Когда в ответ на какие-то американские действия мы предложили собрать у стен МИДа небольшой митинг протеста под подаренным нам зеленым знаменем Пророка и портретами Аятоллы Хомейни, в посольстве переполошились. Там боялись ответной реакции украинского МИДа (как-будто бы такая хоть раз последовала).

Довелось мне иметь дело и с одним сирийским дисидентом, боровшимся с режимом Хафеза Асада. Бывший коммунист, а ныне лицо без гражданства, доборолся до того, что окончил в Киеве Сельскохозяйственную Академию, живет в Белой Церкви, выращивает свиней и картошку. Приезжая в Киев, побирается по различным гуманитарным миссиям. Забыл родной язык, разговаривает по-украински, но снедаем тоской по Родине:

— Родственников бы повидать…

— Письмо напиши.

— Там таких писателей не любят. Если они его получат, их сразу посадят в зиндан…

«Народное бюро» Ливийской Арабской Джамахерии в Киеве состоит из нескольких дипломатов и группы обслуживающего персонала из местных. Однажды некий украинский парламентарий имел в здании посольства долгую и продуктивную беседу. Наконец секретарша сообщила:

— Господин секретарь посольства Вас сейчас примет.

Оказалось, все это время «народный избранник» общался с водителем.

В недавнее смутное время по стране метались тысячи заштатных разведчиков. 1992 год стал судным для огромного числа людей, работавших за границей. Контрразведчики, как-никак, сидели на месте, им было легко адаптироваться к рыночным отношениям. Кто бы мог подумать, что такая романтическая профессия так бесславно окончится. В России в те годы с подозрением относились к бесчисленным выходцам из Украины, возвращавшимся в Москву. Да и основную серую массу «западников» за ненадобностью погнали пинками. Примаков набрал полукровок. В Киеве Скипальский и Ко относились к соотечественникам с подозрением, как к русским шпионам.

Доставшиеся от ГРУ объекты, например, станцию дальней связи под Киевом, спешно посетили американские эксперты, переписали частоты…

В криминальные структуры этих потомственных бездельников не берут. К счастью, первоначально в 1991-92 гг. строительство ВС Украины вызвало всплеск интереса и со стороны компетентных органов сопредельных государств. Те повторили ошибку своих западных коллег, наслав сюда местных уроженцев. Теоретически, это позволяет лучше постичь страну пребывания, например, ввиду отсутствия языкового барьера. Но лично я никакой пользы от использования соотечественников не видел. Как-то чешский военный атташе, украинец, родом из Закарпатья, пригласил группу полковников из свежеорганизованного министерства обороны с намерением снять с них кое-какие разведданные. Само-собой, кандидатуры «ведущих специалистов» подбирал я. Вся компания напилась в ресторане «Киев» до изумления, что обошлось моему чешскому коллеге недорого, рублей в двести (тогда доллар стоил 20 рублей). Один из полковников, противный, высохший, как скелет, кажется, из железнодорожных войск или строительного управления, хохоча упал в проход между столиками и стал хватать женщин за ноги. Официантки визжали, но не противились — для них это были бешеные деньги. На беду, ему подвернулась и жена южнокорейского дипломата довольного высокого ранга. Миниатюрная дама с визгом бросилась прочь; едва обошлось без международного скандала. Благо, она ужинала в ресторане не со своим супругом и поэтому смолчала. Мы с атташе, боясь быть узнанными, выскочили через задние двери. Он ещё был недоволен:

— Сергей, кого ты мне подсунул?

— Ты же хотел перепродать данные ЦРУ. Вот я тебе и дал специалистов.

На этом его карьера разведчика здесь заканчивалась. Он со мной, правда, здоровался, но разговоров избегал.

В представительстве Польши, долгое время носившем вывеску «Посольство Республики Польша в Киеве», нашу беседу долгое время записывал на диктофон какой-то гад из «двуйки». Не успел я выйти, как он прибежал вновь:

— Давайте повторим.

— ???

Диктофон у него оказался тайваньский.

— Можно я ещё раз запишу?

— Как ты мог, ты же из «двуйки» (второго отдела польского генерального штаба). При Пилсудском тебя бы за такое сразу упекли.

— Я тебе дипломат куплю.

Бежал за мной до Владимирской улицы.

— Сергей, достань мне два бака солярки — до Польши доехать.

— Ты же шпион.

— Какой я шпион, я несчастный человек.

Звали его Томаш Леонек. Он потом служил консулом во Львове; вышибли за бездарность.

Бурный всплеск украинского патриотизма зимой 1991-92 гг. не произвел на моего польского коллегу ожидаемого впечатления. Глядя на многочисленную толпу на площади Богдана Хмельницкого, он со знанием дела резюмировал:

— Ничего, у нас в Польше тоже такое было в 1918 г.

В середине восьмидесятых КГБ в провинции жил своей странной, призрачной жизнью. Райотделы областных управлений состояли из начальника, его секретарши, нескольких оперуполномоченных, водителя и дежурных. Численность отделов и их размещение находились в зависимости от значимости места расположения. Следы былого, уходившего своими корнями в первые послевоенные годы, были ещё различимы в таких, некогда стратегических пунктах, как Нежин, Фастов, Белая Церковь или, скажем, Лида, Гродненской области, Белорусской ССР. Старые здания райотделов были, как правило, одноэтажными, с фрагментами глухого забора и воротами. Внутри, за толстыми стенами, под сумеречными сводами, прохладный даже в жару воздух, казалось, был пропитан канцелярской романтикой минувшего. Тогда мне это импонировало. Власть, тайна, меланхолия… Вряд ли кто-то из тогдашних начальников райотделов лично пережил хрущевское избиение кадров времен Серова, но память о былом всевластии хранилась свято. Мой начальник Анатолий Иванович (в дальнейшем, я буду упоминать всех коллег под этими, ни к чему не обязывающими именами-отчествами), сокрушался на предмет пределов собственной компетенции:

— Прежде начальник райотдела был человеком, мог позвонить секретарю райкома, мол, подойди, поговорить надо. Теперь уже наоборот…

К этому времени в области даже «изменники родины» — бывшие полицаи, перевелись. А ведь их хранили, как неприкосновенный запас и брали только тогда, когда здоровье начинало внушать опасения, что они не доживут до суда. До сих пор помню этот альбом с фотографиями лиц, находившихся в розыске: маленький, красный; половину снимков в нем составляли полицаи, другую — перебежчики нового времени, например, сошедшие с круизных лайнеров где-нибудь за границей. Состояние архивов немецкой оккупационной администрации позволяло с легкостью выловить всех и сразу. Ещё во времена Сталина многим из них, как и партизанам, уже раз впаяли по 25 лет. При Берии мало кого расстреливали, справедливо полагая, что за это время как-нибудь разберутся и, если невиновен, отпустят. Неприязнь Сталина к партизанам тогда была для меня загадкой. Казалось бы, «Партизаны и партизанки. Народные мстители…» (из знаменитой речи товарища Сталина) и все такое прочее. Тем не менее, партизан охотно сажали после войны, в основном милиция, за различные бытовые преступления; сказывалась приобретенная в годы войны привычка брать чужое. Политическая подоплека была одна: зверство над мирным населением. Партизаны выполняли грязную, но нужную работу: расправлялись с возвратившимися к мирному труду окруженцами, представителями новой власти. Каждый человек, сотрудничавший с режимом, сознавал, что он обречен. Крестьян партизаны облагали непосильным продналогом, принуждали гнать самогон. Если бы не они и ответные репрессии немцев, жить на оккупированной территории было бы вполне сносно. Немцы распустили колхозы, роздали скот, поощряли частнопредпринимательскую деятельность. Те, чьи дома в 1941 г. сожгли за сотрудничество с партизанами, к 1943 г. успели отстроиться.

Новые райотделы в индустриальных центрах, развившихся в 60–70 гг, размещались, как правило, на первых этажах многоквартирных домов, в лучшем случае — с двумя выходами. Отдельные, малозначительные в оперативном отношении сельскохозяйственные районы, такой, как, например, Сквирский, сохранили даже романтическую должность уполномоченного. Прежний сталинско-хрущевский уполномоченный по району имел в своем распоряжении целый аппарат, узел связи, взвод солдат войск МГБ. В целом, структура КГБ полностью противоречила мнению Троцкого о том, что «уездные» ЧК на Украине … (дальше я дословно не помню, но общий смысл в том, что вредят делу революции, поскольку не укомплектованны достаточно проверенными кадрами и заняты в основном спекуляцией).