— Не вешайте носа: все будет хорошо, — обнадежил ее Порфирий Сергеевич. — Савелий и не в таких передрягах бывал и выжил. Не волнуйтесь, поверьте старику: все будет в полном порядке!

— Спасибо, я вам верю, Порфирий Сергеевич. До завтра.

— До свидания. Да, Наташа, у меня будет к вам небольшая просьба: не рассказывайте Савелию о внучке. Не надо ему сейчас излишних волнений. Договорились?

— Конечно, Порфирий Сергеевич! — Вот и ладненько. Будьте здоровы! Наташа положила трубку и долго приходила в себя от разговора. Выходит, предчувствие ее не обмануло. Савелия куда-то отправляют, и это действительно опасно, даже Порфирий Сергеевич не стал скрывать. Господи! Сколько можно? Не успел он залечить раны — и снова его куда-то посылают! Какой же все-таки внимательный человек Порфирий Сергеевич: у самого тяжело на душе, а он заботится о Савелии, не желает причинять ему лишних переживаний. Он как бы и ей напоминает об этом. Конечно, она постарается сделать все возможное и невозможное, чтобы он как можно скорее отошел после больницы. Спасибо вам за урок, Порфирий Сергеевич: я все сделаю, чтобы Савушке было хорошо в Москве…

В последнюю свою ночь в больнице Савелий думал о Наташе. Как ни старался убедить себя в том, что он должен к ней относиться просто как к подруге, он все больше начинал открывать в себе странные чувства. Нет-нет да вспомнятся ее нежные руки, любящие глаза, тепло ее дыхания… Может ли он обнадеживать эту милую девушку? А если настоящее чувство не придет? Послушай, Савелий, что ты себе голову морочишь? Тебе что, эта девушка не нравится? Нравится! Может быть, она не свободна? Свободна! Так в чем же дело? Что с тобой происходит? Может быть, ты не уверен в ее чувствах? Уверен? Прекрасно! Но если все хорошо, то почему должно быть все плохо? Послушай, Савелий, а может, тебе нужно быть немного проще и перестать самого себя накручивать? Но вдруг с тобой что-нибудь случится в этом походе за контейнерами? Покалечат, а то и убьют, тогда что? Как тогда жить ей? А почему это у тебя такое пессимистическое настроение? Договорился до того, что заранее решил записать себя в покойники. Живи, пока живется. И давай жить другим. Короче, поступим так: как Наташа скажет, пусть так и будет!

Приняв это решение, Савелий сразу успокоился и мгновенно провалился в мир сна, где очень часто встречался с теми, кого давно потерял, но о ком никогда не мог забыть, словно память об этих людях заложила информацию в свои ячейки и выдавала ее только тогда, когда он нуждался в ней. Вот и сейчас ему приснилась мать.

Он никогда не мог вспомнить ее лица наяву, но стоило ей явиться к нему во сне, и он сразу же узнавал ее. Чаще всего он видел ее либо на море, либо в машине за несколько минут до автокатастрофы, в которой она и погибла. На море она была в роскошном белом платье и широкополой шляпе с голубой ленточкой, концы которой развевались под порывами ветра. Она заливисто смеялась, наблюдая за тем, как он плещется у самого берега, царапаясь голым животиком о песчаное дно.

— Смотри, мамочка, я плыву! Я плыву! Смотри! Мам, смотри! — с щенячьим восторгом выкрикивал он.

— Да, Савушка, вижу! Как здорово ты плывешь! — Ее голос был таким нежным, бархатистым, и казалось, что это счастье никогда не кончится и его мамочка, которую он так сильно и беззаветно любит, никогда не покинет его и всегда будет с ним.

— Мамочка, ты посмотри, какие ракушки! — восторженно вскрикивал маленький Савушка, показывая на ладошке удивительно белые ракушки.

— Да, Савушка, они очень красивы, — улыбалась она и смешно чмокала его в носик, в лобик, в ушко. Это было так щекотно и приятно, что он весело заливался счастливым, безмятежным смехом.

— Савушка, милый, что же она с тобой сделала? — Неожиданно голос матери превращался в голос Марфы Иннокентьевны. — Как же она посмела так издеваться над ребенком! Господи, да на нее нужно в суд подать! — Воспитательница детского дома нежно гладила по головке плачущего мальчика и, продолжая причитать, с болью рассматривала багровые рубцы на спинке Савушки.

— Марфа Иннокентьевна, миленькая, я очень-очень вас прошу: не отдавайте меня больше в сыновья! Никогда не отдавайте! — Его худенькое тельце, покрытое красными полосами, сотрясалось от рыданий, а глаза, полные слез, смотрели на воспитательницу с тревогой и надеждой.

— Хорошо, Савушка, не отдам! — Она всхлипнула, не в силах больше сдерживаться.

— Никогда-никогда?

— Никогда! — твердо повторила Марфа Иннокентьевна.

— Какая же вы хорошая! — Он обхватил ее ручонками и изо всех сил к ней прижался.

— Савушка! — послышался ему еще какой-то голос. — Вам пора вставать!

Он открыл глаза и увидел сестру, которая стояла над его кроватью и радостно улыбалась: — Доброе утро!

— Доброе утро, Машенька, — сказал он, отойдя от сна. На душе было странное ощущение: тревожное и радостно-возбужденное. Откинув простыню, он вскочил с кровати и, нисколько не стесняясь того, что на нем, кроме трусов, ничего не было, подхватил сестру и стал кружить ее.

— Что вы делаете? Отпустите! Сейчас же отпустите! — стараясь напустить на себя строгий вид, шептала она. Но ее руки все крепче обвивали шею Савелия, прижимали его к себе. Марья Филипповна умолкла и томно взглянула ему в глаза. Савелий вдруг почувствовал, что шутка зашла слишком далеко. Он медленно опустил девушку на ноги, и его взгляд уткнулся в вырез халата. Ее пышная грудь нервно вздрагивала. Она неожиданно притронулась к его щеке:

— Что с вами сегодня, Савушка? — Ее голос был тихим и нежным, совсем непохожим на обычный. — Какой-то вы не такой, как всегда.

— Не обращайте внимания, Машенька. Сегодня прекрасное утро, когда хочется петь, танцевать, делать глупости. — Он широко улыбнулся. — Короче говоря, жить! Просто жить! А сколько сейчас времени?

— Девять часов уже. — Взглянув на часы, она укоризненно покачала головой. — Видите, даже встал позднее обычного! — Хорошо, умывайтесь, одевайтесь и завтракать, а то голодным останетесь. Я скажу на кухне, чтобы вас накормили.

— И что бы я без вас делал, дорогая Машенька? — Он снова широко улыбнулся и, когда сестра направилась к выходу, сказал: — Машенька, знаете что, оставайтесь всегда такой, как сегодня. Зачем вы скрываете свою прекрасную сущность? Может, думаете, что начальство должны больше бояться, чем уважать? Если так, то это глубочайшее заблуждение. Поверьте мне.

— Ладно, там видно будет! — засмущалась она и тут же вышла, испытывая какое-то странное чувство радости.

Когда Савелий вернулся в палату после завтрака, там уже сидели Наташа и Воронов. Он хотел броситься к Андрюше, но вдруг наткнулся на нетерпеливый взгляд Наташи и сразу же устремился к девушке, крепко прижал ее к груди. Нисколько не стесняясь присутствия Андрея, Наташа обхватила руками его голову и буквально зацеловала все лицо, а потом страстно прильнула к губам.

— Я пошел! — шутливо воскликнул Воронов и сделал вид, что направляется к выходу.

— Ой, извините, Андрюша! — сконфузилась Наташа, выпуская из объятий Савелия. — Я так соскучилась по нему!

— Ничего-ничего, я подожду, — хмыкнул Воронов, но в этот момент Савелий обнял его за плечи и крепко прижал к себе. Не говоря ни слова, они простояли несколько минут в объятиях друг друга. При виде такой нежной встречи братьев у Наташи навернулись на глаза слезы.

— Может, пойдем наконец? — сказала она сквозь слезы.

— А как же! — воскликнул Воронов и подхватил Савелия под руку, но потом повернулся к девушке: — Прошу не отставать!

Наташа последовала его примеру, уцепилась за Савелия с другой стороны, и они шутливым строевым шагом пошли к выходу.

— Я слышал, у нас уже есть определенный план? — проговорил Савелий перед самым выходом из здания.

— Собственно, плана в прямом смысле этого слова нет, но кое-что мы обязательно должны выполнить. — Воронов сделал паузу и с хитринкой взглянул на Савелия.

— Неужели Богомолов? — поморщился Савелий. — Он что, даже отдохнуть ни дня не даст?