Сагануренову действительно хотелось закурить, но он с ужасом подумал, как сейчас будет искать свои сигареты и извлекать на глазах генерала и важных товарищей из карманов многочисленные и неуместные в этом начальственном кабинете вещи.
Иностранец в черном плаще тем временем встал со стула и мягкими неслышными шагами подошел к Сагануренову. Он протянул Сагануренову мягкую бумажную открытую пачку «First Mate Bones» и поставил на стол хрустальную пепельницу.
На двухцветной бежево-черной пачке была изображена старинная карта Острова Сокровищ, из нарисованных на карте черных дырок выглядывали круглая Черная Метка с черепом и костями и подвыпивший небритый Бонс, первый помощник капитана Флинта. Бонс был в треуголке, в руке он держал початую бутылку карибского рома, а в зубах — трубку.
— Ой... А я это... Вытаскивать долго буду... Ну, сигарету из пачки... У меня пальцы не очень ловкие... — еще больше испугался Сагануренов.
Иностранец обворожительно улыбнулся, продемонстрировав белоснежные дорогие зубы. Он вынул из пачки сигариллу и воткнул ее Сагануренову в рот, а потом зажег собственной бензиновой зажигалкой.
Зажигалка была неброской, без всяких украшений, но определенно очень дорогой и престижной, американского производства.
Сагануренов затянулся и закашлялся от слишком крепкого густого бананового дыма. К такому табаку он не привык. Это не отходы производства, которые пихают в сигареты в странах соцлагеря, а настоящий доминиканский табак.
Дав Сагануренову закурить, иностранец не стал возвращаться на собственный стул в углу, вместо этого он рассеянно взглянул на портрет Горбачева на стене, стряхнул в пепельницу собственную сигариллу и неспешно стал расхаживать туда-сюда по генеральскому кабинету.
Сагануренов еще раз быстро затянулся и продолжил:
— Так вот... Этикетка... Дело в том, что она напечатана в период с января 1942 по июль 1945 года, на ведомственной печатной машинке марки «Красный Батыр»...
— Так, очень хорошо, — перебил генерал Бидонов, — Притормозите, пожалуйста. Во-первых, что вы имеет в виду, называя машинку ведомственной?
— Имею в виду, что эта машинка определенно являлась не личной собственностью гражданина, а использовалась армией или чекистами для печати официальных документов, — быстро протараторил Сагануренов. Он уже вообще не боялся, он был поглощен исследованием банки, рассуждениями и забыл про все остальное.
— Ага, — сказал генерал, — Ход ваших рассуждений, пожалуйста. С чего вы все это взяли?
— Ну вот же, посмотрите сами. У цифры три верхнее полукружие смещено по отношению к нижнему, у цифры восемь сбоку присутствует едва заметная точечка. У цифры один такая же точечка снизу. Вы знаете, что все это означает?
— Наши эксперты сочли все это индивидуальными дефектами печатной машинки, — ответил генерал, — А что это по-вашему?
— Да никакие это не дефекты! Точнее это дефекты, но они не случайны. Эта машинка была специально сделана дефектной. Это система защиты, применявшаяся во время Великой Отечественной для того, чтобы фашисты не могли подделывать наши документы. Такие дефектные машинки производились специально для армии и НКГБ-МГБ и поставлялись только туда и только во время войны. Это делалось, чтобы можно было сразу отличить по данным дефектам советский документ от фашистской подделки.
— Хм, а почему же наши лучшие эксперты-криминалисты ничего не знали об этой системе? Почему даже я сам, генерал КГБ, слышу о ней впервые?
— Это как раз легко объяснимо, — кивнул Сагануренов, затянувшись сигариллой, — Дело в том, что систему защиты документов курировал комиссар государственной безопасности Лоботомидзе, один из сподвижников Берии. Лоботомидзе попал в опалу еще в 1944 году, а после разоблачения и казни Берии в 1953 Лоботомидзе вообще сидел тише воды, ниже травы. Его еще в сорок четвертом понизили в звании и сослали в местное управление на Урале. Поэтому про придуманную им систему защиты все забыли.
Кроме того, эта система никогда и нигде не фиксировалась ни в каких документах, она даже не имела официального названия. Я сам знаю о ней только благодаря тому, что читал воспоминания полковника абвера и впоследствии историка Бекера, которые вообще никогда не издавались в нашей стране и даже не переводились на русский язык.
— Замечательно, — кивнул генерал, — То есть, эта система устанавливалась только на машинки марки «Красный Батыр»? И такие машинки использовались только военными и госбезопасностью?
— Все правильно. Но не только военными и чекистами. Некоторое количество машинок также было поставлено в учреждения милиции и пожарной охраны, которые тогда входили в ведение НКГБ-МГБ или МВД. И, тем не менее, я абсолютно убежден, что конкретно эта этикетка напечатана или чекистами или милиционерами. Дело в том, что эта этикетка обозначает вещдок.
Генерал Бидонов торжествующе посмотрел на присутствующих товарищей.
— Ага. Значит, вещдок. Раскройте вашу мысль, Сагануренов. Я не помню, чтобы в нашем ведомстве помечали вещественные доказательства наклейками и тем более — номерами такого типа.
— А их помечали! Правда не везде, и очень недолго. Дело в том, что в 1942-1945 годах, когда была создана эта этикетка, у нас в стране не существовало единой системы пометки вещественных доказательств. Однако некоторые сотрудники милиции или чекисты все же обозначали вещдоки именно таким грубым и странным образом. Я это знаю, потому что просматривал фотографии в уголовных делах сороковых...
— Но позвольте, наши лучшие эксперты-криминалисты...
— Знаю, знаю, — заторопился Сагануренов, — Дело в том, что экспертов смутил тот факт, что на этикетке целых шесть цифр, а кроме того нет никаких пометок, свидетельствующих о том, что эта банка — вещественное доказательство. После войны в СССР таким образом вещдоки уже никто не помечал. Даже во время войны это было большой редкостью. Поэтому ваши эксперты и не догадались, что означает эта наклейка.
— Так, — сказал генерал. Он явно разнервничался, Бидонов взял со стола свой золотой «Паркер» и завертел его в руках.
Сидевший рядом с генералом человек в полосатом галстуке, не отрываясь, смотрел на Сагануренова своим пронзительным взглядом. Только иностранец продолжал курить и расхаживать по кабинету, как ни в чем не бывало, казалось, он даже не слушал Сагануренова.
— Значит, для того чтобы установить, где и когда была наклеена эта этикетка, нам нужно всего лишь найти отделение милиции или управление госбезопасности, где с сорок второго по сорок пятый год маркировали подобным образом вещдоки. Так? — спросил генерал.
— Все верно, — согласился Сагануренов, — Только вот мы его не найдем. Дело в том, что конкретно такой способ маркировки я видел только на одной фотографии из уголовного дела. Эту фотографию я видел в инструкции для криминалистов, выпущенной в сорок шестом. На фотографии был помеченный таким же образом окровавленный топор, только там были другие цифры — 463 119.
Эта фотография меня уже тогда заинтересовала, так что я навел справки. Но, к сожалению, я не выяснил вообще ничего. Неизвестно из какого уголовного дела эта фотография, где она сделана, и кто кого убил этим топором. По ней нет вообще никакой информации. А справки я наводил, потому что меня уже тогда заинтересовал этот странный способ пометки вещественных доказательств. И я твердо могу сказать, что кроме этой баночки и топора такой способ маркировки больше нигде в наших архивах не зафиксирован... Ой, извините!
Сагануренов слишком неловко сунул окурок в пепельницу, и та упала на пол, хотя и не разбилась. На вытканный иранский ковер, покрывавший пол генеральского кабинета, просыпались бычки и пепел.
— Ничего, Сагануренов. Не переживайте, — поморщился генерал.
Иностранец поднял с пола пепельницу и вернул ее на стол. Потом затушил в ней собственную сигариллу и немедленно закурил еще одну. Он снова предложил Сагануренову свою пачку «First Mate Bones».
