Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Со стороны это выглядело так: покружится такой Синицин на разводе, раз шесть зайдет к начальнику штаба, пока тот не выгонит:

— Тебе что, делать нечего, Иван Павлович? Идите, займитесь делом.

Это означало, что на сегодня ты не нужен. Главное, чтобы не захомутали с утра. Надо создать оптический обман, иллюзию присутствия.

— Кто видел Синицина?

По громко говорящей связи «ищут дурного». Сидит в каптёрке, прибегает «эфиоп»:

— Вас вызывают…

— Если ты, еблан ушастый, ещё раз зайдешь, я тебя…

Если не захомутали с утра — всё, можешь идти пить, спать, можно сбежать с площадки.

Когда я отошел от социально-полезной деятельности, и у меня появилась ВАИшка: этих престарелых набивалась полная машина. Они собирались у поста ВАИ, я с мешалками довозил их за 20 минут до города, высаживал у КПП и ехал назад. Они брели в «стекляшку» за вином, а оттуда в гаражи.

Библиотека части также служила очагом разврата. Там собиралась публика, приближенная к замполиту. Одно время эту компанию возглавлял майор Нежорин: замполит части, интеллектуал, злостный антисоветчик и горький пьяница, впоследствии блестящий преподаватель ВПА им. Ленина. Это он перед праздниками всех инструктировал о вреде пьянства и единственный попадал в комендатуру. Мне он напоминал швейковского патера Лацину.

Библиотека работала по особому графику, неведомому личному составу. Солдат, записавшийся в библиотеку, вызывал подозрение. Лучше послать замполита:

— Пойди, проверь, какая там блядь записана, и всех читателей из роты выгнать.

Хорошо баба не дура — солдатам книги выдавать, их никто не возвращал, завезут в караул, потом библиотекарь бегает за ротным. В карауле книги накапливались усилиями поколений читателей очередных призывов. Обилие газет и пропагандистской литературы решало проблему туалетной бумаги. Поэтому книги большей частью сохранились. Одним из побочных способов применения было и использование их в качестве мишеней. Три тома сочинений Ленина автоматная пуля уже не пробивала.

Библиотекарши так часто менялись, что никакого учета не велось, в последний раз книги клеймились в шестидесятые годы. Все новые поступления в библиотеку перебирались и делились по чину. Книги поприличнее хранились в сейфе или были уже проданы начполитотдела. Политиздатовский ширпотреб сразу сваливали в угол. Вообще, армейские библиотеки — кладезь антиквариата. В них регулярно поступали циркуляры: каждого неугодного правителям автора — убрать. А так как книги не жгли, их сваливали в подвал или по углам: приходи и ройся. Там я находил реляции Суворова, Кутузова, Ушакова, два тома Тухачевского, Клаузевица, от безделья набирал подшивки «Огонька» 50-х годов.

Достучаться было проблемой: к библиотекарше приходили подруги, запирались и чаёвничали. В ответ на настойчивый стук раздавался голос замполита:

— Я тебе постучу!

Любой ретивый читатель норовил сразу же исчезнуть. Замполит всегда мог объяснить своё присутствие в библиотеке, а вот что там в рабочее время делать читателю? В отсутствие замполита библиотекарь угрожала: «Я сейчас позвоню замполиту!», что охлаждало пыл желавших дорваться до глагола.

Поломала эту систему мордастая дочка «папы» Синицына. Он её по дури устроил в библиотеку, думал — выйдет замуж за лейтенанта. То же мне, додумался влить 18-летнюю девку в воинский коллектив! Она впала в такую эмансипацию, что через три месяца спала с солдатами-узбеками. Папа за голову хватался. Замполит Дьячков, с виду «голубой», гарем из библиофилок себе не создавал, её к сожительству не склонял и не интересовался с кем она спит. Коллектив смотрел на неё, как на зверюшку.

Госпиталь и кладбище

… Дикий крик. Заносят солдата. Один из сопровождающих выкладывает на стол окровавленную майку, в ней — голова.

— А её ещё можно пришить?

Оказалось, ехал строитель, машина заглохла, водитель вышел из кабины на проезжую часть. Сзади ехал другой строитель, прижал того бортом — оторвало голову. На такие мелочи никто не обращал внимания и второй строитель поехал дальше. У него не было даже зеркал заднего обзора. Хорошо, пассажир-земляк нашёлся, подобрал голову в майку — и бегом. Рассказывал, что пробежал метров триста, а глаза ещё моргали.

В должности коменданта приходится исполнять и неприятные обязанности. Одна из них — производство расследований в случае гибели военнослужащих. Прапорщик Храповицкий на почве неизлитой любви и неизлечимого триппера повесился на офицерском шарфе под окном у начальника штаба.

Начальник штаба долго потом жаловался:

— Сука, не мог под окном начальника политотдела, на соседнем карагаче.

Это ещё что, другой повесился на женском лифчике, сидя у кровати на корточках. Мы его чуть разогнули, когда в гроб клали. Человек должен правильно вешаться, чтобы не причинять неудобств при положении во гроб.

Капитан на майорской должности, начальник КИПа, ушел летом в отпуск и повесился. Висел, пока не потёк, и соседи не забеспокоились.

Вошел я туда по долгу службы, солдаты в противогазах и ОЗК начали в обморок падать. Кое-как собрали мы его по кускам в целлофановый кулёк, повезли в морг. Те:

— Идите на хуй с таким товарищем!

Положили кулек в гроб, так и похоронили. Самое пикантное то, что когда палас из-под удавленника вытащили из квартиры на просушку, казахи его через пять минут спёрли. Вдова нам потом проходу не давала:

— Где палас?

Мало того, пока солдаты убирали квартиру покойного, начальствующие лица дожидались конца процедуры на улице.

Первым спохватился замполит, ответственный:

— Что-то они там долго моют. Идите, проверьте.

Действительно, солдаты обнаружили недопитые покойным запасы пива, водки, спирта и слонялись теперь пьяные среди вони и мух. Как заявили о случившемся начальству:

— Это они придурели от трупного запаха.

«Отравленных» добивали уже в каптёрке.

А как раз перед случившимся прапорщик Кобзарь украл у несчастного стол. Чирков его постоянно доставал:

— Верни стол. Это он из-за тебя повесился. Он к тебе по ночам не приходит за столом?

Прапорщик сперва крепился, потом выкинул стол на улицу — был суеверен.

На вскрытиях присутствие коменданта обязательно. В морге прохладно, работавшие в нем солдаты тут же спали: покойники в камерах, а они на кроватях. Когда надо резать, кровати отодвигают, достают его из шкафа. Солдат ножом соскребает жир с черепа. Врач без перчаток, курит, медсестра пишет. Я сижу, от подступающей тошноты жгу газеты. Столы шлангом поливают.

— Можно я на улице подожду?

Врач, вместо ответа, тычет мне в лицо селезенку:

— Смотри, как она увеличена.

Вроде бы я видел нормальную селезенку.

— Не надо, я отсюда вижу.

Или:

— Рваная рана головы. Размер… Идите смотрите.

— Я вам верю, доктор.

Лейтенант Стамати, потомок знаменитого молдавского хирурга, был любитель резать. Поначалу врачей к живым не допускали. Ели там же, в компании раздавленных и разбитых.

— А тебе не страшно?

— Не-а.

Но это ещё ничего, солдаты были и санитарами в роддоме. Санитарок не хватало, начальство смотрело сквозь пальцы. Тем более, что по интеллекту казашки их не превосходили. Бабы рожать боялись. Мне жена рассказывала: ходят звероподобные морды:

— Вас побрить, или Вы сами?

Попасть в госпиталь и там «закосить» — остаться до дембеля санитаром — было золотой мечтой ушлого солдата. Таких «шлангов» именовали «энурезами». «Закосившего» в госпитале ждала сытная и спокойная жизнь, пока он не залетал на пьянке, самоволке или бабах. После чего проштрафившегося «санитара» выбрасывали назад в часть, где его ожидало всеобщее презрение и ненависть сослуживцев. Также в госпитале именовали и больных из числа солдат. Основным методом лечения была трудотерапия.

Ежедневно полагалось возить больных из санчасти на обследование в госпиталь. Неизбежно возникала проблема со старшим, который должен был везти это разноязыкое племя к терапевту. Офицеры воспринимали миссию старшего как наказание. Теооретически, взыскание каждому было обеспечено. В помощь старшему выделяли дюжего фельдшера. На утреннем осмотре старшина давал команду:

52
{"b":"72458","o":1}