Звонарю Николушке не с кем было объединиться. И ладил от безысходности певучие дудочки. Однажды – без волшебства, случайно – получилась у него дуда необычная. Заиграл на дуде Николушка, а птицы летят к нему, несут в клювах лепестки васильков.
Так вот и стал ходить в степь Николушка с дудочкой. Сядет он в кустах чилиги, скатерть перед собой разбросит, начинает играть на дуде. И все птички божьи летели к Николушке, все несли лепестки васильковые.
Ко дню Симеона-летопроводца набрал Николушка два куля синего пуха. Порохомес в селитроварне принял богатство, доложил атаману о старании звонаря. И получил право Николушка на зимнее багренье. Взял он на Рождество в проруби трёх осетров, а в каждом осетре по десять пудов!
И стали завидовать Николушке люди. Забогател звонарь. Некоторые говорили:
– Так и дурак разбогатеет. Играет на дудочке, а птицы на него работают!
Как-то подошёл к Николушке хитрый шинкарь:
– Приходи в мой кабак. Задаром угощу винцом. Поиграй на своей чудесной дуде.
Замыслил шинкарь подсыпать сонного зелья в кружку с вином: мол, выпьет Николушка отравленного вина, уснёт, а я у него похищу дудочку. За морем за такую дуду можно получить бочонок золота!
Однако Николушка не пошел в кабак – вина он, разумный, не пил. Шинкарь попытался выведать тайну дудочки: как она у тебя излажена? Но звонарь Николушка и сам не знал тайны. Пробовал вырезать точно такую, но ничего не получалось. Не откликались птицы на игру других дудочек.
Однажды и вовсе оплошка вышла. Сготовил дуду, заиграл в степи, а из нор змеи выползли. Николушка не сразу заметил гадюк, а увидел и перепугался. Бросил он в чулан бесовскую дуду, которая приманивает гадов, и долго она там валялась в пыли и паутине.
А владелец кабака не успокоился. Был в станице один пришлый казак-пропойца. Бедствовал пьянчужка. Шинкарь и говорит ему:
– Выкради для меня у Николушки дуду его чудесную. Я дам за то пятьдесят царских ефимков.
За пятьдесят золотых в те добрые годы можно было записаться на вечное поминание. В литейный сенаник в монастыре Сергия. За пятьдесят царских ефимков можно было выкупить у султана казака, своего пленного родича. Мужика чёрного бояре продавали за четыре рубля. Гусь три копейки на ярмарке стоил.
И согласился пропойца на злое дело. На Пасху, когда играл колоколами Николушка, проник вор в избу звонаря. Нащупал он в чулане дудочку, принёс её шинкарю. Но не та была дуда. А шинкарь дудочку за моря вывез. Стал он хвастаться перед купцами:
– Заиграю в дуду, и птицы прилетят.
Дунул шинкарь в дудочку, а из-под камней змеи выползли. И начали плясать кобры. Рассмеялись купцы. Но один чародей заморский купил у шинкаря дуду мерзкую. Сто динаров заплатил. Не остался шинкарь в убытке.
Так вот и обогатил звонарь Николушка шинкаря, казака-пропойцу и чародея заморского. Но и сам не остался в бедности. Каждый год получал право на зимнее багренье осетров.
А прошло с тех пор триста с гаком лет. И давно на свете Николушки нет, а в каком схороне его дуда – не узнает жадный мир никогда!
Телега-самокатка
Божий мир наполнен чудесами. Не за горами, не за лесами дымила печными трубами казачья станица с названием Неудивлянка. И жили в станице неудивляне. И ничему они не удивлялись.
Поймал Ермошка осетра на двадцать пудов.
– Ну и што! Эка невидаль! – усмехнулись неудивляне.
Нашёл Ермошка добрый рудник, наплавил серебра сорок пудов. И покрыл он серебром крышу своего куреня. И золотого петуха на гребень крыши водрузил. И ставни дивной резьбой изукрасил. И две медные пушки у ворот поставил. Но казаки даже не заметили стараний Ермошки. Проходят мимо степенно. О житье-бытье говорят и спрашивают:
– Што нового, Ермолай?
Тогда Ермошка изладил каким-то чудом телегу-самокатку. Телега как телега. Четыре колеса, две оглобли дугой скреплены. Колокольцы звонкие под узорочной дугой. Но катилась она сама и в гору, и под гору без лошади. Сядет Ермошка в телегу, щёлкнет кнутом и едет: и в лес по дрова, и на ярмарку, да и просто так…
А казаки смотрят на телегу и рассуждают:
– Оглобли маненько кривые.
– И колёса скрипят, надобно дёгтем смазать.
– И колокольчики дребезжат, нет у них напевного звону!
Иногда неудивляне обращались к Ермошке:
– Подвези, подбрось до ярмарки. Там, бают, телеги необычные продаются. Кошовки.
Ермошка возил казаков на своей телеге. Только ветер в ушах свистел.
– Поосторожней, Ермолай. Бабу оглоблей не задень, – говорили мужики.
Так никто и не спросил у Ермошки, почему телега ездит сама, без лошади.
Чертовы сапоги
Старый казак Охрим тачал в избе сапоги. Но не сказал он:
– Господи, помоги!
Забыл, значит, перекреститься перед делом добрым как положено. Однако обувка получилась славной. Береста между подошвой и кожаной стелькой. Для скрипу береста, для прочности. Намажь такие сапоги дёгтем, и шагай – хоть в шинок, хоть в рай. Но Охрим сердился. Рука у него срывалась. Раз уколол шилом палец. Второй раз. Третий…
– Чёртовы сапоги! – не выдержал казак.
А чёрт в это время мимо куреня проходил, услышал, обрадовался.
– Значит, мои сапоги! – усмехнулся он.
И странные события стали происходить после этого. Проснулся однажды Охрим ночью, решил курятник проверить: не забрался ли хорёк? Что-то уж больно бешено собака лаяла. Хотел обуться Охрим, а сапог нет! Исчезли!
– Должно быть, крепко я спал. А вор пробрался в горницу и утащил мои новые сапоги, – подумал старый казак.
Погоревал он, покручинился, да и снова лёг спать. А утром сапоги оказались на месте, но заметно было, что кто-то в них по глине ходил. На следующую ночь обувка опять пропала, а к утру появилась.
– Чудеса! – разводил руками Охрим.
И решил казак на третью ночь не спать, следить за сапогами: мол, кто же их берёт? Не спит Охрим, глаза прищурил. Луна в окошко глянула. Петух на полночь пропел. И вдруг сапоги встрепенулись. И пошли сами, потихоньку. Сами дверь в сени приоткрыли. Сами с крыльца прыгнули и пошли себе по улице в сторону кладбища. Идут сапоги, приплясывают. А Охрим крадётся за ними. Притопали сапоги на кладбище, а там шабаш силы нечистой. Скелеты на гробах пляшут, черти с кикиморами вино пьют. Сплошное безобразие. Сапоги сразу в пляс пустились. Кикиморы завизжали от восторга. Баба-яга завыла.
Подошёл старый казак к костру, где главный чёрт восседал. На вертелах лягушки жарились. Леший свежих червей на блюде подавал.
– Выпей горилки, Охрим! – подал чёрт чарку.
– Супротив горилки возражений не имею! – крякнул казак.
Какая-то кикимора лягушку ему поднесла.
– Пакостью не питаюсь, – отмахнулся Охрим.
– А ты зачем пришёл? – спросил чёрт.
– За сапогами, – степенно ответил казак.
Главный чёрт хлопнул в ладоши, и леший принёс новые сапоги. Из красной кожи, с серебряными шпорами. Охрим сапоги принял. Вроде в самый раз.
– Повеселись, казак! Попляши вот с этой красавицей! – ткнул волосатым пальцем сатана в кикимору.
– Больно уж страхолюдна. И в тине вся. Левый глаз соломой заткнут, – брезгливо поморщился Охрим.
– Ну, возьми, привереда, вон ту молоденькую кикимору. Она и мхом ещё не обросла, – указал чёрт на другую красавицу.
– У энтой чучелы ноги кривые. И зело страшненькая. На огород поставишь – и репа расти не будет, – выпил вторую чарку казак.
– Сам-то ты на кого похож, старый хрыч? Лешего не краше! Твоей образиной медведей пугать можно! – подбоченилась молоденькая кикимора.
– Не будем ссориться по пустякам, – наполнил опять чарку сатана…
И не запомнил Охрим, как он домой вернулся. Проснулся казак в хате своей, а рядом стоят плетёные соломенные чуни. И старуха его причитает, руки заломив:
– Ратуйте, люди добрые! Мой старик сапоги пропил. И домой явился пьяный, в соломенных чунях! Ратуйте, люди добрые!
И побила своего старика скалкой старуха. А виноваты-то во всём были чёртовы сапоги!
