А цветенье летело хлопьями. Казачата ревели сирые. Бабы падали в ноги с воплями:

– Нет, уж лучше убейте, милые! Порубите клинками каждую! Под пищали поставьте затинные!

У кого же рука отважится души так вот губить невинные?

Встрепенулись хоругви совами, вёсла в берег ударили брызгами. Заскользили струги тесовые вниз по Яику – в море Хвалынское.

Провидение миром двигало. Много было для сердца нежданного. Вслед махнула платком индиговым Гугениха, жена атаманова. И ушли казаки на Персию. Но оставили то, что обещано: сечку ржаную, порох плесенный, самопалы и пушку с трещиной. Замерла стрекоза на щавеле, стало солнце во хмари тусклое. Казаки городок оставили, и детишек, и поле русское.

Как ушли казаки на Персию, закружились враны, закаркали. Степь исторгла хищную бестию, появился Мурза с хайсаками. Бабы вышли в укрепы с ружьями, там остожья алели всполохом. Гугениха кричала:

– Подруженьки, набивайте ручницы порохом!

А толмач зудил над казачками:

– Мы живем и Аллахом, и славою. Кровью бабьей мы руки не пачкаем. Сдайтесь клонно, змеюки вилавые! И кумыс опьяняющий вылакав, мы не рушим Корана древнего. Мы сыночков убьём ваших, выродков, но не тронем отродия девьего!

Гугениха смеялась:

– Кто в запани? Подходите поближе, любезные! Встренем вас мы пищальными залпами, пушка плюнет сечкой железною!

Дети малые выли под окнами, кто-то в страхе метался беспамятно. Но рыгнула мортира огненно – сто ордынцев упали замертво. И казачки гибли под стрелами, агнецов оставляли сиротами. Облака были белыми-белыми. И металась орда за воротами.

Ты, песняр, в гуслярице вырази, как становятся бабы дивными. Из укрепов казачки вылезли и Мурзу закололи вилами. И орда в солонцах рассеялась, разбежалось отребье труслое. Молодицы пылали смелостью в ярой битве за поле русское. И сказания будут известными, как врага разгромили поганого. Как стреляла из пушки треснутой Гугениха, жена атаманова.

Татарин Абдулла кочевал в степях на левом берегу Яика. Выломился он из хайсацкой орды. Хайсаком он был, наверное, а не татарином. Но тогда всех ордынцев называли татарами. Жена у Абдуллы была полонянкой, русской. Но свыклась она, новое имя приобрела – Алтыншаш.

Алтыншаш – значит лунноволосая, золотокосая. Абдулла не обижал жену. Жили они дружно. Пасли стадо баранов. Трёх верблюдов имели, юрту кошмяную да табунок низкорослых коней.

У Абдуллы и Алтыншаш детишки малые были. Забот много. Но Алтыншаш иногда печалилась. На закат поглядывала. Там полыхала в пожарах её родина – Русь.

Однажды мимо стойбища Абдуллы шел караван Мурзы. Гнали ордынцы в Хиву для продажи русских юниц. А одна среди них умом тронулась. То мяукает, то кукарекает, то кипятком плеснёт в лицо охраннику. А одного ножом в живот ткнула, он и помер.

Не знали ордынцы, как избавиться от умалишенной. На хивинском базаре безумную юницу никто не купит. И порешили ордынцы убить полонянку.

– Пожалейте бедную! – заступился за пленницу Абдулла.

– Если тебе её жалко, купи! У тебя, Абдулла, всего одна жена. Аллах позволяет нам иметь по четыре жены. А какая она красивая и весёлая! Мяукает, кукарекает, гавкает, как собачонка! – гарцевали на конях ордынцы.

Алтыншаш притащила овцу:

– Берите! Оставьте нам убогую!

Так вот и попала дурочка в стойбище Абдуллы. Сначала Алтыншаш думала, что блаженная будет помогать по хозяйству. Но вскоре рукой махнула. Девчонка кукарекала, размешивала соль в халве, мясо бросала в огонь, а тестом обмазывала собаку. Какой с неё спрос! Оставалось только молиться богу. А жить стало трудно и голодно. Шайка Мурзы на обратном пути разграбила юрту. Даже скот угнали. Оставили одну кошму.

Дурочка же бродила по оврагам и лескам, питалась кореньями, яйцами из птичьих гнёзд. Правда, стала она тихой. Ни с кем не разговаривала, иногда мычала тоскливо.

Однажды блаженная принесла полное лукошко золотых самородков.

– Где ты это нашла? – допытывалась Алтыншаш.

Но дурочка ничего не смогла объяснить.

– Да нам большего и не нужно, – воскликнул Абдулла. – На это золото мы купим десять верблюдов, стадо овец, новую юрту и табун иноходцев.

Через неделю блаженная принесла еще одно лукошко солнечных самородков. И стал Абдулла самым богатым человеком. На старости лет он совершил путешествие в Мекку. А дурочка, говорят, утонула. Бросилась с крутого берега в речной омут и утонула, стала русалкой. Алтыншаш долго плакала по блаженной на берегу реки. И слёзы её превращались в прозрачные драгоценные камушки. Люди находят эти камушки до сих пор. И называются эти камушки слёзы Алтыншаш, слёзы лунноволосой.

Приснилось Макару-плотнику, будто встретился ему в лесу громадный-прегромадный гриб-мухомор. Не гриб, а изба. И окна есть со створками и ставнями расписными. И крылечко с перилами и навесом. И дверь входная. А крыша круглая, красная, с белыми крапинами. Чудная-пречудная хата!

И затосковал Макар с тех пор. Не хотелось ему жить в обычной избе. Заготовил он тёсу и начал строить новый дом. Дивились соседи задумке Макара-плотника. Возводит он хоромы круглые, без углов. А крыша, как шляпа у гриба. И уж совсем стал смеяться народ, когда хозяин раскрасил крышу. Хотя труба печная торчит, но крыша-то красная, с белыми крапинами. Мухомор получился.

Смех смехом, а каждому хотелось побывать в чудной избе. И повалил народ валом к Макару. Вытрут ноги о вехоть люди, поднимутся на крылечко, стучатся в дверь:

– Позволь, Макарушка, осмотреть светлицу твою?

Хозяин гостей принимал, на лавку усаживал, квасом угощал. Угощений особых не было у хозяина. Но люди шли к нему. Печку ощупывали, в оконца выглядывали. И засиживались, байки слушали.

Стал завидовать Макару шинкарь. Пришел он однажды к Макару и говорит:

– Продай мне избу свою чудную, мухоморную. Ни к чему тебе красные хоромы. А я кабак в энтой хате открою. Нет у тебя прибытка от избы, а я быстро разбогатею. И тебя не забуду, озолочу.

Но Макар не продавал свой терем. Боле того, вырыл он во дворе колодец. А навес над колодцем изладил тоже круглым, да раскрасил под мухомор. В станице скоро крещёное имя Макара забыли. Все звали его Мухомором.

– Здравствуй, Мухомор! – кланялись ему бабы.

– Как живешь, Мухомор? – спрашивали казаки.

И детишки при встрече с умельцем-плотником радовались, прыгали, кричали:

– Мухомор, Мухомор, уведи нас в тёмный бор! За малиной увлеки, усади нас на пеньки. Надломи орешину, покажи нам лешего! Будем вместе мух морить, будем сказки говорить!

Славен был дед Мухомор не токмо избой-теремом, но и сказками. И услышите вы скоро сказки деда Мухомора.

Дед Мухомор не обманет людей никогда. Лучше на гривну убытку, чем на алтын стыда!

Так вот приговаривал дед Мухомор, когда продавал на ярмарке свои узорочно плетёные корзинки. В походы с казаками дед давно не ходил. Не брали старого даже в обозы. Потому и плёл он корзинки для продажи. На кусок хлеба зарабатывал. Но сначала никто не хотел покупать корзинки деда Мухомора. Очень уж много он запрашивал за свои изделия: за каждую корзинку – по рублю. А в те времена гуся за три копейки продавали. А корзинки были по грошу на любой ярмарке.

Люди посмеивались над дедом Мухомором, атаману жаловались. Мол, по какому праву дед цены такие заламывает за свои жалкие корзинки? Как-то атаман подошел к деду Мухомору:

– Сколько просишь за эту вот корзинку?

– Целковый серебром! – ответил дед.

– Почему так дорого? – спросил грозно атаман.

– Энта корзинка с улыбками! Полная корзина улыбок, радости, – раскланялся Мухомор.

– Но ведь корзинка пустая! – возразил атаман.

– Энто тебе кажется, что корзинка пустая. А ты вот купи её, атаман. Жена и детишки твои будут цельный день смеяться. Корзинка полна смеху.