Отец тяжело вздохнул и отвёл взгляд:

— За свою долгую жизнь я многое повидал, Софи. Бойни, смерть, разруха… Люди и нелюди, потерявшие всё, или, наоборот, получившие абсолютную власть в условиях военного времени. И знаешь, что я понял? Нет ничего удивительнее человеческой души. Может быть, стремление некоторых людей и высших сил к власти — это не более чем жажда обладания самым непостижимым чудом Вселенной — человеком?

Я грустно улыбнулась:

— Хорошая тема для философской монографии. Но причём здесь моя бывшая подруга?

Папа посмотрел на меня.

— Вспомни Роберта Кроссмана. Грубиян, страшная, злая рожа. Большинство наших знакомых уверены, что он сидел. А ведь под татуировками — шрамы, которые Роб получил, вызволяя маленькую оборотницу из лап отступников. Вот так вот… — отец отвернулся. — А у некоторых, как у твоей Дианы, под красивой оболочкой одно говнецо!

То, что Роберт Кроссман хороший человек, я знала. И история спасения ребёнка меня не удивила. Сейчас я не могла понять другого!

— Я знала Шерро много лет!.. Как я могла не заметить её двуличия?!

А вот для отца всё было очевидно.

— Диана сама тебе сказала, что ненависть проявилась недавно, когда вы пошли работать. И я не думаю, что это чувство сразу было огромных размеров. Скорее всего, зависть и ненависть росли, как опухоль, пока окончательно не сожрали и без того скудный умишко Шерро. Вы тогда стали реже видеться. Ты высоко летала на своих крыльях любви, потом готовила репортаж о Красном пути. Если в поведении этой подруженции и проскальзывало что-то, то, скорее всего, ты не замечала или не придавала этому должного значения.

Я задумалась. Может быть, отец прав, и я действительно в тот период ослепла от своей влюблённости? Ничего не замечала и не хотела замечать?.. И всё равно паршиво на душе. У меня же хорошая интуиция. Почему она молчала?

Папа вдруг повернулся ко мне и осторожно спросил:

— Ты решила, что будешь делать дальше, Софи?

Я пожала плечами.

— Как обычно: завтра пойду на работу, а вечером — к репетитору.

— Куда? К какому репетитору?

— По довахзулу.

— На кой х. р тебе драконий язык? — опешил от неожиданности отец.

Я снова пожала плечами.

— Мне нравится, как он звучит.

И на вопросительный взгляд папы развела руками. На самом деле я прекрасно понимала, что волновало моего отца. Но сейчас не готова была ответить на его вопрос. Мне нужно переварить всё. Дождаться той статьи, о которой говорила Диана, проверить, действительно ли моё имя убрали из «грязного списка». А пока буду жить так, как жила весь этот год.

Но отца такое положение дел не устраивало.

— Давай-ка лучше подумаем, как тебе на экран вернуться, — папа повернулся ко мне. — Я видел, на что ты способна ещё желторотым птенцом. А теперь ты год проварилась в этом котле, причём в самой гуще. Училась у мастеров слова! Наблюдала за работой профессионалов… Софи, ты сможешь многое, если только захочешь. Вопрос в том, хочешь ли ты?

Хотела ли я?.. Конечно, хотела! Снова пережить то непередаваемое ощущение, когда загорается красный глазок магокамеры и появляется чувство, что ты входишь в сотни домов одновременно и тысячам людей говоришь: «Здравствуйте. С вами — Софи Арно!» Когда тебя слушают, тебе верят! Когда ты можешь изменить мир, хотя бы для одного человека!..

— Хочу…

Как только мы убедились, что все запреты относительно меня сняты, я вернулась на любимую работу. Меня перевели в репортёрский штат сразу, как будто ждали. Не было неуместных поздравлений и радостных возгласов. Наверное, папа подсуетился и предупредил остальных. А шеф-редактор в первый же день без лишних слов отправил меня на брифинг губернатора Юго-Западного региона. Теперь я смело смотрела в объектив магокамеры, мне не было чего стыдиться.

Сразу после выпуска новостей, в котором показали мой первый репортаж, позвонила мама (папа давно дал ей номер моего гилайона, но мы почти не общались).

— Я так рада за тебя, дорогая моя! — щебетала Эмилин Хейли. — Вот видишь! Всё утряслось, как я и говорила. Возвращайся скорее домой! Я так соскучилась, доченька!

Я слушала её и натуральным образом офигевала.

— Серьёзно?! А этот год, пока я гнила в «грязном списке», ты не скучала?!

— Фике!.. — возмутилась моя мать.

— Меня зовут Софи! — перебила я её. — И я остаюсь с папой!

Через неделю или две к нам пришла полиция. Шло расследование по факту смерти Дианы Шерро.

— Когда вы виделись в последний раз? — невысокий коренастый мужчина в форме старательно записывал показания.

— Тринадцать дней назад. Диана пришла, чтобы признаться в своём преступлении.

Полицейский что-то черканул в чёрном блокноте.

— Вы знаете, что если бы простили свою подругу, она осталась бы жива?

— Диана Шерро мне не подруга.

— Понимаю вас.

— Вряд ли, — я скрестила руки на груди. — И вы ошибаетесь, арастир (звание в полиции — Прим. авт.), Диане не помогло бы моё прощение. Оно ей было не нужно. Понимаете? Бывает такая ненависть, которая сильнее страха смерти…

Я стояла в гостиной и через окно смотрела, как уходят полицейские. И не чувствовала ничего: ни жалости, ни сожаления, ни злости. Когда автолёт улетел, я пошла на кухню готовить ужин, больше переживая из-за яблочного штруделя, чем из-за смерти бывшей подруги.

Знаете, что самое мерзкое? Когда в газетах появилась статья о расследовании, где рассказывалось, как госпожа Шерро спланировала преступление и «цинично подставила лучшую подругу» (так писали журналисты), мои бывшие друзья и знакомые вдруг прозрели и заявили, что всегда верили в мою невиновность! Что всеми силами пытались поддержать меня, молились в храмах и верили, что рано или поздно справедливость восторжествует. Вы слышали это? Ох. еть! Всё-таки нет предела человеческому лицемерию!.. Мы с папой повозмущались, поглумились и выбросили всё из головы. Но когда эти поборники справедливости сунулись ко мне, приветливо распахнув объятия, я высказала всё, что думаю о них, и матерно послала так далеко, как только могла. За год жизни с папой я научилась и обсценной лексике. Скажете зря?.. Возможно.

Просто я так устала разочаровываться!

Так устала надеяться, а потом смотреть, как мои надежды сгорают, превращаясь в пепел, который забивает лёгкие и не даёт дышать! Я так устала от всего…

Наверное, со стороны казалось, что моя жизнь не изменилась. Но так только «казалось»… На самом деле после признания Дианы Шерро я долго залечивала душевные раны, как бы избито это ни звучало! После изгнания из Виридии я целый год прожила, виня себя! Я подозревала себя в раздвоении личности и ещё Бездна знает в чём! И это за один день не проходит!.. Я так и не научилась открыто смотреть людям в глаза, в каждом искала подвох, готовилась к подлости и ждала удара в спину. Роберт смеялся над моей мнительностью, иногда ругался, а я не могла по-другому. Два года назад мне, по сути, переломали хребет. И прежней я уже не стану.

…

Следующие месяцы я действительно жила, а не существовала. Папин дом казался мне лучшим местом на свете. И пусть порой «железный» Кристиан Арно шпынял меня, как малолетку, там я чувствовала себя самым любимым и желанным ребёнком. Я боготворила своего отца. Пожалуй, он был единственным, чьё мнение имело для меня значение, к кому я прислушивалась. Иногда к нам в гости приходила Лаура Катель и приносила свои вкусные пироги. Я видела, что папа переживает, как сложатся наши отношения, но Лаура мне нравилась. Для взрывного характера Кристиана Арно её спокойствие как раз то, что нужно.

Я продолжала тренироваться с Робертом Кроссманом, оттачивала своё мастерство водника. В конце осени подала прошение в Фетский ковен и после испытаний перешла в третий круг силы. Но Роберту этого было мало, и он нацелил меня на второй. Я и сама понимала, что теперь намного сильнее физически и магически, и с охотой продолжала занятия. А ещё учила драконий язык с мастером Хурром — полукровкой из Холонга.