Айсберг Дмитриевич лишь улыбнулся, наблюдая за моей реакцией.

— Мила, как ты себя чувствуешь?

— Все отлично. А что?

— Перепугала меня.

— Все нормально, Саша, правда. Так, сейчас давай пулей в магазин. Надо купить игрушек. Что еще-то? Памяти нет совсем…

Наконец, тайна за семью печатями стала доступна для нас. Когда мы вернулись в кардиологическое отделение, Самородов попросил лечащего врача уделить нам время. Мы оставили Кирилла и его новых друзей заниматься распаковкой игрушек, а сами отправились за ответами в кабинет светила кардиологии.

Дефект межпредсердной перегородки. Таковым был диагноз.

Не смотря на подготовку к этому разговору, после произнесения врачом диагноза, по спине пробежал озноб. Из моей головы напрочь вылетела вся информация, которую я почерпнула из просторов интернета, когда изучала все разновидности пороков сердца. Про этот я тоже читала, только, что?..

— При таких пороках применяются два вида операции — малоинвазивный и полостная на открытом сердце.

— В случае с Кириллом какая будет проведена операция? — спросил Самородов. Он лучше меня владел собой и только близкие люди могли разглядеть за этой холодностью волнение. Айсберг Дмитриевич сжимал мою руку в своей, и сейчас я не понимала, чья из наших конечностей отбивает нервную дробь.

Мое сердце трепыхнулось и замерло в ожидании ответа на вопрос.

— В случае с Кириллом возможна только операция на открытом сердце.

Сквозь белый шум, окутавший меня, доносились страшные слова: разведение грудной клетки, аппарат искусственного кровообращения, долгое восстановление.

- Почему нельзя провести малоинвазивную операцию? — спросил Александр надломленным, даже нет, сломленным голосом.

— Понимаете, этот дефект часто встречается у детей. К семи годам, в некоторых случаях, перегородка закрывается сама, но иногда она становится шире. У Кирилла именно такой случай. Заплатка, которая вводится через артерию при малоинвазивной операции слишком мала, чтобы устранить его дефект.

— Почему же так долго ждали с операцией? — прорычал Самородов, тем самым выводя меня из состояния ступора. Перевела на него взгляд, словно до этого момента находилась не здесь и не сейчас.

— Повторюсь, считается, что до семи лет межпредсердная перегородка может прийти в норму. Но сейчас тянуть уже нельзя. Промедление может привезти к склерозу сосудов легких. При таком исходе любая операция на сердце запрещена.

Переглянулись с Александром.

— Назначайте операцию, — сказал он.

Не знаю, как я выдержала весь этот разговор. Возможно, лишь благодаря временным отлучением в белый туман, где нет времени, материи и пороков сердца.

Сделала несколько глубоких вдохов и выдохов.

— Саша, я останусь здесь, с Кириллом. Собери мне, пожалуйста, сумку с вещами, хорошо?

— Мила, ты уверена?

— Да, Саш, все нормально. Сделай, как я прошу.

Мы направились в палату к Кириллу. Там шла настоящая игрушечная война. Самородов заходить не стал, сказав, что скоро приедет с вещами. Я прошла и села на край больничной койки, наблюдая, как радиоуправляемый игрушечный танк преодолевает препятствие в виде больничных тапочек. Ребятишки передавали пульт друг другу, бороздя периметр палаты.

Кирилл озарил меня своей довольной улыбкой.

— Смотрите, тетя Люда, как мой танк сейчас с трамплина прыгнет.

— Ого, ничего себе, — ответила я, выдавливая из себя улыбку.

Я посмотрела на других матерей, кто тоже восхищался тому, как танк ловко обогнул ножку больничной койки или врезался в детский горшок, понимая насколько сейчас важна эта поддержка. Пусть играют, Боже, пусть живут!

Александр вернулся через час, принеся с собой все, на его взгляд, необходимое. Медсестра недовольно проворчала, что нечего тут устраивать цыганский табор.

Так же, меня оповестила, что ребенок в возрасте семи лет может обходиться и без взрослых, поэтому мне не полагается ни кровати, ни еды. Очень плохо, что она это сказала до того момента, как ушел Самородов. Нет, с медсестрой он спорить не стал. Направился к глав врачу.

По возвращении сказал, что завтра нас переселят в платную палату. Ну а в том, что меня и накормят, я не сомневалась.

Первая ночь проведенная с сыном, да, так я его мысленно называла, гладя соломенные волосы, стала настоящим испытанием. Он долго не мог заснуть, предлагая мне лечь на его место, а он сам переберется на стул, на котором сидела я. Успокоился лишь тогда, когда я разместилась на самом краю его койки. Убедила его, что мне очень удобно.

Завтра же сниму этот гипс. Тут и без него много приятных штук, таких как продавленная сетка и железная перекладина, на которой я и балансировала, боясь во сне сделать Кириллу больно. Хотя, какой сон… Я всю ночь провела, глядя на спящего ребенка, прислушиваясь к его дыханию. Мне казалось, стоит отвезти взгляд и оно прервется.

На следующий день, ровно в пол шестого утра, как раз тогда, когда меня сморил неспокойный сон, включился свет. Вошла та самая ворчливая медсестра, оставляя после своего ухода детский плач от поставленных уколов. Кирилл стоически терпел, хотя я и видела, что ему больно.

— Будьте так добры, делать свою работу, не допуская личной неприязни, — холодно сказала я, выйдя следом за медсестрой. — Это, все таки, дети.

— За эту зарплату я не обязана… — начала говорить медсестра.

— Меняйте работу или отношение. Одно из двух. Меня устроит любой вариант.

Развернулась и ушла обратно в палату, не дожидаясь ответа.

Через несколько минут медсестра вернулась. Не знаю, подействовали ли мои слова на нее, но вела она себя нормально. Вручила мне две баночки, в которые нужно было собрать анализы. Так же следовало сдать кровь в процедурном кабинете.

Мы с Кириллом направились туда. Мой стойкий маленький воин. И глазом не моргнул, пока у него брали кровь из вены.

Когда уже эта экзекуция была окончена, спросила, можно ли снять с меня мой ножной капкан. Оказалось, что можно. Да, я отблагодарила проявившую инициативу медсестру в денежном эквиваленте, унося с собой в палату гипс с написанными рукой Кирилла словами.

К обеду нас перевели в платную палату. Думала, Кирилл будет переживать, что остался без друзей, но он легко отнесся к этому расставанию. Мы вместе играли в игрушки, разукрашивали каких-то монстров, смотрели телевизор. Да, в платной палате был и такой жирок.

После обеда меня предупредили, что ужин будет легким, а завтра с утра, если результаты анализов позволят, будет проведена операция.

Я сообщила об этом Александру. Он приехал к нам за час до закрытия отделения. Вместе мы играли в "Угадай, кто я?". Я смотрела на то, как Кирилл изображает медведя, хлопала в ладоши, а внутри умирала.

Панда в исполнении Самородова была просто великолепна. Конечно, я не сразу поняла, что лениво растекшийся по полу муж и есть этот зверь, но, когда он начал демонстрировать нам приемы конг-фу, все встало на свои места.

Прощаясь с нами, дядя Саша потрепал привычным жестом детскую шевелюру. Меня крепко обнял. Сказал, что все будет хорошо.

И я верила. Хотела в это верить.

Ночью мне удалось немного поспать. В какой-то момент меня просто выключили, а потом включили.

— Людмила Константиновна, — позвал меня вошедший врач. — Пройдемте ко мне в кабинет.

Посмотрела на спящего Кирилла, по какой-то нездоровой привычке проверяя, дышит ли он. Пусть еще поспит.

Оделась и направилась в кабинет к ожидавшему меня там врачу. Но в кабинете, помимо кардиолога, находился еще один медицинский работник — врач — анестезиолог. Меня проконсультировали, по крайней мере, попытались это сделать, о ходе операции. Я пыталась сосредоточиться на том, что мне говорят, но зубы колотились друг об друга с такой скоростью, что не вся информация смогла во мне осесть.

Анестезиолог рассказал, как будет проходить введение анестезии и какую роль в этом я должна буду принять.

Да, я поняла. Да, хорошо. Нет, вопросов нет. Здесь расписаться?