— Потому что это, — неожиданно рыкнул княжич, указывая на окно в котором маячили Ольга с Софьей, — моё! А своё я отдавать не намерен.

— Вот как, — побагровел, от прилюдного унижения, Илья Константинович, — мы, конечно, не князья, но…

Договорить он не успел.

— Именно! — невежливо перебил его княжич. И перекидывая рапиру в правую руку скомандовал, — Лука!

Понятливый Варнак тут же метнул следующее яблоко, однако ожидаемого «тук-чвак» не раздалось. В этот раз княжич поймал краснобокий плод острием рапиры и, не раздумывая дёрнул ею в сторону Ильи. Яблоко пролетело рядом со щекой Местникова и, с долгожданным звуком, расплескалось на столбике ограды.

— Именно, — повторил Темников, — вы не князья. Лука, умываться! — отдал он новый приказ, а после, развернувшись, направился к дому.

Внимания на, ошарашенного таким окончанием разговора, Местникова он более не обращал. Легко вскочив на ноги, Лука отправился вслед за господином, а к Илье Константиновичу подошла Лизка. Сжимая в одной руке недогрызенное яблоко, другой рыжая, успокаивающе поглаживала Илюшу по руке, и что-то тихо нашёптывала ему на ухо.

— Зачем? — почти выкрикнула Ольга, с силой захлопывая окно, — Зачем он так зло поиздевался над Ильёй Константиновичем? К чему эдакая жестокость?

— Какая же ты… — замялась Софья, подбирая слово, — неискушённая, Оленька. Пойми, сестрица, если б княжич столь явно не продемонстрировал своё превосходство, дело наверняка дуэлью бы закончилось. И в этом случае мы получили бы мёртвого Местникова, ты этого хотела? Ольга испуганно затрясла головой. — Нет? Вот и Темников твой этого не хотел, по всему судя. Потому и остался Илюша, хоть и униженный, зато живой. Так что его сиятельство не жестокость проявил, а милосердие. Что, кстати, ему совсем не свойственно. Хотя наверное я Темникова совсем не знаю. «А его никто не знает, — подумала Ольга, — вот Лизка, разве что. Да ещё Лука».

***

Вечером Ольга вызвала Варнака из людской, для разговору.

— Лука, — неуверенно начала она — отчего-то в присутствии этого человека Баркова терялась, — Лука, я совета хочу у тебя спросить.

— У меня, барышня, — удивился Лука, отчего его каторжная рожа приобрела вовсе уж дикое выражение.

— У тебя, — сглотнув, подтвердила Ольга, — ты ведь давно Александру Игоревичу служишь — знаешь его, поди, как никто другой?

Дождавшись утвердительного кивка, она продолжила, — У меня к его сиятельству просьба есть, только вот не знаю, стоит ли подходить к нему с этим. Не откажет ли? Дело в том что, я ещё летом пообещала Даше, прислуге своей, с собой её забрать, как замуж выйду. А теперь как быть и не знаю-то. Княжич, говорят, очень не охотно новых людей в свой круг допускает. Что скажешь, Лука? Стоит ли беспокоить его сиятельство по такому вопросу, али пустое всё?

— Я вам историю одну рассказать хочу, барышня, — после некоторого раздумья заговорил Варнак, — случилась она очень давно, когда Александр Игоревич ещё совсем мальцом был. Довелось мне как-то княжьего повеления в гостевой зале ожидать, в особняке Петербуржском. Княжич там, с мальчишкой дворовым, во взятие Азова играли, а сестрица его старшая — сиятельная княжна Арина Игоревна, книгу какую-то за столом читали. И вот не упомню уж как так вышло, только малец тот дворовый, расшалившись вазу разбил. Дорогую видать, потому как перепугался до мокрых порток, чуть не обеспамятел со страху. А княжич его успокаивает, не трусь, мол, я скажу что сам вазу разбил, пущай меня, значит, наказывают.

Ольга покивала — такое благородство было вполне в духе Темникова. Но Лука ещё не закончил.

— Тут, её сиятельство Арина Игоревна, пенять братцу принялась — дескать, не хорошо это обманывать, на что княжич лишь отмахнулся, да на двор, с мальцом, тем усвистал. И, как на грех, мажордом в тот час объявился — Игнатий. Конечно же спрос учинил — " Кто это, непотребство такое, вытворил?» На что княжна ему в ответ — " Я, говорит, с Алексашкой играючи, да по неосторожности». Ну что тут сделаешь? Посокрушался Игнатий, да и велел девкам порядок навесть. А как разошлись все, я возьми да и спроси у барышни — " Как, мол, так? Говорили ведь, что лжа это грех, а сами-то?». На что Арина Игоревна мне в ответ — " Запомни, говорит, дядька Лука, что один Темников пообещал, то весь род, хоть умри, выполнить обязан».

Лука помолчал глядя Ольге в глаза, а после продолжил, — Я к чему это рассказываю, барышня. Вы теперь Темникова, и то что венчания пока не случилось, ничего не меняет. А стало быть ваши обещания для всей семьи закон. Девка-то что, пустяки внимания не стоящие, но знайте, отныне ваше слово уже по-другому, как непреложную клятву, рассматривать не станут.

Примечания:

[1] - Императрица Екатерина I

[2] - Каптур — женская уличная меховая шапка, круглая, с лопастями, закрывавшими затылок и щеки

Ноябрь 1748

В Петербург выдвинулись поездом из трёх карет и двух возов, да верховых ещё сколько-то, включая княжича с Лукой. Лизка в этот раз в карете ехала, да и куда ей на лошадь садиться — правая рука вон до сих пор в повязке, и за спину хватается когда думает что её не видно. Ольга, к удивлению родни, для путешествия её карету выбрала. Ну как её? Темниковых, понятно, но ту в которой рыжая прибыла. Так и ехали втроём, Ольга да Лизка с Дашкой. Иногда ещё Соня подсаживалась — скуку развеять, но то редко случалось.

Ольга Николаевна ранее так далеко из дому никогда не забиралась, и оттого поначалу всё ей казалось чуждым да пугающим. Но потом ничего, пообвыклась и из оконца уж выглядывала с любопытством и, даже, нетерпеливым предвкушением. Беременность в пути ей совсем не мешала, казалось что, выбравшись из поместья, Баркова все невзгоды и недомогания там оставила, с собой лишь хорошее прихватив.

Ноябрьский холодный дождь, сменяющийся снегом, и подмёрзшая грязь дороги всячески затрудняли путь, но Ольга этого не замечала. В карете холода не чувствовалось, а рыжая болтовнёй своею заставляла и вовсе забыть о времени.

Ох, о чём только Лизка не сказывала. И так складно у неё всё выходило, так забавно да весело что, громкий девичий смех даже ворон нахохлившихся с голых веток спугивал. А ведь, коли подумать, то ничего весёлого девка не говорила, и истории те опасными были, трагичными и страшными даже. А вот, поди, ж ты! Смешно, и всё тут. Не иначе талант такой у Лизки имелся — всё тёмное и мрачное в рыжее да забавное обращать.

А уж княжич, в её побасенках, и вовсе иными красками рисовался, яркими, не привычными. Будто совсем про другого человека девка сказывала — весёлого озорного и не знакомого. И дивно сие было, и не верить Лизке ни какого резону не находилось. А ещё надежда у Ольги теплилась что, Темников вот такой и есть как Лизка сказывает. Нет, так-то она получила всё о чём только помыслить можно. И семью богатую да влиятельную, и мужа уважительного и надёжного. Безопасность и уверенность, казалось бы, чего ещё желать? А вот, поди, ж ты! Желалось. Чего-то неясного, не высказываемого, чему и сама Ольга определения подобрать не смогла бы, но... Желалось.

На тракт они вывернули где-то за Подберезьем, так что Ольге не удалось полюбоваться древним Новгородом, да и в иные крупные поселения заезжать избегали. Княжич нарочно вёл их какими-то козьими тропами, не езжими и не хожими, а на ночлег они останавливались в деревнях и придорожных трактирах. Впрочем, чем ближе к столице, тем многолюднее становилось на тракте, тем крупнее и обустроенее выглядели постоялые дворы, и тем напряжённее вёл себя Темников. И Лизка, не прекращая болтовни пустопорожней, нет, нет да и выглядывала в оконце, взглядом внимательным окрестности окидывая. Ольга подмечала, конечно, такие изменения в повадках. Подмечала, но ничего не спрашивала, здраво рассудив, что сами упредят коли надобно будет. А так, суетой да вопросами нервными, только людей от дела отвлекать, а пользы пшик один. Ну и, чего скрывать, нравилось Ольге что есть кому о ней позаботиться, и что люди эти с любой бедою управиться в силах. Так и ехала, беспечно по сторонам глазея, да Лизкин трёп слушая.