— А коли я не хочу!? Коли мне это не надобно!?

— Не надобно!? — Петр Григорьевич, в сердцах, вскочил и принялся расхаживать по комнате. По пути пнул неловко подвернувшийся табурет, и зло плюнул в, так и не прикрытую, дверцу печи.

— Не надобно, — повторил он, слегка успокоившись, — быстро же ты забыл «Малышев» кем являешься на самом деле. Глянь-ка — и часу не прошло. Эх, видать, не правильно я тебя, Никита, воспитывал, коли долг крови, долг рода пустыми словами тебе слышатся. Ну да что уж там говорить, ты ведь «Малышев»: грешно от Московского мещанина княжьих поступков требовать.

Никитка пропустил мимо ушей подвески его благородия, и, задумчиво, уставился в стену.

— А скажите мне, Петр Григорьевич, — не отрывая глаз от стены, выговорил он, — ведь, по всему судя, на семью княжескую, не грабежу разбойного ради, налет устроили — ну что взять с бабы да детей малолетних. Тут, видать, заказ на погибель Темниковых был. Что думаешь, дядь?

— Да, такое возможно, — согласился тот, — но к чему сии вопросы?

— А к тому, дядя Петя, что единственное чего я хочу сейчас, так это отыскать виновного в гибели Аринки. Отыскать и наказать стервеца. Ты мне поможешь, Петр Григорьевич?

— Я!? — удивился Никитин воспитатель, — я-то почему? Нет, помогу, конечно, но возможности мои не так велики, как тебе мнится. И потом, подумай просто, у кого в сыске больше шансов, у наследного княжича, чей отец немалый чин в тайной канцелярии занимает, аль у простого письмоводителя, хоть и в дворянском сословии?

— Думаешь? — внимательно глянул на него Никитка, — А коли я, по-твоему, сделаю, ты ведь в помощи мне не откажешь?

— Да куда ж я денусь, — просто сказал Петр Григорьевич, и потрепал Никитку по голове.

— Тогда ладно, — согласился отток, потирая оспины на лбу, — будь по твоему, пошли собираться.

А на следующий день весь Петербург новость обсуждал, — оказывается при нападении не все Темниковы погибли. Александр — наследник выжил, хоть и рану на голове заработал. Оттого, по первой, мёртвым был сочтён.

Ноябрь 1748

Отправив молодую жену в поместье, Темников вздохнул спокойно. Хлопотное это дело женитьба оказывается. И неважно что хлопоты практические на себя другие взяли. Само участие в сём действе столько душевных сил из него выпило, что диву даёшься как иные на эдакую авантюру добровольно соглашаются. Время, на все церемонии да обряды затраченное, иначе чем попросту потерянным бесцельно, княжич не видел.

Но господь милостив, вся суета не вечна, и Александр Игоревич пребывали в прекраснодушном настроении, и даже похвалил себя за идею Лизку туда же спровадить. Без рыжей, конечно, не так удобно, и непривычно даже, но гораздо спокойнее. За княжну спокойнее. Лизка ведь не гайдуки дуболомные что опасность видят лишь тогда как она под носом объявляется. Нет, шалишь, девка столько с ним прошла, столько повидала что на мякине её уж не провесть. Всяку подлость она нутром чует.

И потому княжич спокойно курил, развалясь в кресле, и гишпанское вино попивал, покоем наслаждаясь. Наслаждался, покуда Лука бесшумно, как ему свойственно, в кабинету не просочился.

— Ну что тебе ещё надобно — недовольно вопросил Темников.

— Так это, баба к вашему сиятельству пришла, — пояснил своё присутствие Варнак.

— За для чего? — лениво поинтересовался княжич.

— Так бес её знает, — пожал плечами Лука, — пришла и говорит Александра Игоревича, мол, видеть желаю.

— Что за баба-то хоть? — выпуская очередной дымный клубок, вопросил Темников.

— Дык, Гендрикова, вернее Сафонова теперича, — пояснил Лука, — Марфушка, то есть.

Княжич некоторое время переваривал сии сведения, а после вскинулся, — Да, ты, дядька, видать ополоумел: кузину императрицы какою-то Марфушкою называть. Аль палок давно не получал!?

— Ну, давненько уж, — согласился Варнак, — вот как вашему сиятельству служу, так и не доводилось.

— И это упущение великое есть, — назидательно поднял палец княжич, — давай уж, зови сюда Марфушку Гендрикову. Тьху ты! Сафонову — никак не упомню.

Марфа Симоновна ворвалась в кабинету бледная, нервно комкающая в руках тряпицу кружевную. То ли плат, то ли ещё какую причандалу бабью. Ворвалась и сразу в ноги княжичу бухнулась, не дожидаючи пока Лука выйдет.

— Марфуша, ты чего!? — ошалело уставился на неё Темников, — Что с вами со всеми такое?

И мотнул головой, Луке на выход.

— Беда у меня, Александр Игоревич, — со всхлипом выдала Сафонова, — Мишу — мужа моего в крепость посадили, в Петропавловку. Вроде как умышлял он что-то противу императорской фамилии.

— Чего!? — Темников даже дымом поперхнулся от удивления, — Камер-юнкер, муж сестры императрицы!? Он у тебя что, на радостях умом тронулся, иль после свадьбы пил без просыпу?

— Не виновен он, Саша! — убеждённо воскликнула Марфа, — Вот те крест, не виновен! Оговорили его. Помогите, ваше сиятельство, на одного тебя надежда.

— На меня!? — Темников вина отхлебнул и к своим ощущениям прислушался, мол, не отравился ли он поганою брагой, и всё это лишь помрачение больного разума. Но нет, напиток тот заслуживал лишь искреннего восхищения, иного в княжьих погребах и не водилось.

— На меня, значит, — повторил он, — и чего же вы от меня ждёте, Марфа Симоновна? Я должен крепость на меч взять и всех безвинно пострадавших, во главе с вашим мужем, на свободу вывести, под торжественные песнопения? Или же тайно, под покровом ночи, в чёрной полумаске рожу спрятав, проникнуть в Петропавловку дабы выкрасть страдающего камер-юнкера? Аль вовсе государственный переворот учинить и самому на престол усесться?

— Да нет же! — заламывая руки воскликнула Сафонова, — Но...

— Какое там но!? — перебил её Темников, — Вы хоть понимаете в чём вашего мужа виноватят? Злоумышлять противу царской семьи, это похуже государственной измены будет. Отчего вы ко мне пришли? Отчего к сестре вашей царственной не обратились?

— Я пыталась, — всхлипнула Марфа Симоновна, — но Елизавета Петровна меня вон выгнала, и словами непотребными при том поносила.

— Дела-а, — протянул княжич, — что же такого благоверный ваш удумал, что и вас зацепило?

— Вот, — воскликнула Сафонова, — вот об том я и толкую. Узнайте что там на самом деле приключилось, не то я измучаюсь в неизвестности. Более ни о чём я вас просить не смею, но ради нашей дружбы вы могли бы хоть в этом помочь.

— Ради дружбы, — хмыкнул Темников, — ради дружбы, пожалуй, что и мог бы. Ладно, ступайте с богом — я подумаю что тут сделать можно.

— Спасибо Саша, — легко поднялась с колен Марфа Симоновна, и клюнула княжича поцелуем в щёку, — я знала что вы в горе моём меня не оставите.

— Ступайте уж, — проворчал Темников, — эх, а ведь так хорошо было. Спокойно.

***

Следующий визит Марфы Симоновны к Темникову состоялся через два дня. День потребовался княжичу на обдумывание ситуации, и ещё день для того чтобы подкупить старшего помощника младшего писарчука Петропавловской крепости. Ну, или кого-то в этом роде Темников не вникал. Так или иначе, но списки допросных листов, ныне у него на столе лежали. А сам Александр Игоревич с недоумением разглядывал сидящую перед ним Сафонову, и не знал как себя вести. То ли хохотать во всю глотку, то ли за голову хвататься.

— Ну, не томите же, Саша! — нарушила молчание Марфа Симоновна, — Удалось ли вам узнать что либо?

— Удалось, — подтвердил Темников, — и вам стоит успокоиться: дело и выеденного яйца не стоит. Вся эта история с злоумышлением есть ничто иное как неразбериха и плод болтливости некоторых особ.

— Это кого же? — хищно прищурилась кузина императрицы, — Кто та змея языкастая?

— Вы, Марфа Симоновна. Вы, да ещё Марья Симоновна Чоглокова. Знаете такую?

— Сестрица!? — изумлённо выдохнула Сафонова, — Но зачем? И я? Что вы этим сказать хотите?

Темников вздохнул, почесал шрам над бровью, и притянул к себе пачку листов.

— Это списки допроса вашего мужа, — пояснил княжич, — с пристрастием допроса. Михаила Ивановича под батогами спрашивали. И дыбою грозили, коли запираться станет.