— Заткнись, сучара, — взревел Цветметов, — Я не шизик, ясно тебе? Я не общаюсь с соленьями, блядь.

Но кусочкам в банке было плевать, Цветметов ощущал исходящий от них холод, чуждый лед вливался прямо в сознание. Бабкина заготовка транслировала в мозг Цветметова не только образы, складывавшиеся в слова, но и собственные эмоции, миропонимание. И это миропонимание было лишено любых человеческих чувств, абсолютно враждебно привычному мышлению и понятиям. Цветметов ощущал желания кусочков, сейчас они хотели общаться, взаимодействовать с ним.

— Цветметов — освободитель, — продолжила беседу бабкина заготовка.

В сознании Цветметова вновь промелькнул уже знакомый набор образов «мужчина-нечистый-дикарь-имя-личность», означавший «Цветметов».

Затем он увидел светловолосого бородатого мужчину в сверкающей броне. Мужчина сидел на спине огромного косматого зверя, шерсть зверя покрывали нарисованные кровью руны. В руках мужчина держал двусторонний боевой топор, он рубил им черноглазых людей в стойбище посреди холодной тундры. Топор весь покраснел от крови, вокруг всадника валялись трупы — мужчины, старики, дети, женщины, воин не щадил никого.

Этот образ с точки зрения бабкиной заготовки означал «освободитель».

— Опасность. Здесь у вас опасность, — вдруг насторожились кусочки в банке.

Эту фразу бабкина заготовка транслировала в мозг Цветметова иначе, не так как прежние.

Цветметов вновь увидел набор образов, но они имели совершенно другую природу, это были не видения далекого и страшного мира ледяной тундры, а картины окружающей реальности. Бессловесный комментарий бабкиной заготовки объяснял, что Цветметов теперь наблюдает то, что происходит сейчас совсем рядом.

Цветметов увидел какое-то помещение, напоминающее лабораторию, он догадался, что кусочки сейчас показывают ему внутренности НИИ № 20. Приборные панели и лампы не горели, но помещение освещало заполнявшее всю лабораторию синеватое марево, возле одной из приборных панелей лежало тело человека без глаз и кожи.

Человек сочился кровью, он вдруг простонал что-то неразборчивое, и Цветметов с ужасом осознал, что человек еще жив. Но в НИИ царила зловещая тишина, никто не шел на помощь умирающему. Рядом с человеком на полу лежала газета.

— Прекрати, блять, — заорал Цветметов на банку, — Ну взорвалось у них там че-то в институте, какое мне до этого дело? Мне выпить нужно, понимаешь, тупая банка, выпить! А если ты вся такая из себя волшебная, то прекращай показывать мне мультики, и прикажи Горбачеву открыть магазин прямо сейчас.

— Опасность. Скоро.

На этот раз Цветметов понял, что ему показывают ближайшее будущее, что то, что он видит, произойдет сегодня.

Цветметов теперь не смотрел со стороны в форме бесплотного духа, как в предыдущих видениях, а был непосредственным участником событий.

Он стоял на площади перед алкогольным магазином, рядом стоял радостный Колян — его кореш из девятого дома. В руках Колян держал ящик анисовки. Где-то совсем рядом над институтом мерцало синее марево. Сначала вокруг было совсем темно, светил только фонарик в руках у Цветметова. Но потом на противоположном конце площади вдруг зажглись яркие огни. Цветметов с ужасом увидел солдат в костюмах химзащиты, в руках у солдат были автоматы.

— Стоять! — прокричал кто-то в громкоговоритель.

— Ого, военные, — удивился Колян и тут же упал, срезанный автоматной очередью. Ящик Анисовки с громким звоном упал на асфальт, Колян упал вслед за ящиком, прямо в него лицом. Послышался звук бьющейся стеклотары, рожа Коляна обагрилась кровью, из нее торчали стекла. Цветметов в ужасе побежал, за спиной трещали автоматные выстрелы.

— Нет, — вдруг вмешалась в видение бабкина заготовка, — Предмет. Вещь.

— А точно, совсем забыл, — спохватился Цветметов и бросился к ящику анисовки, наверняка там осталась парочка целых бутылок. Коляна конечно жалко, но если Цветметов не сделает того, зачем они с Коляном сюда пришли, выйдет, что кореш погиб зря.

— Не этот. Предмет. Вещь. Там. — остановила Цветметова бабкина заготовка.

Цветметов понял, что кусочки из банки указывают ему, но не на ящик с анисовкой, а куда-то на газон рядом с магазином.

Там на газоне что-то было, что-то небольшое.

Цветметов понял, что именно этот предмет очень нужен бабкиной заготовке, что он обязан взять его, так хотят кусочки из банки. Но разглядеть предмет Цветметов не мог. Вместо той вещи в траве Цветметов видел лишь размытое темное пятно, как будто заготовка специально зацензурила его, скрыла от взгляда Цветметова. Цветметов бросился к предмету на газоне, но в этот момент видение вдруг оборвалось.

— Ага, блядь, Коляна шлепнули, и меня подстрелят. Нахуй мне нужна такая анисовка? Не пойду, — видение уже закончилось, но в ушах у Цветметова все еще трещали автоматные очереди. Сердце бешено забилось в груди, закололо, Цветметову очень хотелось выпить, а умирать от пуль солдат не хотелось совсем. Дилемма была неразрешимой и разрывала душу Цветметова.

— Смерть, — произнесли бабкины соленья.

Цветметов увидел одинокого огромного белоснежного волка в ледяной тундре. Волк лежал на земле, остекленевшие мертвые глаза смотрели в ночное небо, в них отражались чужие незнакомые звезды.

— Не сейчас.

Светловолосая девочка в украшенной разноцветными тканями юрте взяла костяной амулет, но амулет вдруг загорелся зеленым пламенем, обжег ей руку.

Цветметов понял, что заготовка говорит «ты умрешь не сейчас».

— Не сейчас. Заебись, — выдохнул Цветметов, — Выпить-то хоть успею перед смертью? Или сдохну трезвым, как собака-комсомолка?

Мысли о скорой смерти в последнее время часто преследовали Цветметова, чем больше он пил, тем чаще задумывался о конечности бытия, не во время пьянок, конечно, а после них — страдая от похмелья и сердечных болей. Но чем больше Цветметов задумывался о смерти, тем больше пил. Возникал замкнутый круг страха, приближавший Цветметова к гибели каждый день и час его никчемной жизни.

Думать о смерти было очень страшно, но с другой стороны Цветметов вдруг понял, что знать дату собственной смерти заранее было бы в некотором смысле удобно. Если бы Цветметов знал наверняка, когда он сдохнет — он был бы спокоен все остальные отмерянные ему дни жизни, а волноваться бы начал только в положенный ему день смерти. И, разумеется, в этот самый день он бы нажрался как свинья, до такого состояния, чтобы вообще не заметить собственную смерть.

Этот план очень понравился Цветметову, это был его личный план спасения от экзистенциального ужаса, персональный прыжок Цветметова в иллюзию бессмертия. Людей ведь пугает не столько факт смерти, сколько сам страх умирания. Если Цветметов наверняка узнает, когда он умрет, и хорошенько накидается в этот день — он решит основную проблему человечества, по крайней мере, лично для себя.

— Послушай, баночка, а когда я умру? Ты же видишь будущее. Скажи мне.

Но баночка молчала.

— Слышь, волшебный рассол, ты не охуел ли часом? Будешь играть в молчанку и притворяться обычными соленьями — я тебя назад замариную и отнесу к бабке на балкон. Будешь там лежать еще лет сто, пока не ебанешься.

Но заготовка не испугалась угрозы Цветметова. Она снова стала транслировать образы в мозг Цветметова, но делала это теперь равнодушно и как будто лениво, в образах не было прежней ледяной страсти и злобы, они стали мимолетнее и эфемернее.

Цветметов увидел старуху возле жаркого костра, бредущего по тундре торговца бивнями, расколовшуюся каменную табличку в громадном храме. Образы сложились в сознании Цветметова и образовали фразу:

— Людям не нужно знать.

— Чего? Ты совсем ебнутая? — Цветметов чуть не расплакался от обиды, его план обмануть смерть и беззаботно прожить оставшееся ему время рушился на глазах, — А знаешь что, жижка? Если не скажешь мне, когда я сдохну, я вот возьму и не пойду на тот сраный газон возле магазина на Веры Фигнер. И нужную тебе хуйню, ту которую ты мне показала в мультике, тоже не принесу. Коляна вон посылай, он все равно сдохнет.