Ну а если я что и открыла, то настежь окно… Ну а если я что и открыла, то настежь окно. Ни страны, ни вакцины, ни формулы не открывала. Но зато как приветливо ветка в окно мне кивала, Будто очень хотела со мной быть во всём заодно. Всё же чем не открытие в царстве сует и тревог В летних окнах распахнутых ласковый этот кивок. Небо стоит того, чтобы снова проснуться… Небо стоит того, чтобы снова проснуться, Утро стоит того, чтоб в него окунуться, Воздух стоит того, чтоб дышать глубоко. Вишня белая-белая, как молоко, И зарянка на ней меня ждут с нетерпеньем, Чтоб заняться со мной трепетаньем и пеньем. Апрель 2015. Long Marston, Warwickshire Неясным замыслом томим… Неясным замыслом томим Или от скуки, но художник Холста коснулся осторожно, И вот уж линии, как дым, Струятся, вьются и текут, Переходя одна в другую. Художник женщину нагую От лишних линий, как от пут, Освобождает – грудь, рука. Еще последний штрих умелый, И оживут душа и тело. Пока не ожили, пока Она еще нема, тиха В небытии глухом и плоском, Творец, оставь ее наброском, Не делай дерзкого штриха, Не обрекай ее на блажь Земной судьбы и на страданье. Зачем ей непомерной данью Платить за твой внезапный раж? Но поздно. Тщетная мольба. Художник одержим до дрожи: Она вся светится и, боже, Рукой отводит прядь со лба. Не ждать ни переправы, ни улова… Не ждать ни переправы, ни улова, Ни окрика, ни шороха, ни зова. У леса, у глухого перелеска, Средь синевы, и тишины, и плеска, На берегу, колени к подбородку, Сидеть, следя недвижимую лодку И слушая полуденные речи Реки, не прерывая, не переча. О, разнотравье, разноцветье… О, разнотравье, разноцветье. Лови их солнечною сетью Иль дождевой – богат улов. А я ловлю их в сети слов. И потому неуловимы Они и проплывают мимо. И снова сеть моя пуста. В ней ни травинки, ни листа. А я хотела, чтоб и в стужу Кружило все, что нынче кружит, Чтобы навеки был со мной Меня пленивший миг земной; Чтобы июньский луч небесный, Запутавшись в сети словесной, Светил, горяч и негасим, В глухую пору долгих зим; Чтоб все, что нынче зримо, зряче, Что нынче и поёт, и плачет, А завтра порастет быльем, Осталось жить в стихе моем. «Гуляйте, пейте. Я плачУ»…
«Гуляйте, пейте. Я плачУ», — Вот так я говорю лучу, Теням танцующим и свету, Кустам цветущим, то есть лету, Которое продлить хочу. За луч, скользнувший по плечу, За луг, где ноги промочу, За белизну июньской ночи, — Я жизнью, что ещё короче За лето станет, заплачу. Ну вот опять и я и лето… Ну вот опять и я и лето, И гром, и дождик проливной, И день, ушедший от ответа На тот вопрос, что задан мной — Мол, как, какими, мол, ветрами, Судьбами нас на этот свет… — И блики на оконной раме, Вновь заменившие ответ. «Тихо, пусто», – подумала я по наивности… «Тихо, пусто», – подумала я по наивности. Пригляделась – ого, сколько всяческой живности: Муравьишек и мошек, жуков, червяков, Разных крылышек, усиков, глаз, хоботков. О какое творится кругом копошение, Что прямое имеет ко мне отношение! Я ведь тоже, когда на земле завелась, Устанавливать разные связи взялась. Я ведь, стоило мне на земле поселиться, Тоже стала тревожиться и шевелиться. Я ведь тоже завишу невесть от кого И не знаю последнего дня своего. Так зачем же иду, ослеплённая далями, И гублю своих ближних своими сандалями? Кто подтвердит, что я была? Кто подтвердит, что я была? А, впрочем, для чего мне это? Учиться надо у рассвета: Пришёл, ушёл, и все дела. Пришёл и светом всё залил, Слегка обрадовал кого-то, Ещё сложил и в рифму что-то И черновик перебелил… Какая нынче дозировка… Какая нынче дозировка Чудес, явившихся на свет? А мне в ответ: «Да их и нет. Есть шмель, есть божия коровка, Есть блик рассветный, есть роса…». Кричу: «Да это ж чудеса! Они – мои. Беру всё оптом. Беру, покуда не истоптан Рассветный влажный сад, беру Теней бесшумную игру, Лучей серебряные нити. Всё это – в воздух заверните». Не прекращаются поставки… Не прекращаются поставки Листвы и воздуха, и травки, И птичьих стай, и летних гроз, И света, и смертельных доз Тоски и горечи, и боли, И ветра, ветра, ветра в поле. |
