Граница еле-еле пропускает Бранна. Лишь тогда, когда ты обхватываешь его локоть обеими руками, упираясь всем весом, и тащишь вперед. Почти как в неблагом дворце, используя рычагом весь свой рост для того, чтобы вытащить одну неблагую Ворону.

В конце концов вы оба влетаете в лес, прокатываясь по мягким прелым листьям до дерева, которое вышибает дыхание у моего волка. Уф! Рядом отфыркивается от колючек шиповника наш неблагой.

И нечего удивляться, мой Дей, что под твоей рукой обнаруживаются две глубокие борозды — упирался ты просто потрясающе. Истинно по-королевски! Дерево, об которое ты приложился, ощущается настолько обычным деревом, что мне хочется плакать от счастья за тебя, мой волк.

Мы пришли! Мы вернулись! Мы дома!

А цветок папоротника по-прежнему сияет в твоей петлице. Он не выпал и даже не пытался выпасть, пока ты тянул Бранна. Сознательный цветок. Ну и я его немножечко придерживал, да, мой Дей!

Ах, до чего приятно, когда ты меня гладишь.

Бранн поднимается. Его слегка качает, как будто это он приложился об дерево, причем не спиной, как ты, а обязательно головой. Ворона подходит медленно, наклоняется к сидящему тебе, упирается в дерево плечом, кажется, хочет что-то сказать этому дереву, но вместо этого трясет неблагой макушкой, двигает ушами, дергает ими, стрижет!

— Дей! Дей, скажи, почему так тихо? — он все еще покачивает головой в непосредственной близости от твоего лица. Смешно повышает голос: — Или я оглох?!

— Стой-стой, Бранн.

Ты протягиваешь руку на звук и касаешься его лба. Ладонь скользит вдоль головы и набредает на дергающееся ушко, гораздо более бархатистое, чем даже сам бархат на куртке неблагого. Теперь разница чувствуется ещё яснее.

Твои пальцы смыкаются на нем, но Ворона словно не замечает.

— Где это не слышно? Чего тебе не слышно? Ты же даже летучих мышей определял! И различал их разговоры!

— Вот именно! — неблагой срывается на свистящий шепот. — Я их различал! А тут пусто! Как в барабане! Совсем пусто…

Ох, мой Дей, я в такой же растерянности, как ты! Над нами шумит листва, поют птицы, вокруг скрипят стволы вековых деревьев. Владения Дома Леса обширны, а древние чащи помнят зарю мира! Стоит отдаться волчьему слуху, и вот оно — в земле возятся мыши, жук-короед занят делом, а между веток шиповника, ровно канатоходец, неуверенно двигается паучок по паутинке и, сорвавшись, падает наземь. А потом шустро взбирается обратно.

Как же этого не различает наш неблагой?

Бранн немного успокаивается. Ты заронил в нем сомнения, а твои пальцы совершенно волшебным образом действуют на его уши. Острый кончик перестает дергаться, Бранн переводит дух — чувствуется горячее дыхание по твоему рукаву, отличное от стылого осеннего воздуха.

— Но почему я никого не слышу, Дей? — в голосе прорезаются отчаянные нотки. — Я слышу тебя и твоего проводника…

— Его зовут Луг, — ах, мой волк, мне очень приятно, что мы с Бранном теперь официально представл…

— Очень приятно, — приложенная к левой стороне груди рука.

Эй! Я пошутил! Это не официальное знакомство! Если бы ты не спас моему волку жизнь! Я бы и знать тебя не хотел!

— Он тоже рад, — без толики сомнения говорит мой волк.

Как тебе не стыдно! И не надо отмахиваться от старого ящера!

— Так вот, я слышу тебя и Луга, а больше — никого!

Ворона вскидывается, только теперь осознавая, что ты снова поймал его за ухо. Удивленно приподнимает брови. Да, это можно представить и с закрытыми глазами, мой волк: слишком пораженный выдох.

— Как будто тут вовсе нет никого осмысленного!

От Вороны расходятся волны непонимания и усталого отчаяния. Он правда чувствует себя ужасно неуютно, пусть я и не понимаю, как тут можно помочь, мой волк.

Ну конечно! Семь бед — один ответ! Перехватить его за второе ушко, возможно, не такая блестящая иде… А, ладно, блестящая. Бранн успокаивается снова, замирает.

А ты, мой волк, и рад.

Да, мы дома. Да, ты отвоевал своего друга у границы миров. Да, ты очень даже способен воздействовать на этот мир, видишь ты его или не видишь. И найти самые неблагие острые уши на свете тебе это нисколько не мешает тоже.

Дрожь покидает Бранна отзвуком удара по спине. Ворона помогает тебе подняться, оглядывается, только сейчас осознав, в насколько большой лес вы попали. Уточняет:

— Король Дей, могу ли я попросить у тебя право немного колдовать в твоем королевстве?

Сомнение в голосе можно было бы принять за оскорбление…

— Не знаю, получится ли, — продолжает Бранн. — Неблагие теряют магию в тех невероятно редких случаях, когда попадают к вам.

— Конечно! Думаю, это вообще не запрещено, колдовать магам.

…если бы ты ни был так бодро настроен после возвращения домой, мой волк.

— Интересно, как же узнать дорогу, если не у кого просить? Король Дей, подумай, прошу, о своем Доме. О том, как выглядит твой замок, сердце твоего королевства, столица Благого двора…

Можно же было спросить меня! Я же специальный указыватель дорог! Ну и что, что начало пути нам прочертили друиды! И середину! И конец!

Эй!

Черный замок рисуется перед внутренним взором легко, заставляя щемить сердце, отдаваясь радостью и ощущением близкого понятного и родного дома. Над силуэтом города и стены вздымаются две остроконечные башни. Одна из них, королевская, служит в темные времена сигнальным костром: её шпиль выполнен в виде оскаленного в небо серебристого волка, из пасти которого может показаться дым или даже огонь.

Наша Ворона сосредоточенно хмыкает.

Картинка слегка смазывается, зато теперь в каждом из вас живет прямой указатель на замок. Даже если тебе придется расстаться с Бранном или пойти дальше без меня, ты дойдешь, мой волк.

— Итак, нам надо идти… — начинает Ворона и замедляется.

Словно сверяется с внутренним компасом! Но стоит ему обратиться к живущему внутри знанию, как от неблагого расходится изумрудно-золотая сияющая волна, которую мой волк чувствует теплым водопадом, который проходит сквозь усталое тело.

— Это еще что тако…

Волна сияет. Словно моя госпожа добрым днем. При взгляде на Дея.

Она гудит, ширится, расходится, заставляя птиц с карканьем, пеньем, чириканьем, уханьем, курлыканьем и клекотом срываться со своих мест; зверей — разбегаться по норам в самой середине дня; а насекомых — застывать, как под опускающимся сапогом.

Сама земля звенит, как огромная чаша — высохшая, растрескавшаяся, на дно которой упала одинокая капля живительной влаги.

— Так сколько, говоришь, у вас при Дворе магов?

Голос Вороны остается спокойным, он приподнимает руку, чтобы потереть правую бровь — ты чувствуешь его движение, он задевает твою кисть.

— Считай: один придворный, говорят, давно он был мощным целителем, но был проклят королевой Верхнего мира, а потому растерял большую часть своей силы, — мой волк хмурится, припоминая. Ворона послушно загибает пальцы. — Потом у нас есть его помощник, про этого ничего не говорят, помощник и помощник. Ещё при дворе есть алхимик, его зелья пользуются спросом перед балами и ночью Самхейна среди тех, кому трудно использовать свою кровь, — Бранн под твоей рукой вздрагивает, но молчит, — чтобы обращаться или зачаровывать смертных.

Мой волк задумывается, Бранн так и стоит с тремя сошедшимися в кулак пальцами и смотрит на них невидящим взглядом.

Добро пожаловать в Благой мир! Неблагой избалованный магией ши!

— Ещё есть звездочет, но вроде один. А не целая Башня, как у вас. Ну и, разумеется, живет он где-то наверху, по-благому, а не в яме! Вроде не умер, — говорит мой Дей словно сам себе.

Бранн с усилием загибает четвертый палец, смотрит на не составленный кулак.

— И теперь ещё пятый, если повезет, и я не лишусь магии.

Кулак все-таки составляется. Нашему неблагому словно хочется им кого-то ударить, и это точно не ты. Вот и все, что я могу тебе сказать, мой волк.

— Тогда понятно отчег…

Уже второй раз нашу Ворону обрывают посреди слова — сразу представляется случай пустить сомкнутый кулак в дело! То есть поднять вокруг вас знакомый еще по болоту огненный кокон. Бранн делает это быстро и естественно.