На мгновение мне показалось, что воздух за спиной шевельнулся и, обернувшись, я был готов увидеть улыбающуюся богиню, которая игриво свесив ноги, сидит на собственном алтаре.

Но за спиной было пусто.

После я помолился Софу, рассказал о перегонке нефти – земляного масла – поделился еще некоторыми соображениями. Дошли вплоть до концепции лампы накаливания, но без записей я в определенный момент поплыл, особенно, когда дело касалось тока и его генерации, так что молитва вышла какой‑то скомканной. С Сидиром беседа была на ту же тему – горючие материалы и светильники, которые бы очень помогли людям. Лампы накаливания, использование тугоплавких металлов, таких как вольфрам.

Молитва Палу вообще не сложилась. У меня было множество претензий к богу Войны, благодарить мне его было не о чем. Просить заступиться за меня на завтрашнем суде? Кай однозначно дал понять, что меня будут пускать в расход, так что именно поэтому был выбран суд богов. Ведь боги почти всегда молчат. Да и был бы Пал ко мне благосклонен – сохранил бы руку или не знаю, новую мне отрастил? Но на месте правой конечности все еще была культя, лицо обожжено, а половина головы – лысая. Так что о добрых отношениях с богом Войны речи не шло.

На все мои молитвы ответом мне была лишь тишина. Причем я чувствовал, что это не молчание, потому что боги не хотят мне отвечать. Нет. Они просто меня не слышали. Или не хотели слышать.

Собственно, никаких сомнений в том, как пройдет завтрашний суд, у меня более не было.

Когда я только вернулся из святилища, то застал в своих покоях графиню де Шонц‑Вилен.

Вила выглядела просто великолепно. Пышное платье – плечи бывшей фаворитки короля были сейчас оголены, что выгодно подчеркивалось крупной подвеской на шее и длинными серьгами – высокая, сложная прическа, немного румян на щеках. Официальная часть пиршества завершилась и, хотя празднование будет длиться до глубокой ночи, наиболее знатные гости стали расходиться или по своим покоям, или разделяться на группы и фракции, которые предпочитали отмечать окончательное вступление короля в брак в узком кругу.

– Антон! Я уже думала гвардейцев отправлять на твои поиски!

Вила была чем‑то опечалена, хотя я чувствовал и раздражение женщины. Ждала она меня тут, на диванчике, не менее получаса.

– О, не стоит, графиня. Ведь они могут начать меня крутить и тащить в сторону казематов. Так сказать, в свете последних событий… – неумело попытался пошутить я.

Вила только окатила меня осуждающим взглядом, после чего подняла с сиденья рядом с собой тубус для бумаг и протянула мне.

– Вот. Мы, я и мой муж, считаем, что ты должен знать заранее.

– Что знать?

– Это твой приговор. Необходимые экземпляры уже готовы в канцелярии, часть ушла на подпись королю. Завтра он вступает в силу, – тихо сказала графиня, и я принял из тонких пальцев тубус для документов.

Прижав его культей к груди, я извлек документ, на котором идеальным почерком писаря был выведен текст о том, что же мне уготовил Кай Фотен и его вельможи.

Вот это прыткость, вот это я понимаю! Скорость правосудия Клерии приближалась к таковой в Советской России, не иначе. Причем России самых мрачных времен, тридцатых годов ХХ века.

– Это воля исключительно короля или продукт коллективного творчества знати? – закончив ознакомление с бумагой, спросил я Вилу.

Радостного в документе было мало.

– Скорее, это то, что для тебя приготовили Вилсы и другие дома. Многое сделала последняя из Регонов… Антон…

Я только раздраженно отмахнулся, перечитывая отдельные строки приговора. Я чувствовал, как напряглась Вила. Она не забывала, что я опасный менталист, вообще‑то, так что, как видим, отправили сначала ее. Возможно, проверить мою реакцию на бумагу, чтобы завтра во время суда я не выкинул что‑нибудь такое‑этакое. В любом случае, я знал, что в мою спину будет смотреть немало арбалетных болтов.

– Ну хоть руку и голову оставили, и то хвала Семерым, – попытался я кисло пошутить.

– Король сказал, что ты в курсе, почему все происходит именно так…

– О да, я в курсе. Можно сказать, что я эту бумагу написал лично минимум наполовину, – я демонстративно приподнял пергамент, показывая его графине. – Но как‑то от этого не легче.

Документ буквально втаптывал меня в грязь, и я понимал, что завтра утром, до суда, надо отправить посыльного в порт, чтобы он зафрахтовал мне корабль до Бланда или хотя бы место на корабле. Вещей у меня было немного – соберу прямо сейчас.

– Ты принимаешь волю короля?

– Ты хотела сказать, волю своры, что носит герцогские и графские жетоны? – раздраженно спросил я. – Если их волю, то ладно, смириться можно. Просто спишем на их высокомерие и недальновидность, что взять с убогих…

Это было смертельное оскорбление, за которое я должен был, пусть и увечный, но выйти в дуэльный круг в бое насмерть, причем по очереди с представителями всех знатных родов Клерии, но Вила сделала вид, что я не сказал ничего такого. Подумаешь, назвал всю знать королевства убогими. Бывало и не такое.

– Ты наверное не в курсе, но Кай распорядился подготовить посольскую грамоту для рода де Гранж. Он и его сестра отбывают в Ламхитан вместе с принцем Арваном в качестве послов. Граф, собственно – послом, Айрин – как его родственница и гостья арха.

Я только согласно кивнул. Значит, совет семейства де Гранж прошел успешно, и Айрин согласилась посетить юг, фактически, приняла желание принца начать за ней ухаживать. Хороший ход и великолепная партия для де Гранжей. Я даже думаю, Кай перед свадьбой Айрин даст роду Орвиста герцогский жетон. Потенциальные прибыли от торговли моим алкоголем и бензином для ламп сделают графа достаточно богатым и влиятельным, чтобы его семейство вошло в высший круг приближенной к престолу знати. Этим я был доволен. Если я попадал в полную немилость, то мой близкий друг получал почестей за нас двоих – для Орвиста все складывалось как нельзя лучше. Жаль, Бренард не увидел, к чему привела дружба с нелюдимым бароном и менталистом. Хотя, я думаю, старый граф догадывался, что вместе со мной его сын взлетит высоко, на самый верх. Вот только догадывался ли Бренард о том, что меня в момент этого триумфа не будет рядом? Что я буду фактически уничтожен? Думаю, догадывался. Слишком опытным торговцем и политиком он был, чтобы не видеть, куда выруливает моя карьера при дворе Кая Фотена и что рано или поздно король спишет на меня все ошибки и авантюры, в которые я втягивал престол. Ну, кому‑то вершки, кому‑то корешки, как говорится.

– Не в курсе, но новости хорошие, – ответил я Виле.

– Арван говорил, что ты тоже приглашен в Ламхитан… Понимаешь, что бы не было написано в документе, мой муж… – Вила мялась.

Ба! Да они пытаются меня завербовать как спящего агента королевской канцелярии на юге? Серьезно?! После всего того, что случится завтра, они думают, что я буду тайно работать на престол?!

– Вила, послушай, – сказал я серьезно, – все, что написано в этом документе – я буду неукоснительно соблюдать. Даже если бы я отбыл в Ламхитан, чего, кстати, не случится. Я не еду. Так и передай своему мужу.

– Как не едешь? А что ты тогда будешь делать?

В ответ я только пожал плечами. В стиле «поживем – увидим». О том, что я планирую отбыть в Бланд, а там, возможно, и дальше на запад, графине говорить не стал. Посмотрим, как оперативно работают соглядатаи канцелярии во дворце и порту Пите. Облегчать им жизнь я больше не стремился.

– Если престол опасается, что я затаю обиду, то правильно опасается. Я буду обижен, Вила, уже, по сути, обижен таким обхождением.

Графиня побледнела, а я быстро продолжил:

– Но я не буду предпринимать никаких действий против короля или Клерии. Или против Ламхитана. Я взрослый человек, который понимает, что такое обстоятельства, а не маленькая капризная девочка, у которой отобрали игрушки и платьица. Так можешь и передать Каю, когда будешь у него сегодня на докладе, – закончил я.