— Вы меня пугаете так, — высокомерно улыбнулся вьюнош, — так пустое это занятие, вот что я вам скажу сеньор. Не из пугливых, — и он демонстративно потёр шрам, — для того вас и нанимаю.

«А это, пожалуй, интересно будет, — подумал дон Чапа, — таких учеников у меня ещё не случалось».

— Что ж, бьен, — сказал он вслух, — попробуем. Вы занимались когда-либо с оружием, ваше сиятельство?

Княжич неопределённо покрутил рукой в воздухе. Вот и пойми его, то ли не занимался, то ли результатом недоволен.

— Тогда так, — продолжил Чапа, — берите учебную шпагу и попытайтесь меня атаковать.

Затупленное оружие было явно тяжеловато для тонкой руки княжича, но он не подавал виду. С азартом свойственным молодости, хрипло хекая, он раз за разом нападал на наставника. Безуспешно, разумеется. Толстенький гишпанец парировал выпады одним лишь движением кисти, а иной раз и просто чуть отворачивал тулово, и удар проваливался в пустоту.

«Санта Мария, как же интересно, — думал дон Чапа, следя за движениями Темникова, — гораздо интереснее чем я думал».

— Довольно, — остановил он потешный поединок, — я увидел всё что хотел, и знаете что, я, пожалуй, возьмусь за вашу учёбу.

-Угу, — коротко ответствовал княжич, пытаясь восстановить дыхание, — а скажите, сеньор, вот так вот сходу, в чём моя основная ошибка? Если конечно не принимать во внимание неопытность.

— Ноги.

— Ноги? — Темников удивлённо посмотрел на свои башмаки.

— Ноги, ваше сиятельство, ноги, — в своей многословной манере, принялся разглагольствовать дон Чапа, — то как вы двигаетесь, как ходите. Весь рисунок боя с ног начинается, и он у вас коряв изрядно и суетлив. Я по походке, по постановке ног всё могу рассказать о человеке. Кто был его учитель, где он рос, какие одежды носил. Лишь только на ноги глядя, я понимаю, кто сейчас стоит предо мною, — гишпанец побледнел, сообразив, что он сейчас сказал, но зловредный язык, сам собой закончил фразу, — как бы он не прятался.

— Вот как? — опасно прищурился княжич, — Не знал, — Лука! — скомандовал он.

За спиной дона Чапы сдвоено щёлкнули взведённые курки пистолей, и гишпанец понял что жить ему осталось пока порох прогорит на полках. А всё из-за треклятого языка, будь он неладен!

Ноябрь 1748

Конечно же, Лизка поехала с княжичем. А как иначе? Нет, её могли и не взять с собою, но тогда бы она... она бы... Да ничего не сделала, но расстроилась и нервничала сильнее. Лизку и так подёргивало, но в дому да в неизвестности, вовсе худо стало. Поехали каретой, Темников-то, вестимо, в себе уверен, однако ж, поединок не пляски ассамблейные: всяко приключиться может. Так что двигались они с комфортом — Лизка подле княжича, да Пашка Востряков напротив. А Лука, стало быть, за кучера, на козлах.

Когда отъезжали их дон Чапа проводить выбрался, заспанный и пьяненький, по обыкновению. Осмотрел его сиятельство глазом мутным, и резюмировал, — Хорош. Покажи там, этому ихо де пута, что такое правильный бой.

Что поделать, не любил сеньор наставник итальянскую школу. Впрочем, как и все прочие. Не любил, но знал каждую, и в ученика своего сии знания на уроках вколачивал.

На сие напутствие Темников лишь хмыкнул неопределённо и посоветовал, — Шёл бы ты спать, Хосе. Гляди, на дворе утро раннее, а ты ещё не ложился.

— Си сеньор, — покладисто согласился гишпанец, и убрёл, покачиваясь.

Когда на место оговорённое прибыли, карета итальянца уж там была. С ним тоже двое оказалось: секундант, да лекарь, коего по уговору он предоставлял. Лизка из кареты выпрыгнула, потянулась, спину разминая, от утреннего морозца поёжилась. Воздух такой свежий, резкий, тревожный враз мозги прояснил и сосредоточиться заставил. Княжич выбрался лениво, будто нехотя, с видом скучающим и рожею кислою. Дескать, как же вы надоели мне, с вашими дуэлями. Когда ж покой-то будет?! Марко Санторо, напротив, демонстрировал прекрасное настроение и энтузиазм. Лучезарно улыбался, да кудрями потряхивал.

Оба поединщика на вопрос с оружием отмахнулись, мол, каждый возьмёт что ему удобнее, сошлись лишь на том что одним, основным ограничатся. То есть, никаких даг, кинжалов и иже с ними. Оттого княжич прихватил средних размеров рапиру, а Марко вооружился длинной итальянской шпагой.

После слов секундантов о примирении, по обычаю положенных, дуэлянты одни на поляне остались. Темников левую руку с рапирой вытянул и сам выпрямился, угловую стойку дестрезы[1] приняв.

— Ого, — деланно удивился итальянец, — синьор диестро[2]?! Какая редкость для сих холодных краёв.

«Ну да, — хмыкнула про себя Лизка, — а то ты не знал! При гишпанском-то учителе. А вот чего ты не знал, милый, так это того что, пьяненький толстячок дон Чапа, и есть тот самый Перро Рабьосо, о коем, пятнадцать лет назад, по всей Европе дурная слава ходила».

— Это будет интересно, — продолжал, меж тем, Санторо, — разрешим же спор давний, какая из школ сильнее.

Княжич ничего не ответил, лишь вытянулся ещё, хотя, казалось бы, куда уж более.

Итальянец принял низкую широкую стойку, с откинутой вверх и в сторону свободной рукой, шаркнул ногами по хрусткой от мороза траве, а потом улыбнулся неприятно, и шпагу в левую руку перекинул. На лице Темникова мелькнула досада, пополам с растерянностью. Ещё бы: всё его преимущество леворукого бойца испарилось от выходки противника.

Над Лизкиным ухом взволнованно засопел Востряков.

— Тшш, тихо, твоё благородие, — ткнула его локтем под рёбра рыжая, — не мешай. А сама подумала что, хорошо Ольга Николаевна сего не видела, а то опять бы пенять стала, дескать, не по статусу девка себя ведёт.

Тем временем итальянец не стал тянуть, и начал в привычной, для болонской школы, манере. Короткий выпад и удар снизу из-под оружия. Он не стал прощупывать оборону противника, ударил сразу всерьёз и насмерть, под сердце. На том всё и закончилось.

Княжич, противу ожидания, не стал крутить круг Тибо[3], а шагнул вперёд, на удар, одновременно перехватывая рапиру в правую руку. И в этом шаге ухитрился ещё и укол нанести, как тогда — во дворе Барковых. Только вместо яблока, нанизал на острие правую, свободную руку Санторо. Пробил кисть насквозь, через перчатку, да ещё и рванул клинок в сторону, разламывая ладонь, и роняя итальянца наземь.

— Пожалуй, что, я удовлетворён, — ровным голосом заявил Темников, — вы ведь признаёте себя проигравшим, сеньор Марко.

— Ммм, — промычал Санторо сквозь стиснутые зубы.

— Признаёт, — подтвердил его сиятельство, выдернул рапиру из раны, и, обтирая острие батистовым платком, направился переговорить с Лукою. А тем временем лекарь бросился к его противнику.

— С ума сойти! — восхищённо выдал Востряков, — Как он это сделал?

— Это то, — напустив на себя менторского виду, ответила Лизка, — что дон Чапа называет викторией случившейся до начала боя.

— И что сие значит? — уточнил его благородие.

— Ох, Павел Ильич, — попеняла ему рыжая, — вот взрослый же вы муж, а таких простых вещей не разумеете. Смотрите, княжич знал что итальянец на ссору нарываться станет, не спрашивайте откель, знал и всё. Сведения те, правда, поздно пришли, иначе и дуэли бы никакой не было. Ну, так вот, зная сие, Александр Игоревич весь вечер пользовался правой рукой чуть неловко и напоказ, и лишь забывшись, в ярости отвесил оплеуху левой. Что подумал синьор забияка? Верно. Княжич левша, но скрывает это для неожиданного преимущества в поединке. Ну а когда он и рапиру в шуйцу взял, тут и сомнений не осталось. Далее, невзначай итальянцу был продемонстрирован дон Чапа, и когда его сиятельство позу из дестрезы приняли, у Марко не оставалось сомнений в том как будет двигаться его противник, и куда уходить от удара. А дальше княжич использовал приём, который последнее время тренировал, тот что в памяти накрепко оттиснут. Вот и выходит что, Александр Игоревич весь бой ещё на ассамблее спланировал, и заставил супротивника действовать так как ему надобно.