- Да ты что?!

- Серьезно. Отец не мог с мамой поехать, отправил прапорщика молодого. И не доехали. Прапор у нее роды в машине принимал.

- Кошмар какой! – поежилась я.

- Ничего, нормально все обошлось. Но на меня так эта история подействовала, что я хотел быть только военным и только врачом. В результате стал военным врачом.

- Надо было военным акушером-гинекологом, - фыркнула я. – Есть же такие.

- Ну уж нет, - Максим обнял меня. – Не хочу работать там, где другие получают удовольствие. Но роды я принимал. Целых два раза. Стоял рядом и говорил: «Мама, не тужьтесь! А теперь тужьтесь!»

- Так вот почему ты меня сюда привез, – я забралась руками под его свитер, прижалась покрепче, глядя на горы.

- Да. Не стал заранее говорить. Хотелось, чтобы ты сама все увидела. Сначала своими глазами, потом уже моими. Ладно, пойдем завтракать.

Грандиозность шведского стола меня просто потрясла.

- Если чего-то не хватит, еще принесу, - девочка лет восемнадцати, которая убирала посуду, поняла мой испуг превратно. Русского она не знала, говорила по-английски. Примерно так же плохо, как и я.

Владельцами гостиницы была семейная пара – мужчина лет сорока и женщина чуть помладше, Помогали им двое детей – сын и дочь. По-русски говорили только родители. Но все были очень доброжелательны.

- Грузины вообще гостеприимные и дружелюбные, - в ответ на мое удивление пожал плечами Максим. – Я с детства помню, как мы с отцом в гости ездили. У него здесь много друзей осталось. До сих пор пишут, звонят. Как приедешь в деревню на свадьбу – и на несколько дней. Не знаю, Нин, я много где был, за границей, никогда не чувствовал враждебного отношения. А то говорят: ах, русских нигде не любят. Наверно, зависит от того, как себя ведешь.

- А ты по-грузински говоришь? – спросила я.

- Для этого мне надо очень сильно напиться.

Когда наконец выкатилось солнце, мы вышли на трассу, которую Максим уже успел освоить вчера, пока я спала. Ту, которая от гостиницы вниз, попроще. Сначала мне было безумно страшно, но уже к концу первого спуска я поймала волну. И подумала, что на самом деле раньше просто боялась опозориться перед Германом. Не хотелось слушать его насмешливо-снисходительные реплики. Максим наоборот меня без конца хвалил, подбадривал, хотя время от времени что-то советовал или показывал. Катался он гораздо лучше меня, но неумехой рядом с ним я себя не чувствовала.

После обеда мы вздремнули немного и снова вернулись на склон. И меня вдруг затопило то самое волшебное ощущение безграничного, беспричинного счастья, которое я испытывала всего один раз и о котором недавно вспоминала. Солнце, синее небо, искрящийся снег. Весна, которая уже совсем близко. Только теперь рядом со мной был мужчина, которого я любила сильнее, чем могла себе представить. И который любил меня.

Вечером после ужина мы вышли из столовой с кружками кофе и уселись в холле на диван перед камином.

- Все, - сказал Максим. – Теперь это наше место.

Мы долго-долго сидели, поджав под себя ноги и обнявшись. Смотрели на огонь, пили кофе, лениво перебрасывались редкими фразами. Мне очень нравилось с Максимом разговаривать, но и молчать с ним было хорошо. Легко, уютно, расслабленно.

После целого дня сноуборда тушка уже начала постанывать.

- Завтра будет крепатура, - вздохнула я.

- А мы утром сделаем разминку, - прошептал мне на ухо Максим, с такой интонацией, что в животе мгновенно загорелось, не хуже, чем в камине.

- Только утром? – возмутилась я.

- Начнем с вечера, к утру закончим.

- Так, может, уже сейчас начнем?

- Давай хоть не здесь.

Мы отнесли кружки в столовую и рысью помчались наверх, хихикая, как два придурка. Влетели в номер, закрыли дверь на ключ… До утра, конечно, нас не хватило, но проснулась я, к великому удивлению, почти в полном порядке. Мышцы лишь немного ныли, вполне терпимо.

На этот раз мы решили подняться на трассу посложнее. Эта линия канатки была кресельная, и с высоты хорошо просматривался склон, где катались фрирайдеры.

- Смотри! – я дернула Максима за рукав.

Там и сям на склоне виднелись домики, доверху занесенные снегом. Яркая точка, не больше букашки, пронеслась по крыше, как по трамплину, зависла в воздухе и помчалась дальше. За ней другая, третья.

- Даже не думай! – отрезал Максим. – Ты хорошо катаешься, но перерыв был большой, нельзя тебе на фрирайд.

- А ты? – надулась я.

- Я могу. Но не буду.

- Ручки?

- Да, ручки.

Обиделась я всего на пару минут, да и обычная трасса оказалась действительно сложная, намного круче и извилистей, чем нижняя. Так что сильно завидовать фрирайдерам я не стала. Хотя картинка с домом-трамплином в память залипла. Интереснее всего было, как на такие шалости реагируют его обитатели.

Пробежал этот день, следующий. Может быть, немного однообразно. Сноуборд, еда, вино и очень много секса, которого все равно было мало. Особенно учитывая, что незаметно подобрался очередной привет от Мордыхая. Первый раз эта проза жизни прошла, можно сказать, незамеченной, потому что тогда нам было совсем не до того. А вот сейчас - обидно.

Ночью я разбудила Максима, проведя языком по позвоночнику. Он проснулся, повернулся ко мне.

- Нинка, ты какая-то подозрительно прожорливая, - сказал он, положив руку мне на бедро.

- Пользуйся, пока не поздно, - с интонацией королевы то ли разрешила, то ли предложила я.

- Ага, - он сосчитал в уме. – Это ж святое бабское – прохудиться и испортить отпуск.

У Германа подобное прозвучало бы пошло и обидно. И мы обязательно поссорились бы. У Максима – смешно. И все дальнейшее получилось в таком же ключе. Смешной секс – это, конечно, нечто. Как будто дури накурились.

До конца недели все было просто идеально. Даже с ограниченным режимом интима. Катались, гуляли, объедались местными вкусностями, пили всевозможное грузинское вино, которое покупали в ресторанчике у нижней станции канатки. После ужина каждый вечер сидели с кружками кофе у камина. Потом смотрели какой-нибудь фильм или просто валялись на кровати в обнимку и болтали. И я думала, что Максим ошибся. Что отдыхать вместе у нас получается так же хорошо, как и работать.

А в воскресенье утром пошел снег. Он и раньше шел, и нам нравилось гулять по вечерам, любуясь им при свете фонарей. Как на Рождество на Фурштатской. Но сейчас был уже совсем другой снег. Когда трассы закрываются и из гостиницы лучше не высовываться, потому что в двух шагах уже ничего не видно. Такой снег, как в вечер нашего знакомства. Даже еще похлеще.

Делать было нечего. Безделье действовало на нервы. Кино не смотрелось, книги не читались, интернет не интернетился. Даже разговаривать не хотелось.

- Интересно, что там сейчас в офисе? – сказала я и прикусила язык, потому что мы договорились о работе не вспоминать. О драконах – ни слова!

- А в тюрьме сейчас ужин, - с сарказмом отозвался Максим, оторвавшись от созерцания потолка. – Макароны дают.

Совсем недавно я смеялась над его обидной, по сути, фразой, а сейчас обиделась на совершенно нейтральную. Даже не обиделась, а… не знаю. Как будто вылезло какое-то непонятное раздражение. За все то время, что мы были знакомы, ничего похожего я еще не испытывала. Злилась, обижалась – было. А такого – нет.

Чем дальше, тем больше. И у Максима – я чувствовала – было нечто подобное. Мы сходили на обед, вернулись и снова улеглись на кровать. Провалялись до вечера, лишь изредка перебрасываясь фразами ни о чем. После ужина все-таки сели с кружками у камина, но просидели недолго – пока не кончился кофе. Поднялись в номер и залегли спать. Сухо пожелав друг другу спокойной ночи. Это не было ссорой. Вообще ничем не было.

К утру снегопад прекратился. Ратраки с ревом укатывали трассы. Мы поднялись на вторую, и тут я почувствовала, что должна что-то сделать. Что-то такое, чтобы выпустить это раздражение. Иначе ничем хорошим не кончится. Одна искра – и все вспыхнет, как сухое сено.