– Привет, папуля!

– Привет, снегурочка!

– Мне ни капельки не холодно! Это ты мерзляк!

– А кто это? С кем ты, Марина, разговаривала?

– Ты что, не узнал? Это же Юрка Дарнов!

– Не узнал. Давно его уже не видел. Это сколько уже прошло, как… Ладно, поехали, – он спешил, чтобы ненароком Марина не предложила подвезти и Юру, а им ведь было не по пути на самом деле, они ехали совершенно в другую сторону, и Ревницкий не хотел раньше времени раскрывать это.

– Домой, домой, как же я соскучилась! – никак не могла угомониться Марина.

Она сразу даже не обратила внимания на то, что на перекрестке Михаил свернул в другую сторону, только когда машину пару раз подкинуло на переезде, она завертела головой, силясь рассмотреть в бесфонарной темноте приметы того, где они находятся и куда едут. Ревницкий успокоил ее, что нужно еще кое-куда заехать и притупил ее внимание окончательно. Даже когда он открывал ворота, а потом заехал во двор, у дочки не возникло никаких подозрений. Когда же он открыл дверь с ее стороны и попросил выйти, а потом повел к крыльцу дома, то она растерянно осматривалась, все еще пытаясь понять, что же это за место. На пороге их встречала Елена, она запросто стянула курточку с Марины и толкнула ее внутрь просторного двухэтажного дома.

Дом. Да, это был дом, тот самый замысел, который созрел у Ревницкого после известия о смерти Дарнова.

И сюрприз, казалось, во всем удался, Ревницкий даже смог сохранить секретность хотя бы для дочери до последнего момента, и домом он был очень доволен, просторные светлые комнаты, модный ремонт, но вот только реакцию Марины невозможно было просчитать. Она была совершенно не той, на какую лично он рассчитывал.

– Вы построили дом?! – сначала Михаил с Еленой даже не поняли, что все пошло не так, не расслышали еще не окрепшую нотку разочарования, затем ставшую раздражением: – Зачем? Зачем вы это сделали? Вам чем наша квартира не нравилась? Что с ней было не так, а? Зачем нам этот дом?

Хороший, конечно, вопрос. Как его могла не устраивать квартира, если он и ее-то жилой площадью не пользовался в полной мере!? Михаилу Ревницкому идея строительства нового большого прекрасного дома пришла сама собой после известия о смерти Дарнова. Показалась естественным и назревшим увековечить в чем-то свой труд и риск, прежде всего риск, а не проесть все эти деньги, не спустить в унитаз. Он видел, что деньги проедаются, что в случае чего после него и не останется никакой памяти. Вот он и замыслил воздвигнуть что-то вроде поместья, свить семейное гнездышко на года. С высоким забором по периметру, гаражом, садом, огородом, водонапорным насосом со скважиной, обычным колодцем, даже с дизельным генератором и запасом топлива на месяцок для автономного существования, без оглядки на то, что в мире происходит. Дом, в котором жить да жить и не тужить.

Это был и подарок жене и дочери, и памятник самому себе. Он не знал, что раньше и вероятнее случится: ему проломят череп, нагнав и столкнув с трассы, расправятся с ним, или фарт закончится, весь этот бизнес легализируется, войдет в спокойное русло капитализма с человеческим лицом, а не звериным оскалом, и доходы неминуемо упадут, никто за перегоны таких деньжищ впредь отваливать не будет, – не знал, но предчувствовал, что всегда так не будет. Что он вообще мог оставить будущему, во что инвестировать? В землю и недвижимость, воздвигнув свою крепость на своей территории. То, откуда он будет уезжать и куда возвращаться, где затем останется навсегда.

Но вообще-то, если начистоту вывалить, как все было, то идея с новым домом не посетила его молниеносно, он многое делал для ее осуществления, но сначала интуитивно, как бы блуждая в темноте и не осознавая, за что же он взялся. Участок земли на окраине Двухозерска был куплен им чуть ли не на следующий день, когда Ревницкий приехал и узнал, что Алексея Дарнова больше нет, сперва он еще даже не сформулировал, зачем ему он. По наитию, пошел и оформил сделку. Многие тогда, кто зарабатывал, обзаводились землей, так было принято, престижно. Растить он там ничего собирался. Те пару деревцев, которые все же он сразу посадил, вскоре зачахли. Он тут же зачем-то оградил участок высоким забором, наверное, больше для того, чтобы люди не видели, что он на нем вовсе не бывает и земля заросла сорняками с человеческий рост. А потом как-то Ревницкий решил залить там фундамент под дом, строить дом вроде бы он и не планировал, но иногда он стал завозить на участок щебень, песок, кирпичи.

Momento mori. Настоящее просветление, полное понимания, что и зачем он делает, к нему пришло уже тогда, когда он устроил бедолаге со склада тайные похороны в ночной реке, тогда-то он и закатал рукава по-серьезному.

Теперь, оглядываясь на то, как все дальше сложилось, что ему пришлось открыться Елене и она к его удивлению, поняв без объяснений, насколько важно скорее достроить дом, подключилась и значительно ускорила процесс, Михаил был только рад, что так вышло, пусть и сюрпризом дом стал только для Марины. Перед отъездом Марины учиться Ревницкий так часто представлял, к чему все скатится без дочери, когда Елена и он останутся вдвоем, когда не будет сдерживающего предохранителя от бесконечных ссор и скандалов, опасался, что они бесконечно будут орать, срываться друг на друга. Поначалу все вышло совсем иначе. Им, как оказалось, теперь просто-напросто не было из-за чего кричать. В отсутствии дочери им нечего уже было делить, не из-за чего выяснять отношения. Не было необходимости кому-то оставаться дома, можно было вдвоем уезжать, бросать квартиру, никого не предупреждать, когда уезжаешь, насколько, когда вернешься, да и вернешься ли вообще. Могло выйти так, что один бы из них ушел от другого, а тот и не заметил бы этого сразу, считая, что они из-за разъездов, просто разминаются. Не было причины ссориться, но в тот же момент не было и причины, что важно, оставаться вместе. Если бы он не сказал в какой-то момент истинный мотив его отсутствия, то заявление на развод не маячило, а стало реальностью. Если бы Елена не присоединилась к нему и у них не появилась эта общая идея фикс с постройкой дома, то они бы отпали друг от друга, заблудились где-то далеко, не вернулись, бросив пустовать квартиру. Готова ли выслушать Марина такой ответ: чтобы спасти разваливающуюся семью?

Но ответы Марине не были нужны, она стала обегать комнаты, одну за одной, фыркая едва клацал включатель, и бросая впопыхах непонятно кому, скорее себе под нос и не вполне объяснимое:

– Ну понятно, ясненько.

Дом стал их детищем. Появилось как бы оправдание того, что нужно иногда общаться, договариваться, кто будет следить за строительством, а еще, чтобы ехать и зарабатывать как можно больше. В раже не соц-, а какого-то сюр-соревнования они начали наперегонки горбатиться и вкладывать все заработанное в огромную домину на краю Двухозерска. Даже не задумываясь над вопросом, для чего, для кого, ведь отношения между ними испортились, изгадились, смогут ли они вообще теперь жить вместе под одной крышей?

Но если бы не общее дело, не строительство дома, не возможность перекидываться парой слов на чисто деловую тему, обсуждения оплаты строителей, завоза стройматериалов, выбора чего-то и т.д., то все было бы еще хуже. Стройка их спасала, они работали еще сильнее. И за три осенних месяца до первых холодов коробка уже была доделана. Они перекупали хорошие бригады, переманивали мастеров, чтобы хоть чем-то заниматься, и поэтому стройка, которая прежние полтора года тянулась не шатко не валко ускорилась настолько, что в ноябре и стены, и крыша уже были на месте. Внутреннее оформление пошло еще шустрее. Они в лепешку расшиблись, чтобы успеть до зимних каникул, когда Марина приедет домой. Они так хотели Новый год встречать уже не в квартире, так спешили успеть.

Теперь же они бегали за дочерью, как провинившиеся, не поспевая, не могли угнаться и объясниться, предупредить о мелких недоделках, о том, что крайняя комната еще требует окончания ремонта. Когда же Марина взбежала на второй этаж, то уже ничего поправить нельзя было, она включала свет в комнате, которая была приготовлена для нее, и с неподдельным разочарованием заключила: