Я вернулась в палату. Кирилл еще спал. Обрадовалась этому, используя время до его пробуждения, чтобы найти в себе резервы сил.

Кирилл проснулся. Спокойно принял тот факт, что сегодня с утра ему не дадут ни покушать, ни попить. А также, что мы ненадолго расстанемся, так как сегодня ему сделают операцию.

Я, конечно, тоже отказалась от завтрака. Не только из чувства солидарности. Я понимала, что сейчас мне просто кусок в горло не полезет.

К десяти утра в коридоре раздался звук, который я боялась услышать. По плиточному полу ехала дребезжащая медицинская каталка. Остановилась рядом с палатой. К нам вошел врач анестезиолог и медсестра, толкающая перед собой капельницу.

Я помогла Кириллу раздеться, заворачивая его в простынь, отгоняя от себя мысли, которые ассоциировались с этим процессом. Усадила его к себе на колени. Он не возражал. Не возражал и когда медсестра попросила дать ему руку. Иголка вошла в вену, потекла прозрачная жидкость.

— Все будет хорошо. Ты сейчас поспишь, а когда проснешься, то все будет хорошо, — шептала я на ухо сыну, смотря на закрывающиеся трепещущие веки.

Медсестра вкатила в палату медицинскую тележку. Помогла мне уложить на нее спящего Кирилла. Я поцеловала нежную детскую щечку.

Ни врач, ни медсестра не сказали ни слова, увозя из палаты Кирилла. А мне хотелось бежать следом и кричать, чтобы лучше взяли меня, а не его!

Время не то, что тянулось, казалось, что оно остановилось. Я собрала все игрушки с пола, сложила детские вещи в шкафчик. Измерила палату шагами несколько раз. Ответила на входящие звонки от Александра и Светы. Всем им хотелось услышать от меня какой-то конкретики. На последний такой вопрос я не выдержала и закричала:

— Да не знаю я ничего!

Через час я вышла в коридор. Быть может обо мне просто все забыли?.. Прошлась несколько раз мимо кабинета главного врача, все время натыкаясь на закрытые двери. Сама я заходить боялась. Не хотела услышать тех слов, от которых в страхе сжималось сердце.

Я не знаю, сколько времени прошло, кажется, я успела сделать марш-бросок по коридору раз двадцать, когда увидела знакомый силуэт в белом халате. Остановилась, так как почувствовала, что стены и пол снова поплыли перед глазами. Силой воли удержала себя на грани сознания.

— Людмила Константиновна, — сказал врач, беря меня под локоть и уводя к стене, освобождая место для проезда тележки с кастрюлями и чайниками. — Операция прошла в штатном режиме. Состояние Кирилла удовлетворительное. Сердце запустилось с первого раза, без помощи аппарата. Это хорошо.

Это хорошо, да. Отметила для себя, что, оказывается уже обед, прежде чем сползти в подставленные руки врача.

Пришла я в себя уже в палате. Не знаю, сколько прошло времени, пока я находилась в отключке. По крайней мере, за этот временной отрезок в больницу успел приехать Самородов. Сейчас Айсберг Дмитриевич сидел возле больничной койки на стуле. Рядом с нами стояла медсестра, регулирующая капельницу.

— Как вы себя чувствуете? — спросила она. — Голова не кружится? Не тошнит?

— Нет. Слабость небольшая. Я просто сегодня не ела, наверное из-за этого.

— Сейчас я позову врача, — сказала медсестра и удалилась.

Прикрыла глаза. Нет, все таки немного тошнит.

— Ну что же вы, Людмила Константиновна, совсем себя не бережете. Как так можно, в вашем то положении… - пожурил меня вошедший врач.

Что не так с моим положением? Горизонтальное, примыкающее к больничной койке.

— Вот и муж ваш, видимо, до сих пор не понял.

Я приоткрыла один глаз, чтобы лицезреть лицо Айсберга Дмитриевича, кажется, сведенного какой-то нервной судорогой.

Доктор не стал ходить вокруг да около, заподозрив, видимо, что чета Самородовых не отличается ни умом, ни сообразительностью.

— Вы беременны, Людмила Константиновна, — сказал он. — Поздравляю.

Чудо

Не знаю, сколько времени мы с Айсбергом Дмитриевичем просидели, словно истуканы с одинаково поведенными лицами. Точнее, он просидел, а я пролежала. Медсестра успела сменить еще одну капельницу, объясняя это тем, что мой организм крайне истощен. Как же ему не истощиться, ведь всю последнюю неделю я жила на воздухе и воде. И то, последний элемент — аш два о — поступал лишь в тех случаях, когда нужно было протолкнуть нервный ком в горле.

— Саш, — прошептала я. Никак не отреагировал. — Саша, — позвала уже более настойчивей, теребя его колено.

Айсберг Дмитриевич отмер, сфокусировал свой взгляд на мне. Улыбнулся. Первая эмоция за сегодняшний день.

— Саш, как там Кирилл, ты узнавал?

— Все хорошо, Мила. Врачи сказали, что все в плановом режиме.

— Саш, — сквозь первый всхлип позвала его. — Как же это так, а?..

Я накрыла ладонью свой впалый живот, словно стараясь защитить того, кто там внутри, от всего плохого.

— Мила, тебе нельзя нервничать, — с сухим надломом в голосе проговорил Айсберг Дмитриевич, повторяя мой жест, кладя ладонь на мой вздрагивающий от рыданий живот. — Не надо, маленькая, не плачь.

От его слов заплакала еще горше. Самородов присел на край кровати, немного отодвигая подставку для капельницы. Отогнул край моей футболки, наклонился и поцеловал мой живот.

— Спасибо, — услышала я его тихий голос. Не знаю, к кому была обращена эта благодарность. Мне, себе, маленькому зародившемуся чуду или каким-то высшим силам…

"Спасибо", — вторила я мысленно. Я тоже не знала, к кому обращена моя благодарность. Кому я обязана этим чудом?!

Вошедшая медсестра отключила капельницу, достала из моей вены катетер, освобождая руку. Вышла из палаты, тихо прикрыв за собой дверь. Айсберг Дмитриевич, похоже, даже не заметил этого.

Да, следовало подержать конечность какое-то время в согнутом состоянии во избежании гематом, но я не удержалась, зарываясь пальцами в волосы Самородова. Он не прекращал целовать мой живот, а я не прекращала сыпать мысленной благодарностью всем и вся.

А вдруг все это ненастоящее? Быть может, ударилась головой, когда потеряла сознание. Я помню, как все врачи в один голос твердили, что я никогда больше не смогу иметь детей. Что мне нужно смириться, сжиться с этой мыслью и рассмотреть какие-либо другие варианты, кроме естественных родов.

А тут…

— Саша, можно тебя попросить. Сходи, пожалуйста, в аптеку. Купи мне тест.

Какой-то заскок. Мне нужно было обязательно самой убедиться в своей беременности. Конечно, врач сказал… Да, мне и раньше тоже много чего говорили…

Самородов спорить не стал, и через двадцать минут передо мной лежало пять разных тестов, обещающих быть точными на девяносто девять процентов.

Взяла с собой в уборную одноразовый стаканчик. Вскрыла по очереди все коробочки. С замиранием сердца проследила, как в первом тесте маркированная жидкость добралась до контрольных засечек. Первый тест выдал мне две полоски. Три остальных так же порадовали своею полосатостью, а пятый наградил меня большим плюсом в контрольном окошке.

Вышла из уборной, неся впереди себя веер тестов сположительным результатом. Не хотела расставаться ни с одним из них. Айсберг Дмитриевич подошел ко мне, внимательно разглядывая каждый.

— Саша, кажется у Кирилла скоро появится компания.

Самородов ничего не ответил. Крепко меня обнял и поцеловал.

Следующие три дня Айсберг Дмитриевич выполнял функции буфера. И делал это весьма успешно. Теперь, вся информация о Кирилле попадала сначала к нему, потом, после фильтрации, переходила из его уст в мои уши.

Что уж говорить, если в больнице удалось остаться, используя чистой воды шантаж. Самородов хотел отправить меня подальше от стрессовой зоны. Сказал, что сам останется здесь, а мне нужен покой. Пришлось отстаивать свое место в палате аргументируя это тем, что, находясь я не в больнице, больше ужасов себе напридумываю.

На второй день Кириллу провели операцию по закрытию грудной клетки. Эту информацию Самородов не стал от меня скрывать, так как, узнай я об этом от чужих людей, ему бы не поздоровилось. Я старалась не думать, что все это время ребенок лежал вот так, подцепленный к аппаратам, с открытым всему миру сердцем.