Злате вспомнился дом, Грэсси, Илья. Руки прижали к груди фигурку. Неизвестно, когда она выберется отсюда и станет обычной. А может, это все сон? Может, она проснется утром и окажется у себя в кровати? «Нет, — призналась она себе, — это правда». Завтра у нее занятие по вокалу, но вряд ли она попадет на него, если не станет прежней.

Злата вздохнула. Сергей Григорьевич, вокальный руководитель, терпеть не мог, когда она опаздывала. В таких случаях заряжался тирадой минут на пять, а то и десять. Вместо занятий вокалом приходилось слушать его нытье. Сердито хмуря брови, он говорил: «А вот что будет, если я не приду на урок, а? Или возьму аккорд с большим опозданием, или вместо соль нажму ре? А? Или резко изменю темп? Понравится? Вряд ли. Должен быть порядок во всем!».

Злате не хотелось думать, как он разозлится, если она не только не придет на урок, но даже не предупредит, что ее не будет. Однажды она опоздала, когда перебежала дорогу на красный цвет и ее задержал Илья.

Илья. Почему он не выходил у нее из головы? Она представила, как он обнимает ее и целует. Мысли стали путаться, и Злата не заметила, как уснула.

Старая Альва принадлежала к диаспоре древнов. История ее рода насчитывала около восьмисот тысяч лет. Когда-то ее предки проживали на самом нижнем этаже второго уровня. Всю страну занимали горы, с вершин которых брали истоки быстрые реки. Они несли холодные и прозрачные воды сквозь немногочисленные леса и спускались к равнинам и нагорьям на юге.

Чистый воздух и теплое солнце побуждали заниматься земледелием. Каких только диковинных овощей и плодов не выращивали древны! Плодородная земля давала богатые урожаи: на ней в изобилии росли фруктовые деревья, злаки, орехи. В реках водилась рыба, на водопой стекались дикие звери, а на заливных лугах было вдоволь пищи для скота. Древны жили в любви и согласии, думая, что благоденствие никогда не закончится, но однажды все изменилось.

С гор подул холодный ветер, небо заволокло огромными тучами. Стало темно, как ночью. Сверкнула молния, и пошел сильный дождь. Он лил, не переставая, несколько недель. Реки переполнились и разлились. Началось настоящее бедствие — вода уничтожала все на своем пути: деревни и села, засеянные поля и животных.

Древны не были готовы к испытаниям стихией. Многие захлебнулись, спасая добро и скот, другие исчезли бесследно.

Наводнение не миновало и дом четырнадцатилетней Тацит. Она стояла на высоком обрыве вместе с родителями и старшей сестрой Нанит и с тревогой глядела на скачущие внизу неудержимые потоки воды.

Ближе всех к обрыву стояла мать. Внезапно земля под ее ногами провалилась, и ползущее жидкое месиво утянуло ее в бурный поток. Крик мамы захлебнулся в бушующем водовороте. Отец, не думая, прыгнул вслед за ней и сгинул в бурлящем водяном котле. Тацит и Нанит с оцепенением смотрели за тем, как тонут родители. Больше всего угнетала беспомощность — они ничем не могли помочь.

Земля на обрыве проваливалась частями, подбираясь к сестрам все ближе.

Головы родителей скрылись под водой, а Тацит очнулась и закричала. Столько отчаяния было в этом крике, что если бы стихия могла слышать и думать, то вернула бы родителей обратно.

Оголодавший поток продолжал пожирать землю, ставшую легкой добычей. Наверное, Тацит с Нанит тоже погибли бы, если бы не бабушка Колобка. Она тащила их за руки, с трудом перекрикивая ревущие воды:

— Быстрее уходим отсюда!

Тацит плакала и мотала головой: она все еще надеялась, что родители появятся. Нанит первой пришла в себя. Обхватила сестру и с силой потянула как можно дальше от страшного места. Тацит так и продолжала кричать и плакать. Шагов через двадцать она оглянулась в последний раз и увидела, с какой жадностью поток слизнул их дом. Он развалился на части с такой легкостью, словно стены его были сделаны из хвороста.

Они поспешно покинули ставшие опасными родные места. Вместе с небольшой кучкой древнов спаслись, перебравшись на нижний этаж верхнего уровня. Тацит машинально держала деревянную коробочку с драгоценными семенами, которая незнамо как оказалась в руках — то ли сама умудрилась как-то схватить ее, то ли кто-то передал. Семена — плоды деятельности матери и отца. Они всю жизнь занимались садоводством; на новом месте без выращиваемых плодов древны могли погибнуть.

Выжившие поселились на кромке леса возле небольшой речки с прозрачными водами. Разбили небольшую деревню и стали заново строить дома, образовав свою диаспору. Очень скоро им пришлось познакомиться с истинными хозяевами этих мест.

Ими оказались светловолосые незнакомцы на горячих конях. Позже древны узнали, что это эльфы. Эльфы разрешили поселиться древнам, даже дали коров и овец, а также помогли выстроить дома. Взамен древны поставляли шерсть, мясо, молоко и фрукты.

Что случилось с их родиной, никто толком не мог сказать. Поговаривали, что там поселились какие-то опасные существа, их называли пагубой.

Тацит не помнила, как они жили первое время после переселения. Все для нее происходило, словно в тумане. После смерти родителей она перестала разговаривать.

Рядом с деревней протекала река. Узкая и неглубокая почти на всем протяжении русла, она весело щебетала, быстро неся свои воды. В одном месте, там, где поселился величественный утес, она расширялась. Прозрачные воды становились темными, скрывая истинную глубину. Здесь можно было купаться, но никто этого не делал. Жители деревни боялись реки. Поговаривали, что под утесом жило огромное чудище, которое утаскивало к себе всех, кто отваживался зайти в воду. Тацит полюбила утес за его величие и тишину, ей нравилось встречать на нем восход солнца. После восхода она шла к дому и молча работала в огороде.

— Тацит, почему ты молчишь? У тебя что-нибудь болит? — часто допытывалась старшая сестра Нанит, но Тацит молчала.

— Тогда скажи что-нибудь! — не отставала Нанит.

Тацит промолчала, но Нанит не отступила.

— Ну, скажи! Не молчи!

Тишина была ей ответом.

Нанит махнула рукой и оставила сестру в покое, но однажды услышала, как шепчутся соседи, мол, Тацит тронулась умом. Нанит не хотела в это верить. Она видела, что сестренка все понимает — взгляд у ней был осмысленным. Она сводила Тацит в далекое селение к местной ведьме. Та осмотрела сестренку и сообщила, что девочка здорова, но сильно напугана. Требуется время, и тогда она выздоровеет; но, возможно, никогда не будет говорить. Нужно новое потрясение, такое же сильное, какое пережила.

Нанит по-своему поняла про потрясение. Она схватила Тацит и стала ее тормошить, крича: «Будешь говорить, будешь говорить?». Один раз даже замахнулась для удара. Бабушка Колобка схватила ее за локоть и решительно опустила руку вниз:

— Не надо.

Нанит махнула ладонью.

— Пусть молчит, если хочет.

Тацит полюбила прогулки среди гор. Она знала в них каждую тропинку, знакома была с каждой ложбинкой и излучиной реки. Она видела, как птицы строят гнезда и выводят птенцов, как звери кормят своих малышей. Здесь же, в солнечных горах, она встретила молодого красавца.

Это случилось весной. Тацит обнаружила, что Оленуха, как мысленно она называла желтую самку оленя, наконец-то родила.

Маленький олененок лежал, а мать тщательно вылизывала его. Через несколько минут после появления на свет он уже встал на дрожащие ножки, с трудом пытаясь удержать равновесие.

Оленуха не боялась Тацит, которая вытащила ее из болота, когда та провалилась в него совсем малышкой. Она неминуемо утонула бы, если бы не Тацит. Мать Оленухи не вернулась к своему детенышу: возможно, с ней что-то случилось. Тацит не знала, куда она исчезла, а Оленуха не могла рассказать.

Древнийка сама выкармливала олененка молоком. Со временем маленький пестрый бело-коричневый олененок превратился в грациозное животное. Оленуха не нуждалась больше в заботе Тацит, но привязанность между ними не исчезла.