Уродливый Итор хромал рядом с сестрой, придерживая ту за локоть и не давая ей запутаться в полах длинного и от украшений тяжёлого платья, выполненного в тон одежд жениха.

Они были под стать друг другу — Гайлард и Мириан — оба высокие и красивые, оба в серебре и жемчуге. И каждый, кто в тот час не отрываясь смотрел со скамей на эту пару, был уверен, они будут счастливы вместе. И сколь бы завистливыми не выглядели некоторые дамы, много раз пытавшиеся обратить на себя внимание наследника престола, даже они понимали, что достойнее ллевингорской принцессы Гайларду никого не найти. Ни в одном королевстве не сыщется леди милее и прекраснее, чем Мириан, от одной улыбки которой становилось тепло на сердце даже самому невыносимому ворчуну и таял самый крепкий лёд.

Когда из кривых пальцев брата ладонь Мириан перешла в тёплую руку Гайларда, и лорд Торренхолла, нарушив все традиции, вдруг коснулся руки невесты своими губами, среди гостей волной пронёсся перемалывающий произошедшее шепоток. Король Риккард недовольно поёрзал на сидении кресла, Итор повёл бровями и отступил в сторону, а Дагорм, оправив причёсанную бороду, взял слово. 

Старик говорил долго и нудно, перечислял чуть ли ни всех предков двух королевских родов, просил богов дать Гайларду и Мириан сильных сыновей и красивых дочерей, а после обвязал руки жениха и невесты венчальной тряпицей и начал бормотать слова клятвы, которая была повторена слово в слово. 

В происходящее мало кому верилось: слишком мало за последнее время праздновалось свадеб — всё больше сообщали о похоронах. Король Талайт из далёкого Имил Даара хорошо помнил, как выпивал за здравие и счастье своего сына и рыжеволосой простолюдинки. Талайту было плевать на мнение лордов-соседей: Бьянка покорила весь двор, и даже сейчас, после смерти единственного сына, Талайт не мог снести траурного цвета на её плечах. Слишком не шёл ей этот цвет. И как бы Бьянка ни противилась, как бы долго ни носила чёрное, Талайт настоял, и она уступила. Начала выезжать в люди, хотя до этого предпочитала сидеть затворницей в замке на Белых скалах, смотреть на далёкое море и земли Дейерли, маячившие на горизонте, и размышлять о чём-то грустном и известном лишь ей одной. 

Последнее слово клятвы было произнесено — Дагорм протянул кубки. Гайларду и Мириан надлежало вначале промочить губы, затем выпить всё до дна, а после, когда с языка ещё не сойдёт приторный цветочный привкус, соединиться в скромном поцелуе. 

Гай первым поставил кубок на поднос. Не дожидаясь, когда то же самое сделает Мириан и развернёт к мужу своё милое лицо, сам повернул невесту к себе и спешно коснулся губами её губ. Ни капельки не смакуя, не наслаждаясь чарующими розами, Стернс положил конец церемонии, а Мириан так и осталась стоять с кубком в руке, растерянная и, как и тот кубок, из которого только что пила, опустошённая. Стоявший в дверях Риновар махнул рукой — на весь Торренхолл затрезвонили колокола, возвещающие, что то, к чему все так готовились и чего так долго ждали, свершилось. 

Толпа зевак, стопившаяся вокруг храма взорвалась восторгами: по рукам пошли кружки с пивом, слишком впечатлительные горожанки принялись обниматься друг с другом, смахивая со щёк слёзы радости. Детям перепадали сладости: по случаю великого торжества их раздавали бесплатно, и расхватывались они с такой же скоростью, как и пиво. 

Залив в себя первую порцию, толпа зашлась второй волной радости: Гайлард и Мириан Стернс показались в дверям храма и вышли на улицу. К их ногам бросали лепестки белой и розовой розы, им желали счастья и побольше детей. Толпа давила с обеих сторон, и гвардейцам Торренхолла пришлось встать в два ряда, иначе выходившей из храма знати было не протиснуться. Веселье, подпитываемое хмелем, настолько захлестнуло народ, что дай тому волю, светлое событие мигом превратится в страшную давку, в которой мало кто выживет. 

Рики растерялась. Гости, сорвавшиеся со скамей и хлынувшие вслед за Гайлардом и Мириан, не давали девушке прохода. И если вначале от хозяина Рики отделяло всего человек десять, то за один удар сердца эти десять стали тридцатью, а потом и почти сотней. Рики совсем запуталась: ещё перед церемонией Гай приказал девушке всегда быть рядом — сейчас же она отдалялась от него со скоростью света. Броситься следом, наплевать на титулы гостей, распихать всех по сторонам или выждать, когда паника сойдёт на нет, и догнать милорда? Внезапно решение нашлось само собой: Рики схватили за руку и дёрнули на себя. 

— Погодь туда ломиться, — пробурчал над самым ухом Дагорм. — Толпа сейчас рассосётся, ты и догонишь лорда Стернса. 

— А если что случится? — паниковала девушка. — Мне же было велено... а я опять плошаю. 

— Там две сотни гвардейцев. Окружают милорда и миледи, глаз с них не сводят. А ещё Ферран Стенден. Неужели, ты думаешь, он допустит беспредел? 

— Я просто знаю, на что способен Сэм. А гвардейцы, пусть их будет хоть десят сотен, не знают. 

— Верно, — кивнул старик. — Поэтому долго тебя задерживать не буду. Возьмёшь эти кубки, донесёшь их до праздничных шатров, в том месте как раз милорда догонишь. Они через толпу пробираться будут медленно: то один нищий руки целовать удумает; то второй. Не удивлюсь, если ты раньше всех ещё подоспеешь. 

Рики бросила взгляд на серебряный поднос, где должны были стоять церемониальные чаши, но тех там не было. Девушка так засмотрелась на плотную живую стену, отделяющую её от почитаемого хозяина, что не заметила, как роскошная утварь оказалась в руках Дагорма, и его длинный любопытствующий нос успел нырнуть в каждый из кубков по очереди. 

— Два раза, — принялся ворчать старик, передавая обе чаши девушке, — два раза его светлость нарушили церемонию. Первый раз, когда удумал руку невесте целовать. К чему спешка-то? Будто потом времени не будет. А ещё вино не допил, а оставлять церемониальное вино на дне — примета не из лучших. И ведь я утром весь язык смозолил, просил его уважать традиции, а он и тут извертелся. Ладно, будем надеяться, боги простят ему эти капли. 

— Вы опять костерите милорда на чём свет стоит, — заметила Рики, рассматривая дорогие кубки и любуясь росписью ниже ободка. — А он, между прочим, ваш хозяин. 

— Будет тебе столько годков, сколько мне, — важно заметил Дагорм, — и тебе будет дозволено указывать щеглам. 

— Насчёт щеглов я не спорю, но не милорду же. 

— А что в нём особенного? 

— Он наследник трона. 

— И что?

— Он будущий король.  

— Короли, милая девочка, сильны не потому, что им даны трон и корона по крови, а потому, что окружают себя правильными и верными людьми. Где был бы Стернс, не будь у него Феррана, прикрывающего и спину, и сердце? Где бы он был, не будь я у него в советниках? Да, в конце концов, где бы он был, не будь у него тебя на том острове? 

Слова Дагорма льстили. Рики деловито поводила бровями, смакуя новые ощущения, и снова переключилась на кубки. Поболтав остатки обрядного вина в чаше Стернса, будучи очарованной сладким цветочно-ореховым ароматом, не удержалась и попробовала. Маслянистая жидкость растеклась по горлу: сбрызнутая дождём нежная роза вскружила голову, тягучий привкус миндаля принялся гнать прочь стыдливость и застенчивость, давая дорогу чувствам. Рики закрыла глаза, наслаждаясь каждой ноткой волшебного напитка, оправила рукой волосы, словно пыталась причесаться для того, чтобы выглядеть красивее, провела пальцами по талии, как будто проверяла, не появилось ли где неприятного излишка. Вот только последнему взяться было неоткуда — скорее ребро будет торчать, а всего остального и не предвидится.

— Кубки держи крепче. — Собиравший книги Дагорм повернулся к Рики. — Да неси аккуратно, по дороге те остатки не пролей. Леди Мириан традиции чтит и до дна пьёт, а нашему хозяину лишь бы посмеяться над обрядами. Это ж надо вино оставить! Если брак его не заладится, то пусть на себя пеняет. По правилам надо всё делать, а не как на больную иль хмельную голову взбредёт. Он вчера много пил? — спросил старик, глядя Рики в глаза.