Девушка нырнула внутрь собора. Прохлада. Тяжелые колонны, по четыре слитые воедино, на них покоятся полукруглые легкие арки, орган украшает один из приделов, искрящийся свет струится сквозь цветные витражи. Покой. Умиротворение. Вечность. Бесконечность. Здесь можно размышлять, а можно и не думать вовсе. Просто замереть на мгновение, забыть обо всем, потерять счет времени и слиться с мирозданием.

Она шла по вечерней Оахаке. Закатное солнце окутало город розовой пеленой, придало нереальность его улицам: затушевало, затенило его уголки, приглушило и замутнило краски и в то же время иначе осветило некоторые здания, сделало их очертания более резкими и явственными.

Томина захлебывалась от переполнявших ее впечатлений и валилась с ног от усталости, когда наконец добрела до своего приюта и рухнула в постель. Завтра встреча с мечтой всей жизни: завтра – Монте-Альбан.

Марина стояла на плато Монте-Альбана. Древнее городище во всей красе за спиной. А перед ней обширная долина, защищенная со всех сторон высокими холмами, приютила и укрыла от внешнего мира огромный город – чудесную Оахаку. Девушка подошла к краю плато, привлеченная буйным сиреневым цветением красивого дерева хакаранда. И только отсюда, с высоты Монте-Альбана, на двести метров воспарившего над городом, можно было осознать его великолепие.

Отдав дань красоте Оахаки, Марина с полным правом могла посвятить себя общению с его древним собратом. Здесь все оказалось так знакомо, настолько пристально и досконально она изучила его перед поездкой. И «сам себе экскурсовод», она мысленно рассказывала себе обо всем, что видела теперь воочию в этом городище. Вот одно из древнейших полей для игры в мяч. В далекие времена, говорят, их в Монте-Альбане насчитывалось целых пять. Между Северной и Южной платформами раскинулась центральная ритуальная площадь.

Южная платформа считалась самой высокой, до сорока метров, и Томина радостно вскарабкалась на ее вершину. Отсюда открывался прекрасный вид на главную площадь Монте-Альбана. Культовые пирамидальные сооружения в центре казались огромным крейсером. Самое загадочное – Здание J – именовалось в путеводителях Обсерваторией. Неправильно ориентированное, оно смотрело на юго-запад, будто кто-то надломил носовую часть крейсера и поменял его курс.

Прогулявшись по Южной платформе, девушка с восхищением лично познакомилась со своим любимым видом Монте-Альбана. Отсюда просматривался весь западный комплекс зданий: Здание М с внутренним двориком, пирамидой и руинами храма наверху, Дворец танцоров и завершавшее эту линию Здание Четыре, близнец Здания М.

Потихоньку спускаясь по крутой лестнице, Марина глазела на восточный комплекс сооружений. В ряд, как на параде, выстроились: нераскопанная пирамидка, дворец с частично сохранившимися жилыми помещениями, а поодаль – оставшаяся единственная площадка для игры в мяч. На секунду девушка застыла, еще шаг вниз, занесла ногу для следующего шага и… уперлась во что-то мягкое. Опустила глаза. Прямо под ней на корточках сидел мужчина и фотографировал ступеньки.

– ¡Perdón![19] – пробормотала она по-испански.

Не отрываясь от фотоаппарата, он проговорил:

– ¡Perdón! – И поднял голову.

– Ой, привет!

– Привет!

Это оказался вчерашний молодой человек из хостела.

Он привстал и, улыбнувшись, спросил:

– Мы с вами из одного отеля?

Она кивнула.

«Где же я видела его раньше?» – мелькнуло в голове, но вслух она произнесла:

– А что вы снимаете на лестнице? Букашек? Мох?

Он засмеялся. Открытая улыбка осветила обаянием его небритое загорелое лицо.

«Где же я все-таки его уже видела? Эта улыбка!» – опять подумала Марина.

– Нет, – ответил он, – ни насекомые, ни растения не моя стихия. Здесь на некоторых ступеньках мне попались рисунки.

– Рисунки? Неужели?

Девушка склонилась над каменным блоком, куда указывал парень, и различила на его поверхности какие-то значки.

– Как интересно! – И она схватилась за свой фотоаппарат.

Засняв надпись на камне, снова подняла глаза на нового знакомого. Тот переводил взгляд с нее на лестницу, явно продолжая выискивать возможные рисунки.

Марина же все недоумевала, откуда ей знакомо лицо этого парня. И он вдруг пришел ей на помощь:

– Вы из Мехико?

– Я? С чего вы взяли? – удивилась она.

– У вас же столичные номера на «додже». Я думал, вы chilanga[20].

– Что? Кто? – не поняла девушка.

– Chilanga – столичная штучка!

– Откуда вы знаете мою машину?

– Как откуда? Вы не узнали меня? Вчера днем. Развилка на касете де кобро Оахака – Коиштлауака. Одинокий путник с чемоданом в надежде, что его кто-нибудь подбросит до Оахаки. Белый «додж» с очаровательной мексиканочкой за рулем. Счастье одинокого путника, в одночасье превратившееся в глубокое разочарование. Ну, узнали? Я и есть тот, кого вы могли бы осчастливить, но у кого вы всего-навсего спросили, как проехать.

Он говорил все это так забавно, сопровождая слова соответствующей мимикой.

Марина живо представила себе эту картину и рассмеялась:

– Да-да, теперь помню. Правда, я не только не столичная штучка, но и не мексиканка вовсе. Хотя нет, в какой-то мере я, конечно, столичная штучка, только это столица совсе-ем другой страны.

Он окинул ее внимательным взором:

– Правда? У вас превосходный испанский.

– Спасибо! И вы чудесно владеете этим языком. Вы ведь тоже не мексиканец?

– Но и не гринго, – заверил он. – Давайте знакомиться, раз уж мы оказались в одном хостеле, в одном городище, на одной платформе и на одной ступеньке. Я Саша!

Томина слегка ахнула и воскликнула уже по-русски:

– Саша! Беловежский? Ну, конечно, Коиштлауака! Как же я не догадалась?

Он замер в полном изумлении. Секунду молчал.

– Вы русская? Вы знаете меня?

– Заочно, – произнесла Марина. – Я слежу за вашими новостями во «ВКонтакте».

– А-а, – усмехнулся он. – Слух обо мне пройдет по всей Руси великой!

– Да-да, мы с вами не только из одного хостела и прочее вплоть до ступеньки, мы еще и с одного факультета. Я на два курса моложе. Я Марина, Марина Томина.

– Вот это да! Значит, мы с вами из одного курятника?

– Давай на «ты», раз уж нас так много связывает? – предложила девушка.

Они спустились с Южной платформы и, оживленно беседуя, шагали по Монте-Альбану. Когда первое изумление от встречи немного выветрилось и были выявлены какие-то общие знакомые, они спустились с эмгэушных небес на землю древнего сапотекского городища.

– Ты понимаешь, я в Монте-Альбане уже третий раз, но только сегодня заметил, что здесь полно сапотекских надписей, – рассказывал Беловежский, пытаясь дать разумное объяснение своему ползанию по ступенькам.

Он то и дело кидался фотографировать камни, мимо которых они проходили, и продолжал сканировать их взглядом.

– Значит, и сапотеки имели письменность? Здорово! – восхитилась Марина.

– Я и сам это только недавно осознал. Вообще-то я занимаюсь майя, но любые древние письмена вызывают мой живейший интерес. – И, словно в подтверждение своих слов, он опять нырнул к камням с фотоаппаратом наперевес.

Они подошли к Дворцу танцоров. Подобное название это сооружение получило из-за выстроенной возле него в ряд галереи каменных плит с изображениями людей в странных, неестественных, «танцующих» позах.

– «Танцоры», – обратил Саша внимание девушки на эти плиты. – Кстати, говорят, эти изображения очень древние, чуть ли не четвертый век до новой эры.

Они переходили от одной «танцующей» фигуры к другой. Марина сосредоточенно разглядывала эти странные силуэты и вдруг хрипло произнесла: