Дорожка вывела к обширному павильону с решетчатыми стенами, увитыми ипомеей. Вокруг благоухали азалии. Внутри, за решеткой мимолетно вспыхивали загадочные огоньки и рассыпались птичьи трели.

Дион предложил войти, и Лена переступила порог, стараясь держаться так, словно ничего нового и невиданного для нее тут быть не может.

Парят в воздухе светляки с детский кулачок величиной, озаряя павильон зыбким мятущимся светом — что в этом такого?

Клетки с птицами и правда не удивили, птиц она слышала. Но не ожидала, что клеток будет так много — затейливых, с украшениями, на подвешенных к потолку крюках, на подставках среди кадок с цветами и деревцами. Кажется, в ежедневнике такие места назывались Домами Птиц. Удивительно! Прежде Лена никогда не видела пичуг такого необычного вида и причудливых расцветок. Остановилась посреди нестройного птичьего хора, чувствуя горький комок в горле.

— Птицы в клетках, — произнесла тихо, и голос дрогнул. — Красиво и символично.

— Раньше тебе нравилось, — Дион остановился у нее за спиной. Слишком близко, но Лена решила не показывать, что это ее нервирует. — Хочешь выпустить всех?

Как будто не понял намека!

— А они выживут на воле?

— Не знаю. Но если хочешь, выясню.

Интересно, а я выживу на воле, спросила себя Лена.

Некоторое время стояли молча, слушая, как звенят, переливаясь, чистые птичьи голоса. Ночь только готовилась лечь на землю, копила тьму, понемногу добавляя чернил в прозрачные акварельные сумерки, но изнутри освещенного павильона сад по ту сторону решетки казался царством мрака. Лена думала о доме, о родителях, о том, как там справляется Леннея, жива ли она вообще. Вдруг ее сбила машина? Вдруг она заболела и не знает, что делать, куда обратиться? Трудно поверить: тут лето, а там — мороз, снег, низкое серое небо, подсвеченное заревом городских огней…

Лена глубоко ушла в свои мысли — и разом очнулась, ощутив теплое дыхание в волосах у самой шеи. На плечи давили чужие ладони… Как долго? Сердце вспорхнуло жар-птицей, по коже рассыпались мурашки.

Дион, должно быть, почувствовал, как она напряглась, убрал руки и отступил на пару шагов.

Лена сжала пальцы в кулаки, медленно развернулась.

— Я хочу вернуться к себе, — сказала холодно ему в лицо. — Сейчас же.

И ведь формально придраться не к чему. Он обещал — что? В постель не укладывать. Силу не применял, за пикантные места не хватал, с поцелуями не лез, хотя еще чуть-чуть, и мог бы. Леннея его привлекала. И никакая медовая модистка Мида не могла этому помешать.

На исходе четвертого дня рэйд внезапно нагрянул с поздним визитом. Постучал, вошел. Безо всяких ритуальных расшаркиваний типа "Просит принять…" Остановился у порога — лицо бледное, усталое, под глазом тень. Выдал скороговоркой:

— Прости за поздний визит, я на пару минут.

— Хорошо, — отложив "Сказки глиняных человечков", Лена встала с дивана, приблизилась и протянула руку. — Значит, пара минут.

Уговор дороже денег. Пусть знает, как важен для "невесты" даже крохотный глоток свободы.

Дион взглянул остро, но браслет снял.

— Послезавтра король устраивает закрытый прием. Узкий круг — не больше тридцати человек. Я обычно присутствую. На этот раз ты поедешь со мной. Таково желание его величества.

И кажется, Дион от этого желания не в восторге.

— Завтра выберемся в город, — добавил он.

Лена хотела спросить, зачем, но рэйд уже достал браслет. Все время короткого разговора он так и держал Лену за руку. А едва щелкнула застежка, сразу отпустил — точно, как в прошлый раз.

И снизошло озарение: Дион позволял себе маленькие вольности, только когда на Лене не было браслета.

Вроде бы проявление благородства — он давал понять, что ни к чему не принуждает ее даже в мелочи. Делай и говори, что взбредет на ум. Можешь хоть пощечину дать, хоть дверью хлопнуть. Но в голову пришло, а не подталкивал ли Дион, этак ненавязчиво, "невесту" к мысли: ты свободна — в моих руках, у тебя есть право выбора — когда я рядом. Это так же просто. Хочешь спать без браслета, спи со мной, хочешь жить без браслета — живи со мной…

Гадость какая!

Лена сразу решила, что просить, требовать, тем более скандалить не будет. Она же сама кротость. Но смотреть с укором, чтобы одноглазый красавец не забывал, какая он свинья, и милой послушной девочке не возбраняется. Знать бы еще, что укор достигает цели.

Дион

Леннея. Забытый сон из солнечного сада — в венке из ромашек и бабочек. Как красноречив ее молчаливый взгляд…

Под этим взглядом Дион чувствовал себя негодяем, но снова и снова твердой рукой защелкивал энтоль на тонком девичьем запястье.

Потому что с Леннеей что-то было очень не так.

Льгош, с ней все было не так!

С самого начала, с той ночи в кабинете. Она иначе двигалась, иначе говорила, пренебрегала этикетом, даже смотрела совершенно по-другому — сумеречным таинственным взглядом, и глаза ее были колдовскими омутами в заповедной тени ресниц.

Он же знал о ней все, он мысли не допускал, что с этой девочкой, хрупкой, как яичная скорлупка, и такой же пустой, его может связать что-то кроме формального союза. Он хотел от нее только смирения, пусть презрительного, ему не привыкать, их жизни все равно текли бы врозь.

Когда все изменилось? Полгода назад ее нутро было плоским, глухим и мерзлым, как накатанный зимний лед, как латунный поднос, а сейчас там открылась притягательная глубина, в которой плескалась что-то манящее и пугающее.

Странным образом это "что-то" напоминало о цапле ин-Клоттов и коршуне из Иэнны. Перстни отправились в личный сейф Диона, под надежную защиту, которую он сам выстроил когда-то для Аспера Дювора, с привычным тщанием накладывая и переплетая узор за узором, чтобы перекрыть все возможные лазейки для взломщиков. Но сейчас казалось, что этого мало, и он проверял сохранность перстней дважды, а то и трижды в день. На душе было неспокойно: вспоминался рассказ Ужа о посреднике, похожем на тень, и его могущественной хозяйке.

Обмануть недалекого суеверного вора нетрудно. Под личиной призрачной дамы, скорее всего, скрывался мужчина. Маг. И не обязательно искусный.

Но что-то в этой истории было…

Как и в проклятых перстнях. Как в Леннее. Нечто большее, чем лежало на поверхности. Он снял цаплю, но не избавился от наваждения. Леннея оставалась знакомой незнакомкой, пьянящей тайной, которую хотелось разгадать до пронзительной жгучей рези под ребрами.

Мог ли он вообразить, что дочь Аспера Дювора по доброй воле дотронется до его изувеченного лица, вид которого полгода назад доводил ее едва не до обморока? Что станет втирать мазь ему в кожу легкими ласкающими движениями… так бережно, так нежно… Он не хотел, чтобы она видела его увечье, но теперь был рад, что это случилось.

Как будто сдвинулись мировые сферы, реальное, мнимое и возможное поменялись местами — и светлый, доверчивый, ребенок, которого Дион встретил двенадцать лет назад, вырос в девушку не в лицемерном, циничном Скире, а совсем в другом краю, среди других людей, отношений и ценностей. Потом неведомая сила выдернула ее из той другой жизни и швырнула назад, ему в руки — как подарок. Или как проклятье…

Дикая, абсурдная мысль.

Но с этой мыслью он привел Леннею в Дом Птиц. Смотрел на поникшую девичью фигурку, на поднятые кверху волосы и мелкие пушистые завитки на нежной шее, полуприкрытой белым воротничком, испытывая нестерпимое желание обнять, утешить, а потом прильнуть губами к прохладной коже… Льгош его дернул играть в благородство! Бросаться обещаниями.

Впрочем, любое обещание можно обойти. Как приказ энтоля. В конце концов, он имеет полное право ухаживать за своей невестой. И добиваться взаимности…

Она не вздрогнула от прикосновения, и он позволил себе обмануться, приняв погруженность в себя за молчаливое согласие. Увлекся. Поспешил. И получил в ответ еще один взгляд, бьющий в цель вернее, чем все крики, попреки и оскорбления из уст прежней Леннеи.