У действа было достаточно зрителей. На трибунах я увидел не только представителей клерийской знати, но и купцов, а также послов других государств, в том числе и многочисленную делегацию Республики. И когда успели столько нагнать?! Ума не приложу, ну да ладно.

Когда наконец‑то окружающие перестали шептаться и в зале установилась тишина, распорядитель громко рявкнул:

– Его Величество, Кай Фотен Первый, да хранит его Матерь!

– Да хранит его Матерь! – повторил гул голосов, под который из боковой двери вышел сам молодой король в сопровождении Армана де Шонц‑Вилена и еще нескольких чиновников.

– Сегодня состоится королевский суд, – начал муж Вилы, когда король занял свое место на троне, а остальные поутихли – над жалованным бароном Антоном Тинтом и наследником рода де Гранж, виконтом Орвистом де Гранжем! Барон Тинт и виконт де Гранж обвиняются в преступной халатности, которая повлекла ущерб для короны, поставила государство в неприемлемую ситуацию и подвергла опасности сам престол и короля!

Обвинения были серьезные. Насколько я помнил, в Клерии секли головы и за меньшее, а могли и вовсе, в исключительном случае, накинуть на шею петлю и посмотреть, как долго ты будешь «танцевать». Так что моя уверенность куда‑то улетучилась. Виконт же был сейчас спокоен и невозмутим, как скала.

Вокруг было слишком много лишних глаз, так что я не стал пользоваться ментальной магией, просто слушая отголоски мыслей и эмоций окружающих. Кай, сидя на троне, испепелял нас с виконтом взглядом, зрители – размышляли о том, как же мало отделяет преданного слугу короля от измены престолу. Многие считали, что наконец‑то нахальный барон получит по заслугам, хотя нет‑нет, да и проскальзывали мысли о том, что судьба и так меня уже наказала: лишила руки, половины лица и артефакта.

После первичных обвинений начался муторный публичный допрос, который, как мне казалось, был больше похож на плохую клоунаду. Граф выступал в качестве прокурора и поочередно, излагая суть дела, задавал мне и виконту различные вопросы, постоянно сверяясь с показаниями Сании, которые были записаны у него на листе пергамента. Впрочем, вся суть дела стала максимально ясна и понятна, когда прозвучали слова о причине пожара.

– Итак, признаете ли вы, барон Тинт, что принимали участие в найме новых гребцов на берегу и не проследили, чтобы на это было выделено достаточно средств, вследствие чего на посольский корабль, который перевозил в том числе благородную арха‑ту и невесту нашего короля, Кая Фотена Первого, да хранит его Матерь, был нанят сброд? Признаете ли вы, барон Тинт, что как распоряжающийся посольской казной, пожалели денег на найм профессиональных моряков и, по этой причине, в ночь гибели корабля, из‑за ссоры на нижней палубе между нанятыми вами гребцами, вспыхнул пожар?

Выдав эту огромную тираду граф хмуро уставился на меня. В зале затихли.

– Я признаю, что в стремлении сэкономить, на борт были наняты…

– Достаточно! Вашего признания достаточно! – перебил меня де Шонц‑Вилен.

Короче, каяться пришлось много и долго. И в том, что мы высокомерно занялись спасением моей жизни, подвергая арха‑ту тяготам и лишениям, и в том, что решили попытаться произвести впечатление на престол, не известив короля о том, что выжили при первой же возможности.

Наконец‑то этот бесконечный публичный допрос был окончен, и пришло время приговора, который, как я понял, был написан загодя.

– Виконт Орвист де Гранж! Королевским правосудием, учитывая гибель вашего отца, графа Бренарда де Гранжа, вы приговариваетесь к отстранению от двора на срок не менее десяти лет, с запретом на посещение Пите, либо вплоть до поступления специального помилования от его величества. Также в этот срок вы не можете вступить в наследство, а временным регентом рода признается ваша мачеха, Эдит де Гранж, а в случае гибели оной – кровная сестра, Айрин де Гранж, а в случае гибели оной род де Гранжей будет считаться пресеченным. Также вы лишаетесь почетного звания члена королевской гвардии, всех наград, почестей и милостей, связанных со службой престолу и за подвиги, совершенные во время последней войны на тот же срок, либо до поступления специального распоряжения! Такова воля короля!

Я чуть не присвистнул, а ноги Орвиста даже подкосились: гигант побледнел, челюсть сжата. Хуже могло быть только лишение фамилии – даже казнь бы мужчина воспринял проще, я это чувствовал. Сейчас же он был не только поражен в правах, но и выглядел как человек, недостойный быть сыном Бренарда. И вот это било по виконту больнее всего.

– Барон Антон Тинт! Королевским правосудием, вы лишаетесь всех льгот и привилегий, ранее дарованных или обещанных вам престолом! Кроме того, вы лишаетесь своих земель и переводитесь к категорию безземельных дворян, ваше имение переходит в прямое управление короной в счет полученного финансового ущерба из‑за срыва торгового сезона с Ламхитаном и репутационного ущерба на ниве отношений с ними же! Кроме того, все заработанное вашим имением за последние полгода, которое этот срок находилось в прямом управлении короны, как было решено по факту вашей гибели, остается семейству де Гранж в качестве приданого для Айрин де Гранж и в качестве компенсации за гибель главы рода, графа Бренарда де Гранжа! Вы лишаетесь прочих прав и привилегий, в том числе права на посещение двора, подачи прошений и права наниматься на государственную службу! Также вы получаете запрет на посещение Пите на неоговоренный срок, либо до поступления специального распоряжения! Такова воля короля!

Так вот как выглядит жо… Я хотел сказать, так вот как выглядит изгнание. Фактически, я получил третий по строгости приговор после казни и каторги на галерах – полное изгнание с лишением меня земель, дохода и даже накоплений, которые, пока я был официально мертв, король переписал в пользу де Гранжей. Кстати, хорошее решение, я бы сам лучше не придумал, на самом деле. Вот только я теперь был жив, без руки и гол, как сокол. Меня же изгоняли из высшего света Клерии, оставляя только баронский жетон – все же за отъемом титула обычно следует петля, так что тут перегибать и нарушать традиции не стали.

Одно было ясно: если бы нас хотели казнить, нас бы казнили.

Когда судилище окончилось и все разошлись, нас проводили обратно в наши люксовые камеры, где мы должны были провести еще одну ночь, после чего, под конвоем, нас должны будут выдворить за пределы города. Переговорить с виконтом мне не удалось, но, надеюсь, Орвист сможет приютить меня, теперь бездомного и безземельного, в своем имении. Если мы, конечно, оба переживем встречу с Эдит.

О том, что придется смотреть в глаза супруге Бренарда, которого ни я, ни Орвист не уберегли, мне думать категорически не хотелось. Это будет крайне тяжелая встреча, и я от души надеялся, что у графини хватит выдержки не прибить нас обоих на месте. Все же, в том, что Бренард погиб, была, в основном, моя вина. Орвист был виноват косвенно – только тем, что доверял своему старому боевому товарищу и другу, который слишком расслабился и много о себе возомнил.

Когда не принесли ужин, я даже немного занервничал, но после почувствовал приближение к камерам нескольких людей – все были гвардейцами.

Ни слова не говоря, меня и Орвиста вывели из камеры и стали вести какими‑то узкими, невиданными коридорами цитадели, которые петляли то вверх, то вниз. Наконец‑то мы оказались возле уже знакомого мне подземного перехода между старым и новым дворцом, который был выкопан специально для «особых случаев». Виконт тоже, как я понял по его мыслям, был знаком с этим проходом, так что особо не дергаясь, мы оба следовали за бойцами в форменных куртках.

Оказывается, новый дворец имел тайных коридоров и проходов чуть ли не больше, чем старая цитадель, в чем я смог убедиться. Нет, я конечно подозревал, что Вила не просто так умудрялась перемещаться по дворцу, будто знала заклинание телепортации, но все же. В общие коридоры наш мини‑отряд вышел лишь однажды, и то, лишь чтобы опять нырнуть в тайные ходы. Так что по итогу увидели нас только двое: те, кто стоял на страже перед королевскими покоями.