— Саша, — сменил тон князь, — это не смешно. Ты человека непроверенного, не надёжного в свой ближний круг ввёл. А подумал ли о том как это опасно?

На ненадёжную Лизка обиделась, показывать сего не стала, разумеется, но обиделась, да.

— Княже, — не сдержался всё же Александр Игоревич, — вот вы сейчас верно заметили. Это мой ближний круг, и это моя девка.

Он набычился, и зыркал исподлобья аки волк в пёсьем окружении.

— А и ладно, — вдруг неожиданно пошёл на попятную князь, — твоя так твоя. Что я спорить стану?

— А как же? — недоумённо начал Александр, но после понимание мелькнуло в его глазах, — Всё проверяете, батюшка? Никак до конца доверять не научитесь?

Его сиятельство развёл руками, мол, а как иначе-то? Сам де понимать должен.

— Ты дальше-то что с нею делать думаешь? Иль так и станешь для забавы пододеяльной держать.

Лизка насторожилась. Нет, супротив забав тех она ничего не имела, но вот чего-то большего хотелось, чего не ясно, но хотелось же.

— А в секретари её возьму, — задорно улыбнулся княжич.

— Девку?! В секретари?!

— А что? Грамоте она обучена, понимание обхождения галантного вдалбливаем понемногу. А что девка, так мало ли какая блажь в голову придуравошному Темникову стукнет.

Лизка едва воздухом не подавилась, а князь задумался.

— Добро, — вымолвил он наконец, — мысль дельная, коли на такой картинке настаиваешь. Надобно только ещё деталей добавить, слухов вперёд тебя запустить чтоб мнение о бесноватом княжиче правильно уложилось.

И они принялись обсуждать как и что сделать потребно дабы нужный образ обществу явить. И тут уж мелочей не было. У Лизки ажно глаза на лоб лезли от рассуждений о том кому стоит просто нахамить, кому в морду сунуть, а кого и на дуэль вызвать. И тут же о фасоне платья да манере трубку держать. Девка поначалу возрадовалась, ведь теперь-то уж точно в ближники её записали, чай при посторонних о таком говорить не станут. А после озадачилась, очень уж ей захотелось нужность свою показать, ну что она, мол, не только для утех постельных годится.

— Девкам подолы ещё задирать надобно, — неожиданно, даже для себя, брякнула Лизка.

— А? — недоумённо поинтересовался княжич.

— Каким девкам? — уточнил его вопрос Игорь Алексеевич.

— А всем, — на каком-то лихом кураже, затараторила рыжая, — от княжон и до потаскух немецких. Что?! У меня дядька вам княже в столице служил, и в землях иностранных тоже. И коли уж из его сиятельства гулёну да забияку делать то без женского интересу тут никак не обойтись. Там, оно ведь как, до греха-то доводить не обязательно. Там удаль токмо проявить след. Вот у нас, в Темниловке, коли парень девку по заду хлопнет, так народ ужо чуть ли не внукам их имена придумывает. В столицах-то, я мыслю, люди те же, только что дворяне.

— В секретари, говоришь? — протянул старший Темников, — Ну да, попробуй конечно. Я учителя по манерам куртуазным пришлю — пусть с нею позанимается. Не то при дворе княжну какую девкой назовёт, лишнее это.

— Так дура же, — возразил княжич, — каков с неё спрос.

— Дура, Саша, — момент разовый, про всяк час пользоваться им не след. Иногда, разве что, но не увлекаясь. Кто малевал сие? — вдруг резко сменил тему князь и ткнул пальцем в рисунок на доске, с которого и началось Лизкино знакомство с Темниковым.

А она то уж и запамятовала что княжич эту безделицу сохранил да в кабинету к себе определил, наравне с прочими диковинками.

— Так сама и малевала, — пояснил Александр Игоревич, — в воду глядючи.

— Сама значит, — пожевал нижнюю губу князь, — ты вот что, Саша, ты её бою огненному поучить попробуй — авось и выйдет чего. Мне сказывали что живописцы эти зело ловко стрелять умеют. Вроде как глаз у них к першпективе привычен, оттого и выцеливают метко. Поучи, поучи — хуже не будет.

***

На масленицу Лизке домой прогуляться дозволили — на побывку. Гуляния её мало занимали а вот родичей повидать хотелось, особенно, почему-то, батюшку.

Родная изба встретила её привычными, детскими запахами, квохтаньем не вырезанных по осени кур, и громкими голосами подвыпившей родни. Пройдя из тёмных сеней в горницу, Лизка остановилась у двери, не решаясь дальше ступить. За столом её увидали, притихли, на главу семьи заоглядывались — как то он примет дщерь блудную.

Тимоха крякнул, бороду пятернёй отёр, из-за стола степенно выбрался да и сграбастал Лизку в объятья так что девка токмо пискнуть успела.

— Почто в дверях застыла, как не родная, — сдавлено прогудел он и в сторону отворотился, часто смаргивая, — али гостьей ужо себя в дому родительском мнишь?

— А я и не знаю, батюшка, — честно и как-то растерянно вымолвила Лизка.

— Пустое то, — нахмурился Тимоха, — скидовай одежу да за стол седай.

— А зазорно ей, теперича, с холопами за одним столом сидеть, — злобно прошипела Анюта, — вона кака барыня!

Лизка действительно диковинной птицею заморской посреди избы крестьянской выглядела. В белом овчинном полушубке, в каптуре[2] из лисьего меха, с раскрасневшимися на морозе щеками она ярким пятном выделялась на тёмном фоне бревенчатых стен.

— Ай! За что? — воскликнула Лизкина сестрица, получив от мужа затрещину.

— А за дело, доченька, за дело, — вместо него ответил Тимофей, — чтобы, курва мать, поперёд мужиков со словесами непотребными не лезла, да бабьи свары на пустом месте не устраивала.

— Ой! — спохватилась Лизка, — я ж вам гостинцев принесла.

И потащила из сеней объёмистый мешок. Подарки ей Матрёна Игнатьевна собирать помогала, так чтобы и богатствами не кичиться, и скаредной не выглядеть в глазах родни. Батюшке, Лизка отдельно десятью рублями поклонилась. Уместно вышло.

Семейство Синицыно разрезвилось, обновы примеряя, только Анюта губы кривила недовольно, но от дарений отказываться и не думала. После за стол уселись — блинами да сырниками брюхо радовать, и разговор как встарь потёк неспешный про хозяйство, про сплетни деревенские. Лизку не о чём таком не спрашивали, так здорова ли, сыта ли. А потом Тимоха крякнул, бороду почесал да и выдал, — Ну что, поснедали? Тогда, бабы, кыш из-за стола! Подите на улицу погуляйте. И ты, Андрюша, — обратился он к зятю, — тож ступай, не в обидку — нам тут с Лизкою посемейному перемолвиться надо.

Вскоре за столом остались лишь Лизка да отец её с братом. Старший Синица сноровисто две чарки водкой наполнил и на Лизку вопросительно глянул. Девка удивилась, конечно, но виду не подала — на встречу руке отцовой чарку двинула. Выпили. Кто крякнул, кто рукавом занюхал, Лизка так та вообще глаза выпучила да блин целиком себе в рот запихала. Нет княжич угощал её, но всё больше винами сладкими, заморскими, а такой отравы ей доселе пробовать не доводилось.

— Как оно? — вежественно начал разговор Тимоха.

— Всё хорошо, батюшка. До секретарей меня подняли.

— Это как?

— Это значит лицо доверенное, которое все бумажные дела ведёт да вопросы важные решает, — заместо Лизки ответил Егорий — братец её старший.

— Ишь ты! — восхитился Тимоха, — Не зря, выходит, Мирон тебя грамоте обучал.

— Не зря, батюшка, — подтвердила Лизка.

— Ладно, — свернул вступительную часть глава семейства, — то что ты на хорошем счету у княжича удачно выходит, как раз к разговору сему. Вот смотри — от барщины нас ослобонили, оброк не тяжёл, и сил у семьи хватает, только приложить их некуда.

— Так, вы земли у Темниковых попросить хотите? — предположила девка.

— Не, — покачал головой Тимофей, — не земли. Мельницу мыслю поставить, на Верхнем ручье.

— Зачем? — удивилась Лизка, — есть же мельница в «Весёлом», ею все окрест пользуются.

— То-то же, что в «Весёлом», — принялся пояснять ей отец, — а село это чьё? Верно, Шапочкиных, оттого и деньга им идёт. Да и не близко это, особливо ежели с дальних хуторов добираться. А тут эвона, всё под боком, и Темниковым прибыль пойдёт, и мы в накладе не останемся. Так я чего от тебя хочу-то, поинтересуйся у Александра Игоревича — дозволит ли?