Пили и гуляли в баре полночи, а оставшиеся часы отсыпались, свернувшись на задних сидениях машин, которые с первыми лучами завели, и колонной покинули город. Ориентация на солнце. Кто-то держал этот золотой воздушный шарик за ниточку, сам прячась за горизонтом, и медленно отпускал ее. Медленно и лениво ползло светило на свое обычное место в зените. Его морозило, клонило в сон, дорога размывалась от слез, застилающих сонные глаза, зевки же, что выпрыгивали изо рта, вообще на секунду-другую не давали смотреть вперед. Расстояние – не вплотную, но из вида друг друга не терять, если что-то серьезное – подмигнуть, а если в туалет, то семеро одного не ждут, потом дави на газ и догоняй. Самые же важные инструкции сообщат после кордона. Бодрая радиостанция, кожаная обивка руля в сжатых руках, дороги без рытвин и ухабов. Погонять бы! Ревницкий раз попытался пойти на обгон, второй раз, но его из середины колонны не выпускали. Гонки с препятствиями и с преследователями еще предстоят.
На КПП погранцам сунули мзду баксами и проскочили без очереди и формальностей. Через километр была кафешка. Замызганные столики под брезентовым навесом среди просеки в лесопосадке. Подкрепились пирожками размером с две ладони со странным привкусом (не гавкала ли начинка час назад?), запивали исключительно чаем и кофе, ничего более горячительного. Потрескивая пальцами, выворачивая занемевшие руки, Кирилл, сын седого усача, начал:
– Нас могут поджидать. Рассказываю всем, не только новичку! – вдруг крикнул он на тех, кто не слушал его. – Ствола у нас два. У меня и у Макса. Рядом с собой положите монтировку. Если их больше, то каждый сам за себя. Отец не простит, если нас всех разуют и отправят пешком. Кто-то должен доехать. Поняли?
Дальше ехали быстро, бампер к бамперу, нарушая и рискуя, обгоняя фуры на подъемах, стремясь на смеркающийся восток, больше приходилось скакать, а не ехать по крошащимся под колесами дорогам. Но темень пришла не оттуда, откуда ждали. Север затянуло, в приоткрытое окно ворвался ветер, и в черном брюхе, что навалилось на осенние золотистые луга, полыхнуло, словно терпение закончилось, и тогда за ними побежала тысяченожка на тоненьких хрупких прозрачных палочках, вмиг нагнала и, не разбирая, на что наступает, затоптала, приплясывая по крыше, стеклам, багажнику, капоту. Все замигали: обзор был не дальше, чем скребущийся по ручью на лобовом стекле дворник, но Кирилл в ведущей машине протянул за собой колонну еще километров десять, а потом свернул на обочину. Никто не вышел из своей машины, хоть переговорить и нужно было. Все сидели, уставившись, как до блеска моются автомобили. А через полчаса обсуждать было уже нечего. Небо прояснилось, и один за одним завели двигатели. Прежнюю скорость уже не наберешь, из-под колес разлетались брызги, на скользком полотне даже проверенные тормоза не спасут.
Прежде, чем их атаковали, противники заняли позиции. Постоянно преследовала их только одна машина. Тащилась внаглую в ста метрах, подстроившись под скорость. В это время впереди начали скапливаться другие, они по одиночке обгоняли и отрывались от колонны на пару километров. Когда огни очередного села потонули в уже густом вечернем сумраке, то завязалась схватка. Поравнявшись с Ревницким, один из преследователей опустил окно и нарочито лениво помахал пистолетом в руке, вальяжно через поток мчащегося между двумя машинами воздуха крикнул: «Паркуйся, братан!» Ревницкий ответил тем, что вдавил педаль газа в пол. То же самое сделали и остальные. Словно натравливая прирученного зверя на поводке, визави резко вильнули в бок машины Ревницкого, но он не повелся, а кого-то таким маневром смогли подрезать и выпихнуть на обочину. Потом начались хлопки в воздухе, когда и это не подействовало, то натравили на колеса железных насекомых, они отскакивали от асфальта прямо в днище. Еще одна попытка и попадет, Ревницкий рискнул, дернул руль, и о ветровое стекло звякнул металл, а потом пистолет загрохотал по дороге. Только тогда он повернулся и посмотрел в глаза врагу, тот, матерясь от боли, махал раненой рукой. К этому времени от колонны осталась половина машин, перед Ревницким ехал только Кирилл. Словно чиркнув пару раз зажигалкой, но так и не прикурив, он отделался от машины, что увязалась за ним. Хруст совсем рядом заставил снова сконцентрироваться на своем теперь уже безоружном противнике, тот в отчаянии и озлобленный из-за уроненного пистолета выпрыгнул из темного салона, буквально сев на свою дверь, и дотянулся до зеркала заднего вида битой, буквально раскрошив его. Ревницкий нашел кнопку открытия стекла рядом с собой и нажал. Преследователь с ехидной улыбкой, наверное, ждал капитуляции, мольбы о пощаде, но в него полетело тяжелое, но короткое копье. Уклонившись от летящего сюрприза, парень с битой позволил монтировке воткнуться в голову водителя. Лучшим исходом было бы подставиться, получить в щеку, потерять от монтировки пару зубов, но спасти обоих, не допустить того, чтобы машина резко вильнула и перевернулась, но за долю секунды подсчитать такую арифметику будущего ущерба не способен никто. Чтобы увидеть свою победу, Ревницкому пришлось повернуться, на месте бокового зеркала ведь торчали осколки. «Ого-о! Ух ты ж ё…» – не сдержался он и выматерился.
Ночь, скорость, гудящие машины впереди и сзади, крики радости. Как долго с ним не случалось что-нибудь такое же увлекательное, такое же настоящее? А может, никогда не случалось? Была когда-то драка на школьном дворе из-за девчонки в старших классах – но разве с этим можно сравнивать? Колотилось сердце, он не мог надышаться ночной свежестью, что обдувала его через опущенное окно. В голове вертелась какая-то глупость, юношеский романтизм. Он, инженер с высшим образованием, столько лет проваландавшийся в скучных цехах, проорал: «Есть! Вышло! Получилось! Как же круто… как же я крут!» – и был рад этому, ему хотелось со всей силы разбить еще кому-нибудь улыбочку своим кулаком, что до сих пор был сжат так, что костяшки побелели, а ногти, похоже, до крови впились в ладони. «А почему бы и нет? Почему бы и нет?» И он сам себе ничего не смог возразить.
Толстая пачка денег в кармане. Толстенная. К тому же не какие-то там рубли. С ним рассчитались и дали невообразимо огромную сумму, Кирилл хлопал его по плечу перед всеми и повторял: «Зверь, просто зверь! Видели, он, как Айвенго, метнул, значит и…ба-бах!» Неужто и зверь, неужели я действительно зверь, думал про себя Михаил? А что если и так? И что же? Главное, что теперь-то все будет хорошо! Даже отлично! Он от непривычки, что у него столько денег, не мог к тому же управиться и с непривычно длинными купюрами долларов. Они словно пытались уползти, выскользнуть, он доставал их из кармана, держал, взвешивал на ладони, пытался убедиться, что они не испарились. Думал, как же ему достать их, как показать им дома? Вытянуть из кармана и сначала похвастаться, развернуть веером? Или просто протянуть? Купюры мялись, сбивались в кучу от его репетиций, попыток. Из ровной стопки, сложенной вдвое, они стали комком, который не влезал в карман, пришлось разделить и распихать по двум, а потом и трем карманам. Вот теперь-то все будет замечательно. По пути домой он начал тратить. Стучал в окошко киосков, что были повсюду, будил продавцов, а потом долго не мог придумать, что же купить, что дома нужно – а дома ведь ничего нет. Самых обычных продуктов нет: ни круп, ни подсолнечного масла, ни овощей, ни сахара. Все и не купишь. Он терялся и покупал совершенную глупость: какую-то дорогущую шоколадку, шампунь, который видел с утра до вечера в рекламе по телевизору, леденец на полочке, плеер с наушниками. Чтобы не тащиться с огромными сумками чего-то простого, обыденного, он покупал признаки роскоши и достатка, то, что сразу вызовет восторг, как он думал. Не из-за килограмма картошки и пачки макарон он ведь рисковал жизнью? Надо чтоб жена и дочь сразу обрадовались, были удивлены, ошарашены!
В темной кухне он поскользнулся на чем-то, левая нога поехала вперед, словно под ней были колесики роликов. Чтобы не протаранить головой окно, он схватился за стол. Из-под подошвы какое-то юркое существо, запрыгав, доползло до стены и, ударившись об нее, затаилось под батареей. Мышь? Неужели? Страх во время поездки он потерял начисто от постоянных впрыскиваний адреналина, наоборот, уже стала даже вырабатываться привычка лезть на рожон в самую гущу, тянуться к шее врага. Самое надежное средство здравствовать и не хворать. Он кинулся в прыжке на затихшую зверюшку, и, распластавшись на ковровой дорожке, поймал в кулак. Грязное круглое нечто не вырывалось и не издавало голос. Разжимая пальцы, готовый к сопротивлению, он захохотал: картошка. Вот-те на! Откуда она здесь? Зачем она до сих пор картошку покупает? Он швырнул пачку мятых купюр на стол и придавил картошкой, сам отсел, устроился возле окна. Батарея еле теплилась, а за стеклом кружило, завывало, фонарь болтался и свет шарил по заметенной ветром земле вслед, ничего нельзя было разобрать в этом хаосе. В квартире градусов 16, дочка и жена, скорее всего, спали вместе и под тремя одеялами, чтобы согреться, а его вдруг бросило в жар. Оставалось ждать всего-то ничего до ленивого ворочания спросонья на кроватях, первых зевков жены и дочки. Сейчас, сейчас, вот уже скоро они окончательно проснутся и придут на кухню. Сразу поставим чайник. Они накинутся на кучу всякой всячины на столе, зашуршат обертками, разглядывая все вот это, заохают, завздыхают от удивления. Отпивая чай и закусывая разнообразными шоколадками, печеньями, конфетами, которые накупил, будут благодарить, обнимать. Все у них будет хорошо. Будет? Точно? И он будет так же рад и доволен, как и они, а на лице будет прямо до ушей… Ему невыносимо стало даже представить, что он сможет встретить их улыбкой, сможет что-то приятное сказать – Доброе утро! Как спалось? – и как ни в чем ни бывало будет сидеть рядом с ними. С ними, ничего не подозревающими, откуда это все, откуда и сам он только что вернулся.
