Савелий криво усмехнулся, поднял вверх руку с клочком ослепительной фотоулыбки Ларисы и медленно разжал ладонь… Улыбка, беспорядочно кувыркаясь в воздухе, долго и медленно опускалась к земле, но, когда, казалось, вот-вот коснется ее, неожиданный порыв ветра подхватил обрывок фотокарточки, снова взметнул вверх и понес все дальше и дальше… Савелий глядел вслед исчезавшему клочку до тех пор, пока его можно было рассмотреть,

Постепенно грусть прошла, глаза обрели спокойное выражение, и он, встряхнув плечами, вернулся к действительности, вытащил тряпичную карту, повертел в руках, но не стал разбираться в ней, сунул назад в карман.

— Куда же ты подевалась, чертова река? — ругнувшись, он ударил кулаком по земле и с трудом поднялся на ноги. Всюду деревья, деревья и только деревья… Деревья? Может, воспользоваться старым детским увлечением и залезть на одно, чтобы осмотреться? Это мысль!..

Выбрав дерево повыше и чтобы сучья росли пониже, он скинул сапоги, размотал портянки, мокрые от пота и крови, подтянулся на нижнем суку и с трудом вскарабкался на него. Передохнул и полез дальше. Так, отдыхая на каждой ветке, он лез все выше и выше…

От голода, усталости и нервного напряжения у него начали дрожать руки и ноги, но до середины добрался хоть и медленно, но благополучно. Следующая ветка оказалась очень высоко, и Савелий попытался рассмотреть что-нибудь с этой высоты, но окружавшие деревья перекрывали обзор.

Прислонившись спиной к стволу, Савелий стал внимательно и спокойно «изучать обстановку»: ветвь, на которой он стоит, в метре от ствола изгибается резко вверх, можно это использовать, чтобы как-то дотянуться до следующей. Ему показалось, что с помощью причудливого изгиба, сотворенного матушкой-природой, можно преодолеть злополучное препятствие.

Осторожно переступая босыми йогами, он начал медленно продвигаться вперед. Когда до изгиба оставалось каких-нибудь пять сантиметров… Легко сказать, пять сантиметров! В таком-то состоянии… Пот заливал глаза, мешая смотреть, а смахнуть его не было возможности… Кружилась голова… Но Савелий решился на опасный, отчаянный шаг — другого выхода не было. Он оторвался от спасительного ствола и вступил на изгиб…

Многодневное голодание и долгий путь ослабили, притупили реакцию на опасность: он покачнулся, попытался ухватиться за ствол, шагнул машинально назад и… оступился.

Опрокинулась перед глазами земля, больно начали стегать по лицу ветви: раз, другой, третий, но именно они, принимая на себя его безвольно падающее тело, спасали его: пружиня, смягчали удар, предохраняя от свободного падения с восьмиметровой высоты… Савелий падал с ветки на ветку, которые передавали его, как эстафету, друг другу, пока он не ударился о самую нижнюю, потому и самую толстую, грудью и не шмякнулся плашмя на землю. Застонав, попытался в горячке подняться на ноги и тут же потерял сознание…

— Мама! Мамочка! Мне больно! Мамочка! — раздавался детский крик, который исходил непонятно откуда.

Поздним вечером на шоссе в нескольких километрах от города произошла автомобильная катастрофа: белая «Волга» скатилась по насыпи и лежала вверх продолжающими вертеться колесами, а старенькая черная «эмка», столкнувшись с ней, была сильно покорежена. Водитель «эмки» сидел неподвижно, уткнувшись в руль, а сигнал клаксона печально взывал о помощи…

Рядом с водителем находился мужчина в военной морской форме, а на заднем сиденье — белокурая женщинам голова которой была странно повернута… Дверца с ее стороны была распахнута настежь.

Мужчина пришел в себя, приподнялся, смахнул кровь, заливавшую глаза, и попытался открыть дверь, но ее заклинило. Взглянув назад, он начал тормошить женщину:

— Машенька! Что с тобой? Очнись, милая! Очнись! Где Савушка?

Все его попытки оставались безуспешными: женщина была мертва, а тем временем машину охватил огонь.

Недалеко от места аварии остановился городской автобус, и из него высыпали пассажиры. Некоторые бросились к перевернутой «Волге», другие пытались подступиться к горящей «эмке», но пламя останавливало самых бесстрашных.

Все видели безуспешные попытки военного открыть дверцу, но помочь никто не решался. Водитель автобуса, пожилой мужчина в очках, накинул на голову кожаную куртку и поспешил к горящей машине. Обжигая руки, выхватил из нее женщину, оттащил на безопасное расстояние и предоставил другим затушить на ее платье пламя, а сам вернулся назад, чтобы помочь офицеру, но не успел добежать до машины: раздался оглушительный взрыв, и его отбросило в сторону…

Страшная картина парализовала людей, с ужасом смотревших на горящего в машине живого человека.

Во внезапно наступившей тишине слышались лишь потрескивание горящей краски и завывание ветра. Совсем нереальным был этот детский голос, взывающий о помощи:

— Мама! Мамочка! Где ты, мамочка! А-а-а! В первый момент всем показалось, что плач доносится из огня, и какая-то женщина, не в силах этого вынести, бросилась к горящей машине, но кто-то выкрикнул:

— Женщина, не сходите с ума: дите кричит из другой машины! Из другой!

«Волгу» уже сумели поставить на колеса, но ребенка в ней не оказалось: молодой водитель и двое пассажиров-мужчин, вероятно, скончались мгновенно.

Какой-то высокий парень, опередивший сердобольную женщину, побледнел от увиденного в салоне «Волги», его стошнило, и он растерянно посмотрел наверх. Из оцепенения его вывел новый крик ребенка:

— Больно мне, мамочка! Больно!

Он бросился на крик по кювету, а за ним плачущая женщина. Метрах в пятнадцати от места катастрофы они нашли мальчика лет двух-трех, который валялся в грязи и громко плакал. Подхватив пацана на руки, женщина с помощью высокого парня пыталась выкарабкаться из кювета, но скользкий от дождя откос не позволял встать на ноги, и она падала на колени при новой попытке выпрямиться.

— Да помогите же кто-нибудь! — крикнула женщина раздраженно. К ней сразу же подбежали несколько человек и помогли выбраться на шоссе. Ребенок на руках захлебывался от боли и слез. Лицо его было в крови, правой рукой он поддерживал левую, неестественно вывернутую в сторону.

— Больно мне! Тетенька, больно мне! Я к маме хочу! Мама! Родненькая! Мамочка! — выкрикивал он, рыдая.

Около белокурой женщины, спасенной водителем автобуса, хлопотал сухонький седой старичок с бородкой клинышком. Вскоре он медленно поднялся с колен и беспомощно развел руками. Наклонившись, снял с шеи женщины красный газовый платочек и прикрыл лицо.

— Ей уже ничем нельзя помочь: поздно! — удрученно произнес он и покачал головой.

— Неужели ничего нельзя сделать, — Семечка? — умоляюще проговорила высокая худая старушка.

— Нет, поздно… Медицина, к сожалению, здесь совершенно бессильна.

— Скажите, ваш муж медик? — спросил парень, помогавший искать ребенка.

— Профессор медицины! Но и он здесь, как видите, бессилен!

— Товарищ профессор! — бросился парень к старичку. — Там с ребенком худо! Помогите!

— Успокойтесь, молодой человек, несите вашего ребенка…

— Но это совсем не мой ребенок! — смутился тот.

— Но ему плохо? — уточнил профессор.

— Очень…

— Так что же вы медлите? Какая разница: ваш ребенок или не ваш? Давайте его сюда, и быстрее — недовольно буркнул профессор.

— Сейчас! Я мигом! — крикнул парень и побежал к женщине с мальчиком на руках.

Профессор же занялся обожженным и оглушенным от взрыва — водителем автобуса. Он заканчивал перевязку, когда принесли мальчика.

— Нюся, закончи, пожалуйста! — бросил он старушке. — Что с ребенком? Откуда он? — ронял вопросы профессор, ощупывая мальчика.

— Из черной «эмки»… Я думаю… — поморщился раненый водитель, — эта женщина, которую я вытащил, видно, мать его… Дверца-то открыта была: либо успела выбросить мальчика, либо сам вывалился. Что с ним, профессор?

— Закрытый перелом! — Он вытащил из своего саквояжа вату, бинты. — Нужна какая-нибудь палка или ветка сантиметров двадцать — тридцать…