Лоралина собралась ответить, но он не дал ей. Весь во власти сильнейшего возбуждения, он ходил взад-вперед перед ней.

— Да! Конечно, ясно как день! Мне не удалось извлечь алкаист из тех детей, потому что его в них не было. Нужны были эти мутанты, правда? Теперь это так очевидно… Ты нашла его после того, как еще раз забеременела… Нет, этого не может быть! А мои первые приступы болезни… Это ты или тот лекарь? Уж не был ли он твоим сообщником? А этот золотой брусок — не тот, что он у меня украл! Нет, я бы узнал его среди тысячи по его необычной форме! И все-таки он имел доступ в подземелье. Ты была с ним знакома, само собой разумеется. Он был твоим любовником? О, да, конечно! Волки не могли удовлетворить твою юную страсть, значит, ты беременна от него. Тогда зачем отдавать его на растерзание волкам? Сцена ревности?

Он зло засмеялся.

— Этим очаровательным зверюгам была непереносима мысль, что ты их избегаешь?

Он наконец остановился и, тяжело дыша, прислонился к стене.

— Итак, повторим. По воле случая ты встречаешь этого шарлатана, снюхиваешься с ним, заставляешь его исполнить твое желание забрать золото, которое дьявол выплавил в моих печах с целью узнать его качество. Вы осуществляете этот план, потом спите вместе, возможно, строите планы на будущее, но волки отделываются от соперника, а в тебе в который раз загорается жажда мести. Да, похоже, это так! Где он, Изабо? Где философский камень?

Лоралина не раскрывала рта. Крепко сомкнув веки, она изо всех сил старалась думать только о ребенке. Еще и еще, чтобы защитить его от волн зла, заполнивших темницу. Франсуа де Шазерон был сумасшедшим, в этом она только что убедилась. Против такого безумия у нее не было никакого лекарства. Как выиграть время? Этого она не знала.

Она все еще не проронила ни слова. Голос его стал медоточивым. Она почувствовала, как он приблизился к ней. Когда она открыла глаза, он сидел перед ней на корточках, в его слащавом взгляде проглядывало вожделение.

— У меня к тебе нет ненависти, Изабо. В сущности, мы походим друг на друга, ты и я. Отдай мне то, что я хочу, и вы будете свободны — ты и ребенок. Никто не знает о твоем существовании. Я оставлю тебе это золото, и ты сможешь жить, где пожелаешь, в большом свете, чтобы растить своего малыша. Я даже, если хочешь, дам тебе рекомендательное письмо к какому-нибудь влиятельному при дворе сеньору.

Чего бы не отдала она в эту минуту, лишь бы поверить ему! Но Лоралина хорошо знала, что он не потерпит никакого свидетеля. К тому же ей нечего было ему дать. Разве что…

Мелькнула мысль. Шальная, безумная. Но не был ли и он сам безумцем?

— То, что вы посчитали ядом, ядом не было!

Шазерон от удивления широко раскрыл глаза. Лоралина продолжила. Ей нечего было терять.

— Это вещество выделено из эмбрионов, и его не существует ни в человеке, ни в волках. Однако в нем заключается секрет превращения элементов.

Она сознавала, что ложь эта половинчатая. Но именно так считала ее мать. Шазерон теперь смотрел на нее округлившимися глазами и с открытым ртом. Ей казалось, что за его глазами она угадывает работу извращенной мысли, которую только он один мог привести в движение. Наконец она выразилась в недовольной гримасе:

— Этот яд чуть не убил меня! — проронил он, словно вынося приговор.

Лоралина оживилась.

— Но он этого не сделал. Я просто хотела узнать, может ли он вызвать изменения в человеке. В этом и состояла моя месть — хотелось видеть, как вы медленно превращаетесь в волка, подтверждая мое предположение.

— Я понимаю…

Он поднялся, повернулся к ней спиной. Лоралина думала о вылившейся из флакона жидкости. Она у нее еще была. Вот бы заставить его выпить ее!

— В пещере она есть… Флакон из синего стекла… Это снадобье не переносит света… Теперь я знаю, почему не произошло превращения, — добавила она. — Чары действуют только в полнолуние.

— Стало быть, алкаист — это жидкость, — задумчиво протянул он.

Сердце Лоралины сильно забилось.

— Ладно. Полнолуние наступит через три дня. Посмотрим, правду ли ты говоришь. Да, кстати, что известно твоей сестре и Гуку о твоих махинациях?

Лоралина принудила себя к спокойствию.

— Ничего, — уверенно сказала она. — Альбери считает меня мертвой. Так даже лучше… для ее безопасности.

— Пожалуй. Для ее, как и для твоей.

С этими словами он поднялся по трем скользким от сырости каменным ступеням, постучал в дверь, которая открылась, и исчез в темном коридоре.

Лоралина осталась одна, она почувствовала, как глаза ее затягиваются пощипывающими слезами.

Если повезет, то он не найдет склеп с двумя телами, выпьет яд и скончается в страшных мучениях.

Но она не очень-то на это надеялась.

«Сумасшедшие непредсказуемы, — подумалось ей. — Они ухитряются избегать смерти. Ба! Мне придется пустить в ход последнюю карту — правду».

Однако что-то ей говорило, что он не испытывает желания ее услышать. Она нежно погладила живот, успокаивая взбунтовавшегося ребенка. Тот уже переместился к низу. Она ощущала его вес на своем мочевом пузыре. Присев, как могла, она силилась изгнать из памяти несуществующие образы, упрямо встававшие перед ее глазами. Она уже ничего не могла сделать для своих четвероногих друзей. Горю не поможешь! Шазерон считал Филиппуса погибшим, тогда как тот был ее последней надеждой. Она напрягла волю, сконцентрировала свои мысли, чтобы думать только о нем. Только о нем. Это походило на молитву. На зов о помощи. Она всеми фибрами души желала, чтобы он ее услышал.

Когда Филиппус добрался до коридора, который расширялся перед входом в подземный зал, то сразу понял, что здесь произошло нечто необычное.

Тут и там по залу метались огни факелов, раздавались голоса вперемежку со смехом. Отражающееся от стен эхо усиливало это многоголосие. Кровь Филиппуса быстрее побежала по жилам, но он отказался от бегства. Он продвинулся как можно ближе, пользуясь темнотой, царившей в узком коридоре, пока не оказался за скальным выступом, откуда смог без помех разглядывать творившийся в помещении разгром.

Четверо солдат обыскивали, обшаривали каждый уголок, вспарывали тюфяки, переступая через волчьи трупы. Возникло желание выскочить из укрытия, закричать, но вид Шазерона, склонившегося над неразборчивыми записями Изабо, остановил это намерение. Он видел, как Шазерон и солдаты забрали стеклянные сосуды, флаконы, тетради и исчезли в подземном ходе, который вел в замок.

Шум их шагов отдалился и смолк, тогда он вошел в опустошенный зал. Он тоже обшарил его и убедился, что трупа Лоралины там не было, закрыл глаза нескольким животным, чьи тела начинали коченеть, потом, бросившись на каменный пол, заплакал от потрясения. Тогда-то он и увидел его. Ситар. Зверь пристально глядел на него из-за камня, за которым спрятался. В глазах его стояли страх и боль. Вскочив, Филиппус подошел к нему. На боку волка зияла рана, задняя лапа поджалась. Он потерял много крови и, вероятнее всего, отполз туда, чтобы умереть. Филиппус погладил его по голове, волк лизнул протянутую руку. Страх отступил перед инстинктом врача. Он словами подбодрил Ситара и отошел, чтобы поискать в пещере, чем лечить старого друга. В уцелевшей миске он принес чистой воды, потом мягкими и точными движениями, словно ребенку, начал обрабатывать рану, вспоминая, как в этих случаях действовала Лоралина.

Затем он стал ждать. Зверь сильно ослаб, но если доживет до утра, то жить будет. С его помощью он надеялся разыскать Лоралину, где бы она ни была. Он сам хотел было идти на ее поиски, но слишком велик риск заблудиться в подземном лабиринте. Чтобы быть ей полезным, следовало ждать. Ждать и надеяться.

Разбудило его прикосновение шершавого языка к щеке. До чего же он продрог! Костер, который беспрестанно поддерживала Лоралина в центре пещеры, давно погас. Назойливо жужжали мухи, и трупам некуда было укрыться от этих паразитов. Рядом стоял Ситар. Филиппус подумал, что правильно сделал, не перетащив его в более безопасное место. Он был уверен, что солдаты больше не вернутся после того, как забрали все, что их интересовало. Волк понемногу пришел в себя. Он лизнул давно небритый подбородок врача, и Филиппус умилился от проявленного им чувства сообщничества. Он осмотрел рану. Ситар еще долго будет хромать, но опасность заражения миновала. Филиппус встал, потянулся, мышцы его постанывали.