[3] - По воле автора, на гербе Темниковых изображен лис стреляющий из лука.

Сентябрь 1743.

В ворота усадьбы Лизка входила с опаской. Вчерашняя решимость развеялась поутру как сон, и девку изрядно потряхивало. Да ещё и родня прощание устроила, будто на каторгу её провожала, матушка вон чуть не в голос выла. А уж каких советов надавала, у Лизки до сих пор уши от стыда красные. Батюшка с братцем тоже не смолчали, подробно обсказали, как и чего при оказии для семьи выпрашивать потребно. Только Анюта, сестра старшая, промолчала. Стояла себе, дитёнка на руках укачивала и поглядывала странно, не понять, то ли с презрением, то ли с завистью.

Словом, заявилась Лизка в усадьбу, стоит в воротах, глазами хлопает, а в голове полный раздрай. То ли вперёд идти, то ли домой бежать. Последний раз она здесь в девять лет была, и уж точно ничего не запомнила. Вот и сейчас смотрит, дивится. На широкую дорожку, булыжником мощёную, на аккуратные деревца и клумбы с цветами, да на сам терем, что громадой белокаменной притаился в глубине парка.

Всё вокруг выглядело настолько большим и… чистым, наверное, что Лизка сама себе показалась какой-какой-то маленькой, ничтожной, неуместной. Так, будто она по ошибке угодила в лаптях на княжий пир, и теперь все на неё смотрят да перстами тыкают. Никогда ранее Лизка не стеснялась своей внешности и одежды, никогда до сего момента. Она ведь даже возражать не стала, что обрядили её в старую строчку да сарафан застиранный.

Дескать, тебя всё одно с княжьих милостей обрядят, а тряпьё твоё и Анютке сгодится. Про то, что Анютка в два раза шире, Лизка напоминать не стала, радовалась, что хоть платок нарядный, дядьки Мирона подаренье, не тронули. Вот и топталась теперь обряженная в серое, аки мышь запечная, а на голове плат алый да коса рыжая через плечо.

Впрочем, долго стоять ей не дали. Вот только что же никого не было, и вдруг два гайдука усатых под руки подхватывают, да тащат куда-то. И кто бы не спужался. Лизка спужалась и заверещала так, что у самой уши заложило, а гайдуки от неожиданности руки разжали. Ей бы бежать или напротив объяснить спокойно, кто она и зачем здесь, так нет же, стоит, орёт.

— Ты пошто вопишь, скаженная? — поинтересовался тот, что помоложе.

— А? — вытаращилась Лизка. — А вы нашто хватаете?

— Так ты ж, дурная, на проезде стояла. А ну как, стоптали бы.

Лизка заполошно оглянулась, и действительно, в ворота въезжала открытая коляска. Возница ожесточённо крутил пальцем у виска, явно подразумевая выдающиеся умственные способности придуравошной крестьянки. Рыжий господин, вольготно раскинувшийся на диванчике, смотрел на неё с недоумением. И даже кобыла, запряжённая в коляску, осуждающе косилась на Лизку.

— Ты откель такая взялась, — не унимался гайдук.

— Так из Темниловки я. Лизка Синица.

— А здесь ты накой? — пробасил второй, тот, что постарше. Лизка задумалась, разглядывая удаляющуюся коляску, вот как сказать на службу она пришла али на работу.

— Жить здесь стану, — наконец-то выпалила она. И сама опешила от того, как сие прозвучало.

— От дурна, — прям-таки с восхищением протянул молодой, — а что не в карете, Ваше сиятельство? Пошто ноженьки бьёте?

— Сам дурной, — не осталась в долгу Лизка, — меня барин в люди взяли, в сенные девки.

— А-а, — разом поскучнев, протянул гайдук, — так, а пошто через парадные ворота ломисси для чёрного люду там, — он махнул рукой вправо, — калитка заведена и воротина, ежели груз какой принять потребно.

— Да мне откуда то ведомо? — окрысилась Лизка. — Я впервой в усадьбе-то. Почти, — добавила она про себя.

— Тут будь, — прогудел старший, обращаясь к напарнику. — А ты, девка, за мной ступай — проведу тя, чтоб не заплутала, значит.

Он свернул на тропинку, ведущую от ворот вглубь поместья, и поманил Лизку за собой. Та, поколебавшись немного, всё же решилась и припустила следом.

— Так как кличут тебя? — на ходу, не оборачиваясь, переспросил гайдук.

— Да Лизка же! — Ну, а я Семён, значит, — после, оглядев девку, задумчиво добавил, — наверное, всё же дядька Семён. И вот скажи мне, Лизка, а на кой ляд ещё одна девка в усадьбе. Их и так тут четыре дармоедки — ты пятая будешь, значит.

— Мне-то, почём знать? — возмутилась рыжая. — Барин велели, я и пришла.

— О как! — делано удивился Семён. — И какой барин, позволь полюбопытствовать?

— А? — Лизка, засмотревшись на чудное строение без стен, а лишь с крышей на каменных столбах, ушагала куда-то в кусты жимолости.

— За мной иди, — проворчал гайдук. — Так что за барин тебе явиться велел?

— Как что за барин? — сбилась с шага девка. — Александр Игоревич, нешто тут другой имеется?!

— Всякие водятся, — туманно ответил дядька Семён, — так что, княжич, значит, самолично тебе так и сказал: «Давай, мол, Лизка, ко мне в сенные девки, не справляются эти дуры ленивые никак. На одну тебя надёжа»?

— Ага, — подтвердила рыжая, — ну, не самолично, конечно же. Через Авдеича передал.

— Какого, в три бога душу мать, Авдеича? — начал раздражаться Семён.

— Спиридон Авдеевич, управляющий наш. — Спирька что ли! — неприятно удивился гайдук. — Ну, может быть. Может и верно его сиятельство распорядились. Хотя и странно сие.

Некоторое время прошагали в молчании. Лизка хоть и не отставала более, но башкой по сторонам крутить не перестала. И никак в толк взять не могла, как так выходит, что поместье не сказать что огромное, но они вона ходют и ходют по дорожкам. Меж кустами да деревьями петляют, будто в лесу каком зачарованном. Наконец, обогнув небольшой прудик, дядька Семён вывел её к калитке на задний двор. Ну, это Лизка потом узнала что на задний, а так просто неприметная калитка в каменной стене.

— Стой, — ухватил её за плечо гайдук, — ты вот что, значит… Он отчего-то смутился и в раздумьях пожевал губами, будто слова потребные выискивая. — То не моё дело, конечно же, и я для тя человек чужой. Токмо ты, девка, поосторожнее будь с этим-то, с Спирькой. Ну, с Авдеичем, значит.

— А что так? — удивилась Лизка. — Да очень уж он до молодого мясца жаден.

— Людожор?! — ахнула девка.

— Кто?! — опешил Семён. — Не-не, ты что! Да тьфу на тебя, — разозлился он при виде скалящейся Лизки. Я ей по-людски помочь хочу, а она ржёт, как кобыла не крытая.

Лизка расхохоталась уже в открытую.

— Да ладно вам, дядька Семён, — она, извиняясь, тронула его за плечо, — все про Авдеича знают. Он и хроменький-то, потому как мужики его поучили малость за то, что чужим жёнкам проходу не давал.

— И что, — заинтересовался Семён, — не наказали мужиков-то?

— Не, дело в вечеру было, да они и шапки поглубже натянули. Как тут узнаешь. Вы меня лучше к Матрёне-ключнице спровадьте, а то заплутать боюся.

— Спроважу, — вздохнул гайдук, но тут же оживился, — а скажи-ка мне, девица, у вас в деревне вдовицы не старые имеются? Ну, такие чтоб в гости зайти, значит.

***

Матрёна Лизке сразу понравилась. Спокойная, степенная, рядом с ней отчего-то сгинули разом тревога и сомнения, да зародилось чувство, что отныне всё будет правильно. Так как должно. Лизка увидела её в момент, когда та распекала кухарку за какую-то провину. Ну как распекала? Стояла молча, руки на груди сложив, да кивала задумчиво в ответ на всё убыстряющиеся оправдания дородной бабищи.