Ответил он, совершенно уверенный в своих словах. Было бы это еще так просто.

С тяжелым вздохом, я намазала пострадавшую часть лица заживляющими мазями и прямо в халате юркнула под одеяло. И хоть и думала, что на новом месте, да еще после пережитого, долго не смогу уснуть, отрубилась почти мгновенно. Горячий душ, а до того, бурный секс, сделали свое благое дело. Максимально расслабив мое тело и нервную систему.

За ночь я ни разу не проснулась, а проснувшись утром, поняла, что что-то с этим миром стало не так. Вернее, все также как и прежде, но что-то мешает мне его нормально воспринимать. Все как-то размыто, расплывчато, как бывает в глазах при очень низком давлении.

Подумав, что просто еще не выспалась, перевернулась на другой бок и поспала еще немного. Проснулась только от голоса Кирилла:

— Марина! Марин, проснись!

Открываю глаза и не вижу его. Переворачиваюсь на другой бок, и все равно не вижу. Все расплывчато, размыто. Тру глаза, потягиваюсь, открываю снова. Да что за….

— Что у тебя с левым глазом? — спрашивает Кирилл тревожно и душа моя замирает от ужаса.

Отчаянно моргаю и тру глаза. Зрение на правом восстановилось, а вот на левом, молочно белая пелена. Хоть три его, хоть не три.

В ужасе вскакиваю с кровати, подбегаю к зеркалу и вижу эту страшную пелену, из-за которой практически и зрачка не видно уже.

— Что это? Что это такое? — кричу в диком ужасе.

— Одевайся! Мы немедленно едем в больницу! — командует Кирилл.

Я кидаюсь к своей сумке с вещами, пытаюсь что-то в ней найти, выхватываю голубое платье, но меня трясет так, что оно несколько раз падает из моих рук.

— Куда ты положила нежнее белье? — спрашивает Кирилл, роясь по сумкам.

— Зачем тебе? — огрызаюсь, безумно злясь на мужчину. Нашел время моими трусами любоваться.

— Надеть! Не поедешь же ты в больницу без белья.

Мгновенно становиться жутко стыдно. Вот и скажи теперь у кого из нас мозги на бикрень.

Нахожу белье, прошу Кирилла выйти. Быстро одеваюсь, посещаю ванную. Хватаю сумочку с деньгами и документами, выбегаю в коридор:

— Поехали!

— А причесаться после сна и перед выходом не надо? — с легкой ироничной улыбкой спрашивает Кирилл, и я в сотый раз возношу хвалу небу за то, что он рядом со мной во все тяжелые моменты, и за то, что у него такое потрясающее самообладание.

И вот, мы уже едем в машине, а я все никак не могу успокоиться. Меня трясет и пробивает на нервные смешки.

— Интересно, какой следующий подарок мне ждать от судьбы? Кирпич, неожиданно упавший на голову у самого подъезда?

— Успокойся, Марин. Все будет хорошо, — попытался утешить Кирилл, взяв за руку.

— Уже не вериться, — честно призналась я, отчаянно всхлипнув.

— Не забывай про дочерей. Ты должна держаться ради них, чтобы ни было.

А вот это уже аргумент. Утерла слезы и расправила плечи. Быть может, это все просто последствия пережитого стресса, мне сейчас посоветуют отдыхать, не нервничать, выпишут капельки все и пройдет через пару дней.

Вдохновившись этой мыслью, я даже стала улыбаться, но реальность, увы оказалась не такой радужной, как мои представления.

Увидев меня, доктор сразу начал кричать, что я должно быть ума сошла, что после такого страшного избиения сразу же не обратилась в больницу.

— А если у вас сотрясение мозга, а если разрывы сосудов и образовалась гематома. Немедленно на МРТ, — буквально кричал строгий дядечка в очках. Он был таким строгим, что я даже затруднялась определить его примерный возраст.

Так страшно, как в этой железной жужжащей штуковене мне не было еще никогда. Даже вчера у Захарова боялась меньше. Здесь, больше всего страшила неизвестность. Да и доктор нагнал столько страху, что я мысленно уже прикидывала в гробу какого цвета, буду лучше смотреться. И будет ли Вера помогать Мише в воспитание сестер. Или он им совсем скоро новую маму, помоложе подберет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Но к счастью, кто-то наверху, видимо все же пожалел меня. С мозгом было все в порядке. Никаких новообразовании у меня не нашли. Просто отслоение сетчатки глаза вследствие удара. Неприятно, конечно, но не смертельно и решаемо путем, не сложной операции, которую, однако, нужно провести как можно скорее. И меня оставили в больнице сдавать все необходимые для нее анализы.

— Прости, я не могу остаться с тобой, — виновато шептал Кирилл, обнимая меня за плечи. Было видно, что он очень за меня переживает, и это не могло не трогать до глубины души. — Нужно ехать к дяде, порешать важные дела. Днем привезу к тебе девчонок повидаться.

— По возможности, не оставляй их без внимания, пожалуйста, им будет очень горько и страшно и без меня тоже.

— Я понимаю. Не переживай, — Кирилл нежным жестом поправил мои волосы.

— И следи, чтобы ели хоть что-нибудь, — всхлипнула тронутая его нежностью.

— Обязательно. Не грусти. Все хорошо.

Он склонился и коснулся моих губ, нежным, легким поцелуем, от которого до боли защемило сердце.

Очень бы хотелось отбросить сейчас все условности, ответить ему тем же и попросить никогда не покидать меня и на минуту. Не оставлять одну.

Но вот близок локоток, да не укусишь. Оставалась только смотреть как он быстро, и не оборачиваясь, уходит.

Кирилл

Она плакала, когда говорила, что мы не можем быть вместе, потому что девчонки этого никогда не примут. Отрекутся от нее и проклянут, из любви к отцу.

Она плакала. И для меня, во всем мире теперь нет ничего дороже этих слез, потому что они громче всяких слов, говорят о ее сожаление, что все именно так, и что она очень хочет быть со мной, так же, как и я с ней.

И это придавало сил. Я не собирался мириться со сложившейся ситуацией, и был Уверен, что найду способ сделать так, чтобы мы были вместе и все были довольны. Все. Включая отца и сестер.

Прошло уже несколько дней, но я до сих пор не могу отключиться от того, что у нас с ней было. Каждую свободную секунду, эти обжигающие душу воспоминания встают перед внутренним взором и сводят с ума от желания повторить это еще и еще раз. Но увы, пока это невозможно. Четыре дня назад Марине сделали операцию на глазах, и теперь она с девочками живет у дяди. Так как первый месяц ей категорически противопоказано напрягать зрение, даже готовкой на кухне и стоянием у горячей плиты.

Днем, дядя как каторжного гоняет меня по своим делам, а ночевать я ухожу к себе на квартиру. Может и не уходил бы, но с дочкой повидаться хочется, а возвращаться потом обратно — только лишние подозрения вызывать.

Сегодня мой первый выходной, но погулять с Мариной, не получилась, она, не предупредив меня отправилась к врачу и освободится как сказала поздно. Она все свои дни проводит, гуляя с дочерями, и радуется тому, что со зрением все обошлось. Охотно отвечает на мои вопросы в смс, как дела и как спалось. Взаимностью отвечает на пожелания доброй ночи, но вот на я скучаю и не могу забыть то, что было. или, ты лучшее, что было в моей жизни. Ответа я не дождался еще ни разу. Комплементы она тоже принимает молча, но я все равно их пишу. Мне самому просто очень приятно ей их писать. К тому же во всех словах, что я пишу, нет и капли лицемерия. Я действительно так чувствую, и получается, что просто изливаю ей в этих смсках душу. А еще, меня вдохновляет народная мудрость про то, что вода и камни точит, при должном упорстве.

С утра, звонил отец, ему уже значительно лучше.

Марина попросила не говорить ему ни об избиение, ни о Захарове, ни об операции. Заботится об эмоциональном покое засранца! Эта мысль меня, кстати, аж корежила. Не заслужил он такой заботы, на мой взгляд. Пусть бы знал старый, до чего доводит распущенность под старость лет.

— Как Марина? Все еще сердится на меня?

— Нет бля. От радости пляшет!

Ответил намного более эмоциональнее, чем следовало бы, но просто не смог сдержаться, предчувствуя, что он скажет дальше.