злата осталась одна. Не желая возвращаться в школу, она вернулась на площадку для экзамена. Трава слабо дымилась после конфликта между магистром и директором. Злата обошла ее и уныло побрела по обуглившейся тропинке к лесу. Мучили грустные мысли: она не станет эльфом, она не вернется домой. Ей суждено навсегда остаться в этой надоедливо-прекрасной Альвие, состариться и умереть на одном из этажей. Ее жизнь также, как и жизнь других жителей, будет зависеть от урожаев и приплода скота. Она будет бояться засухи и ураганов и опасаться пришествия низовых. Родители никогда больше не увидят свою дочь, и Злата никогда больше не встретится с Ильей. При мысли об Илье сердце болезненно кольнуло.

Злата вышла на зеленую лужайку и увидела метровую ящерицу, похожую на живородящую. Бедняжка лежала на спине и беспорядочно дергала лапами, безуспешно силясь перевернуться на живот. Беззвучно открывался рот, желтоватые бока судорожно сжимались. В бусинных красных глазах застыла мука. Злата ухватилась за лапы и перевернула ящерицу на живот. Пощупала голову, проверяя, цела ли; несколько раз погладила по гладкой спине. Сбегала к болоту и зачерпнула руками воду. Побрызгала на голову и вылила в пасть. Дыхание ящерицы выровнялось, рот перестал широко открываться, и она неуклюже поползла прочь. Прежде, чем скрыться в кустах, ящерица обернулась, внимательно посмотрела на спасительницу, словно поблагодарила и исчезла.

Злата брела по лесу, не понимая, зачем жить дальше. Затем, чтобы всю оставшуюся жизнь возить молоко из деревни в город? Она, потомок польских дворян, будет работать простой возницей! Ее пра-пра в гробу перевернутся. Неужели для этого она родилась, для этого училась в университете? Неужели для того, чтобы возиться с бидонами на телеге? И для кого? Для этих зажравшихся эльфов, которые кичатся своим высокородным происхождением и заставляют работать на себя все другие народы!

— Илюша, как ты там живешь? Помнишь ли еще меня, или уже забыл? Может, давно нашел себе другую? — бормотала она, заливаясь слезами.

Какая она дура! Хотела поиграться с красивым парнем, провести с ним время, а потом бросить. Думала, что простой гаишник не подходит для Златы Валевской. Не поняла, что влюбилась в него сразу, как увидела. «Говорят, что любовь — это не что иное, как простые химические процессы. Химия, химия, — обреченно думала Злата, — но что делать, если без этой химии не хочется жить?».

Радостное щебетание птиц раздражало Злату, также как и бесило ядовито-желтое солнце. Сами старожилы не помнили такого длинного сухого лета. Даже в лесу, где сохранялась хоть какая-то влажность, сохли деревья. Поникшие ветви бессильно висели, желтели и опадали листья. Воздух также, похоже, пожелтел от жары. Само солнце походило не на раскаленный шар, а скорее на соломенное высохшее пятно. Злата соскучилась по снегу, по его хрусту, захотелось вдруг почувствовать, как мороз холодит щеки, как подбирается к ушам и шее. Сейчас бы пройти по скрипучему снегу и зачерпнуть горсть. Приложить к щекам и освежить лицо.

Она не заметила, как далеко ушла, пока не поняла, что заблудилась. Солнце скрылось за невесть откуда появившимися тучами, подул ветер. Злата вернулась, стараясь идти по своим следам. Несколько раз она приходила к одному и тому же дереву с большим дуплом. «Леший кружит», — сказала бабушка, когда однажды они заплутали в лесу, собирая грибы. Им тогда повезло — выглянуло солнце и бабушка сразу сообразила, куда идти.

Злата шла, не зная, в какой стороне дом. Прошло еще часа два. Впереди простиралась открытая местность с высокими кочками трав, похожими на небольшие копны. Высокие деревья остались позади. Редкие чахлые стволы без веток и с ломаными верхушками разбавляли унылый пейзаж. Злата поняла, что здесь находилось болото. Это оно своими ядовитыми испарениями не давало расти деревьям, это из-за его грязных взвесей здесь не было чистой воды, и от этого в этих местах не жили ни птицы, ни рыбы. Это гнилое болото убивало все живое.

— Я тоже умру здесь, — решила она и шагнула вперед.

У стрельчатого окна в виде двух полукруглых арок, пересекающихся под острым углом, стоял высохший старик. Богато расшитый кафтан зеленого цвета говорил о его высоком положении. Маленькая плоская круглая шапочка, унизанная жемчугом и драгоценными камнями, плотно закрывала макушку головы. Красивая одежда не скрывала болезненной худобы и синяков под глазами.

Высший асам серьезно болел. Болезнь съедала его изнутри, выматывая. Еда казалась безвкусной, вода не утоляла жажду. Высший асам уже не ходил быстро, как раньше, и больше отдыхал, чем занимался делами. И хотя ум не утратил прежней остроты, высший асам понимал — если не найти лекаря, то дни его сочтены. Скоро он уйдет в долину забвения, но прежде, чем покинуть мир эльфов, он был обязан подготовить наследника и передать ему все дела. Без передачи новый высший асам не мог приступить к своим обязанностям. Высшему асаму очень не хотелось покидать страну в такое время — нехватка еды для народа могла вызвать волнения. На верхнем уровне этого пока не ощущалось, но ему докладывали, что народ ропщет, и чем дальше, тем сильнее. Голод притуплял чувство страха.

Высший асам любил свою страну, которой правил, и его также, как и других высших асамов, бывших до него, заботила ее участь, когда его не станет. Он прекрасно знал, как обстоят дела на первом уровне, меньше представлял, что творится на втором; а про третий мало кто что мог сказать.

Сын Рогидин должен был унаследовать власть после его смерти; но пока он горяч и безрассуден. Рано его ставить во главе страны — должен набраться мудрости. Не хватало каких-то пяти-семи лет до передачи власти. Он должен понять, какая на нем лежит ответственность. Сможет ли высший асам прожить столько, кто знает?