— Как я мог что, Роб? — ответил Тарик. Он начал распаляться, каждое его слово теперь звучало, будто раскат грома. — Я посвящаю своему богу души убитых мною врагом, Роб. И взамен он одаривает меня силой и доблестью. А что делает твоя хваленая Талсия для своих верующих? Разве она защитила твоего отца, моего брата? Или кого-то из людей, бывших в замке? Явила им свою милость? Нет! Так что не говори мне про Светлых и Темных, мальчишка.

После монолога Тарика комната опять погрузилась в тишину. Роб так и стоял у входа, не в силах вымолвить ни слова.

Только что его дядя, самый близкий из оставшихся у него родственников, признался в том, что поклоняется темному богу. Признался без капли стыда или сожаления. Да, сам юноша не был особо набожным — такое поведение ему привил отец, сам не слишком почитавший богов. Но Роб чтил Талсию и прочих светлых божеств, хоть и редко молился, и не участвовал в церемониях, обрядах и богослужениях в храмах.

Но поклоняться темному богу — значит, обречь свою душу на вечное рабство после смерти, и добровольно ввергнуть ее во тьму при жизни. О поклонниках темных богов, и о совершенных ими преступлениях и ужасных деяниях ходили страшные истории и легенды. Часть из них Роб слышал, будучи маленьким, в качестве предостережения, другие — проходил на уроках с учителем Анваром. И знал, что тот, кто предал светлых богов, неминуемо обречен на страшную и печальную участь. Робу довелось ощутить все это на своей шкуре совсем недавно, когда он попал в плен к культистам Шесс`зара.

А теперь оказалось, что его дядя — один из подобных заблудших, проклятых, что ввергли свою душу во власть темных богов в обмен на силу, богатство, славу или власть.

Тарик же, видя, что Роб не произносит ни слова, продолжил:

— В твоем взгляде я вижу ужас и неверие, племянник. Но посмотри на меня повнимательней: разве я — чудовище? Или ты думаешь, что я убиваю всех подряд направо и налево, и пожираю новорожденных младенцев? Но это же просто ерунда — ты и сам это видишь. Я тот же человек, в чей дом ты вошел пару недель назад. Тот же человек, который командует силами герцогства, защищая его жителей. И тот же человек, который любит тебя и желает тебе только добра. Просто я стал сильнее и добрался до высот, которые не смог бы достичь без покровительства Хастура.

— Так вот, зачем это все: ради силы и власти?

— Ну конечно! А как, ты думаешь, я, всего лишь пэр по происхождению, без земли, без богатств или связей, с магическим резервом даже ниже среднего, смог стать Первым командором герцогства, военачальником, выше которого стоит только сам герцог. С помощью Хастура я исправил ту несправедливость, которую получил при рождении. И потом, все эти разговоры про темных богов, светлых богов — полная чушь. В жизни нет лишь черного и белого, как нет и абсолютно светлых или абсолютно темных богов. Все боги серы, Роб, и блюдут только свои интересы. Просто некоторые оказались в правильном месте в правильное время, явили народу чудо, помогли какому-то доблестному рыцарю в трудный час или просто выглядят как прекрасные сияющие мужи и девы в красочных одеждах — и вот их уже славят простолюдины, в их честь основывают культы, строят храмы, они становятся покровителями орденов, городов и целых государств. А других равняют чуть ли не с демонами, под страхом смерти запрещают поклоняться им, устраивают на верующих в них гонения. Хотя и первые, и вторые требуют почитателей и жертв, взамен вознаграждая силой. Правила одни и те же, Роб. Дело в банальной пропаганде и прививанию народу тех ценностей, которые выгодны правящему кругу.

— И что, ты хочешь, чтобы я тоже поклонился твоему божеству? Темному? — недоверчиво спросил Роб.

— Это принесло бы мне радость, но этого я от тебя требовать не буду. Ибо в тебе сильна магия, а Хастур не слишком жалует тех, кто сражается с ее помощью. Встречать врага лицом к лицу, со сталью в руке и яростью в сердце, убивать противника в честном бою — вот чего требует от нас Быкоглавец. Ты же был обучен биться иначе — за что я тебя не виню. Да и не согласился бы ты поклоняться моему божеству — слишком силен в тебе голос предрассудком и вбитые в тебя безмозглыми наставлениями установки. Нет, я всего лишь прошу сохранить все, что ты видел — в тайне.

— Ты понимаешь, что, скрывая это, я стану соучастником твоего преступления?

— Да, но, видишь ли, предрассудки в Дальвейсе крайне сильны. Поэтому я и прошу об этом.

— Я… я не знаю, — в замешательстве ответил Роб.

С одной стороны, чувство долга говорило ему немедленно доложить об увиденном, цжелательно — самому герцогу, учитывая власть и влияние дяди. Кроме того, после эпизода в пещере культистов юноша не питал к поклонникам темных богов ничего, кроме отвращения и ненависти.

Однако, здесь речь шла о его дяде, который помог и приютил его, всегда относился к племяннику с добротой и заботой. И сейчас чувство долга боролось в душе юноши с чувством любви к Тарику.

— Я еще не решил.

— Такой ответ меня не устраивает, племянник, — Тарик шагнул ближе к пьедесталу и задумчиво провел пальцами по рукояти двуручного меча. Это движение не укрылось от Роба. — Решение нужно принять здесь и сейчас.

— А если я откажусь? — спросил Роб. — Обратишь оружие против племянника, в хорошем отношении к которому еще недавно распинался. А что потом? Убьешь?

— Мне бы очень этого не хотелось, Роб. Речь идет об очень серьезных вещах. Но я уверен, ты сделаешь правильный выбор. Итак, я жду твой ответ.

Роб начал подбирать слова, готовясь ответить отказом и выхватить меч, как вдруг замолк, так и не вымолвив не звука. Юноша почувствовал, как где-то неподалеку было использовано огромное количество магической энергии. Использование магии и заклятий всегда чувствуется другими людьми, и чем могущественнее заклятье и чем больше энергии израсходовано, чтобы воплотить его в реальность — тем отчетливее его ощущают другие. Конечно, здесь еще играло роль то, насколько искусным был почувствовавший и насколько развит его собственный магический резерв и способности, но это были уже детали.

Поначалу Роб подумал, что чары высвободил дядя. Но, присмотревшись, он обнаружил, что тот также сперва удивился, почувствовав выброс магии. А затем находившееся на пьедестале голова чудовищного быка будто потухла, перестав источать багровый свет.

— Что это? — спросил Роб.

— Похоже на нападение. Быстро, наверх, — ответил Тарик, подхватывая одной рукой двуручный меч, другой — башенный щит, и выбегая на лестницу. Юноша последовал за ним.

Выйдя в холл, первое, что заметил юноша — распростершееся на полу тело служанки и склонившегося над ней Тарика. Вокруг служанки валялось разбитое блюдо и рассыпанные яблоки.

— Она жива, — обернулся к юноше Тарик. — Просто спит. Но так крепко, что я не могу ее разбудить. Да и не засыпают люди так внезапно, посреди коридора. Дело не обошлось без магии.

— Угадал, демонопоклонник, — донесся сзади насмешливый голос. Роб и Тарик синхронно обернулись, и глаза юноши расширились от изумления.

В дом вошли двое, и обоих Роб уже видел раньше.

Первым был Гаэль — воин, который бился и победил устрашающего Рашад Хула в недавнем Испытании поединком, чем впечатлил всех присутствовавших тогда зрителей. Молва о нем быстро разлетелась по Карноулу, люди до сих пор говорили о той победе. Как и во время Испытания, Гаэль был облачен в отдельные части брони из черной стали, а его обнаженный двуручный меч покоился на плече.

Вторым же был тот самый черноволосый с посохом, который, как помнил Роб, во время поединка стоял рядом с купцом. Он был намного ниже, чем рослый Гаэль, и на его фоне выглядел просто маленьким. В отличие от своего напарника, черноволосый был облачен довольно легко — в кольчугу из темного метала, которая местами виднелась из-под черного плаща. Другой брони Роб на нем не заметил. В руках он нес посох с навершием в виде белой сферы, зажатой тремя когтями, а сбоку край плаща оттопыривали ножны меча. Брошенная фраза, которую и услышали Роб с Тариком, принадлежала ему.