Не вышло. Все то время, что в нас медленно поднималась очередная волна желания, я потратил на любование лежащей рядом Катей. Как же она хороша! И я, дурачина, еще считал, что Альберт преувеличивает, говоря об ангельской красоте своей кузины! Совершенство, само совершенство! Как я вообще без нее жил все это время?! Да, попасть в этот мир стоило только для того, чтобы встретиться с Катей! Катя… Катенька… Катюша моя… Я приподнялся на локте, наклонился над Катей и принялся покрывать ее тело поцелуями. Она ответила, я усилил напор, она поддержала и…

— Алеша? Алеша! Алексей! — чужой, но почему-то смутно знакомый голос меня, честно говоря, испугал. Но гораздо больше испугало то, что вскочив и оглядевшись, я никого не увидел, кроме мирно спящей после всего, что мы сейчас вытворяли, Катеньки.

— Леха, чтоб тебя! — а вот тут я испугался уже всерьез, до холодного липкого пота. Потому что голос звучал не откуда-нибудь снаружи, а прямо в моей голове.

— Ты кто?! — слава Богу, хватило ума спросить тоже мысленно. Не хватало еще, чтобы Катя проснулась и застала меня разговаривающим с самим собой. Как-то совсем не хотелось выглядеть перед ней сумасшедшим.

— Кто-кто… Дед Пихто! — сердито ответил голос. — Не узнаешь, что ли?!

— Нет, — вынужден был признаться я. Но откуда-то я этот голос знаю…

— Фамилию мою мы с тобой решили не вспоминать, — примирительно сказал голос.

Ох… Вот уж не ожидал…

— Не ожидал он, — голос насмешливо фыркнул. — Теперь-то узнал?

Теперь узнал, да. Именно таким я воспринимал звучание своего голоса в той, уже, казалось, забытой жизни.

— Но как?! — не понимал я. — Мы же с тобой давно один человек!

— Сам не пойму ни хрена, — ответил голос. — Но вижу, что пропадаешь, вот и решил помочь по-соседски.

— Я? Пропадаю? — тут уже, выражаясь словами бывшей моей личности, ни хрена не понял и я.

— А то нет? Кого тут угораздило влюбиться по уши?

— Это мое дело! — возмутился я.

— Это, вообще-то, и мое дело тоже, — жестко ответил голос. — Не знаю, сколько у нас с тобой времени поговорить вот так, но чувствую, немного. Поэтому послушай взрослого мужика…

Слово «мужик» неприятно резануло слух или чем я это воспринимал. Мужик — это совершеннолетний крестьянин, а я природный боярич!

— Выбрось девчонку из головы! — приказным тоном сказал голос. — Из сердца она потом сама уйдет.

— Еще чего! — черт, и даже на поединок не вызовешь этого наглеца. — Она моя!

— Да хрен тебе по всей роже, — по-хамски отбрил голос. — «Моя», — передразнил он меня. — Это не она твоя, это ты ее! Со всеми, блин, потрохами! Дебил малолетний! Думаешь, она просто так с тобой слилась, только чтобы научить тебя баб в постель затаскивать?

Опять эти его словечки! Баба — замужняя крестьянка или казачка, а Катя — баронесса! И не замужем!

— Да-да, не замужем, — в голосе звучала откровенная издевка. Черт, он же и мысли мои читает! — Вот заделается она любовницей того гребаного кронпринца, он и будет ее трахать как захочет, а ты со своей любовью-морковью что делать станешь? А?!

— Ты требуешь невозможного! — мысленно орал я. — Я ее люблю!

— Люблю, блин, трамвай куплю! — рявкнул голос. — Ты, блин, хоть раз от нее эти три слова слышал?! Или сам ей их говорил?!

А ведь этот хам прав… Не слышал и не говорил…

— Вот то-то же! — торжествовал голос. — И не смей говорить! Скажешь — выбраться будет труднее!

Ну как же так, а? Как мне объяснить этому мужику (черт, уже его словами заговорил!), что не хочу я выбираться?!

— Хочешь-хочешь, — голос усмехнулся. — Ты же — это тоже я, а значит, не дурак. В общем, так. Времени у нас с тобой не вагон, долго я сам по себе быть отдельно от нас с тобой не могу. Поэтому вот тебе задание! Мы с тобой живы только потому, что ангел велел мне прожить так, чтобы за меня после смерти молились как можно больше людей. Уж извини, Леха, но сложилось так, что велел-то он мне, а выполнять придется тебе. Вот с этой своей Кати и начнешь. Просто сделай так, чтобы она была тебе благодарна, и хватит с вас. Сколько раз и как именно ты ее при этом оттрахаешь — дело не мое. Могу, кстати, тебя успокоить: трахаешь ты ее один, ну то есть в том виде, в каком мы с тобой едины. Я сам по себе, как вот сейчас, в этом не участвую.

Хоть это радует… Какое, однако, мерзкое словцо — «трахать»… Ф-фу! И что он с этой благодарностью привязался? Катя мне и так благодарна!

— Да вот уж хрен, — грубо, но беззлобно осадил меня голос. — Охотник добычу не благодарит, он ее употребляет. А у вас, уж извини, что напоминаю, отношения именно такие. Она — хищница, ты — добыча. Изворачивайся как хочешь, но чтобы так больше не было. Получится у тебя — молодец, справился. Нет — буду снова и снова приходить и тыкать тебя мордой в дерьмо, пока не получится. Понял?!

Я молчал. Скажу, что понял — все, признаю его главенство. Или… Он же сам говорит, что он — это я. То есть это что, я не хочу свое же главенство над собой же признать?! В сумасшедший дом так ведь попаду…

— Понял, блин?! — в голосе явственно слышалась угроза.

— Да понял! — сдался я.

— Вот и молодец, — похвалил меня голос. — Уж прости, что давил, для нас же обоих старался. Ладно, пойду я, а то вон подружка твоя зашевелилась… Не буду вам мещать. Пока!

— Пока, — о, я уже его словечками заговорил… Или не его, а нашими общими? Или просто своими? Черт, не хочу в сумасшедший дом, ох и не хочу…

Итак, одной проблемой меньше — сумасшедший дом мне точно не грозит. Откуда вдруг такой оптимизм? Так я же умный, вот на досуге сел и подумал: а что же такое представляет из себя моя личность? Правильно, сплав той личности, которая перенесена в мое тело из прошлой моей жизни, и воспоминаний Алеши Левского, имевшихся у него на момент оного переноса. Понятно, что под воздействием этих воспоминаний названный сплав заметно отличается от своих исходных компонентов — как от одного, так и от второго. А давление на меня оказывала как раз-таки чистая, если можно так выразиться, личность того самого переселенца. Вот и произошло некоторое, хм, недоразумение. Ладно, на будущее придется иметь в виду, что такое возможно. Хорошо бы, конечно, чтобы это происходило, как и сейчас, тогда лишь, когда меня понесет не в ту степь…

Ладно, с сумасшедшим домом разобрался, это хорошо. Теперь о том, что плохо… Плохо то, что этот мой исходный вселенец при всем своем хамстве говорил исключительно по делу. Катя меня действительно окрутила, пусть и временно, что есть, то есть. И, похоже, любви неземной тут не только с моей стороны не наблюдается, но и с ее тоже. Вот, правда, интересно — те самые три слова она мне ни разу не сказала исключительно потому что я вроде как должен сказать их первым? Или ей это просто не так уж и нужно? Хм, не знаю, не знаю…

Не знаю я и того, зачем Кате все это вообще понадобилось. Нет, потренироваться перед захомутанием кронпринца, это понятно. Но вот непохоже, чтобы тут чисто тренировкой все и ограничивалось. Нужен я ей, непонятно зачем, но нужен, причем безотносительно того, что будет дальше.

А дальше… Ничего дальше не будет. Я не дурак, Катя не дура, и мы с ней прекрасно понимаем, что главная особенность всего происходящего — это его абсолютная бесперспективность. Сейчас мне с Катей так хорошо, как не было ни с кем до нее (прости меня, Аглая!), но это именно и только сейчас. Никакого «потом» и никакого «дальше» тут нет и не будет, потому что быть не может. Помнится, в прошлой жизни было такое развлечение — попросить кого-нибудь произнести вслух «сиреневенький бесперспективнячок» и смеяться над тем, какие нелепые словечки у этого несчастного получаются. Желающие могут попробовать сами, только обязательно вслух. Так вот, я и раньше мог это произнести, и сейчас смогу. Потому как тот самый бесперспективнячок у меня с Катей и наличествует.

Ну ладно, допустим, захочу я оный бесперспективнячок (сиреневенький, напомню) героически преодолеть и позову Катю за себя, такого хорошего, замуж. Ну, во-первых, нет у меня уверенности, что она согласится. Барышня нацелилась на свободу, а не на удачное замужество, и у нее это всерьез. Во-вторых, у меня нет не то что уверенности, а и просто вообще никакого представления, как к этому отнесутся ее родители. Ладно, она генеральская дочь, я генеральский племянник, такое трогательное сходство может и сработать. А может и не сработать. А, в-третьих, с уверенностью насчет моего отца тут все в порядке. Я совершенно уверен в том, что боярин Левской велит мне выбросить эту дурь из головы, и таковые слова, пожалуй, будут самыми мягкими и добрыми, что я от него услышу. С отцом мне портить отношения никакого резона нет, значит, не стоит к нему с этой затеей соваться.