Герман ждал долго, потом снова звонил по телефону, но я не ответила. А потом позвонила Максиму.

- Я все-таки надеялся, что без этого обойдется, - вздохнул он. – Посиди пока дома, ладно?

- Мне в магазин надо, - возразила я. – Думаешь, он будет под дверью торчать круглосуточно?

- А если вдруг?

- Ладно, лучше скажи, как у тебя там? – я попыталась перевести разговор на другую тему, но Максим явно был не расположен ее обсуждать.

- Приеду – расскажу, - ответил он и быстро попрощался.

Я подумала, что, наверно, мои телефонные собеседники тоже бывают обескуражены, когда я вот так быстро сворачиваюсь. И думают, что я просто не хочу с ними разговаривать. Или что я обычная хамка. Узнавать свои черты в другом человеке, оказывается, далеко не всегда приятно.

В магазин на следующий день я все-таки пошла, потому что холодильник был пуст – того, что мы с Максимом купили на Новый год, надолго не хватило. Сначала высунулась из двери, посмотрела на подоконник сверху, потом свесилась через перила, глядя вниз. На улицу выходить не стала. Прошла черным ходом в первый двор, а оттуда проходными и всякими потайными перелазами на Чайковского. Уж эти-то партизанские тропы я знала, как свои пять пальцев.

От досады хотелось плакать. Прятаться вот так от человека, с которым прожила столько лет, от которого хотела родить детей… И не от разговора прятаться, а потому, что разговор этот мог закончиться чем угодно. Ведь если бы Герман хотел просто забрать свои вещи, мог бы попросить хотя бы того же Пашку Антонова. Но нет, он ведь так и сказал: «надо поговорить».

Впрочем, и Максима отпускать к нему я не хотела. Вот только как? Это же все равно что бодаться с паровозом.

- Нин, может, ты не будешь меня встречать? – спросил Максим, позвонив уже пятого утром, из поезда. – Доеду на метро. Или на такси.

- Еще чего?! – возмутилась я. – Мне хочется тебя встретить.

С утра я не знала, к чему себя пристроить, и в конце концов села за работу: отправила все заявки по квотам, хотя можно было подождать до девятого. Сделала уборку, полчаса выбирала самое сногсшибательное белье, потом поставила в духовку мясо по-гречески, которое, как мне казалось, невозможно испортить. И снова выходила из квартиры, как шпион с проваленной явки. До чего же это было противно!

И вот теперь бродила по залу ожидания Ладожского вокзала, умирая от нетерпения.

Максим вышел из вагона, увидел меня, поставил сумку и какую-то перевязанную коробку, и я повисла у него на шее.

- Как губа? – спросил он, улыбаясь.

- Вроде, ничего, - я поцеловала его. – Это тест. Я соскучилась.

- Я тоже.

Мы загораживали проход, поэтому пришлось с сожалением отпустить друг друга. По пути длинными переходами к стоянке я спросила:

- Как все прошло? Не всыпали тебе ремня?

Максим помрачнел.

- Как говорится, что-то пошло не так. Я позвонил тридцать первого днем, перед тем как тебя набрал. Поздравил. А ближе к вечеру им позвонила Зоечка. И тоже поздравила. Известием, какая я мразотная тварь. Бросил ее перед самой свадьбой и свалил к другой бабе. Уж не знаю, что она там конкретно наговорила, мне не цитировали. Но первого вечером, только от Питера отъехал, позвонил отец. Ничего, мол, не хочешь сказать? Хочу, говорю, но когда приеду. Ну он мне и дал дрозда. По телефону. А потом еще и очно, два дня подряд. Странно только, что больше суток ждали. Видимо, надеялись, что сам позвоню.

- Да, весело… - я вздохнула. – Может, мне не стоит с ними знакомиться? Или притворимся, что ты совсем к другой бабе свалил, а я уже третья?

- Очень смешно, - хмыкнул Максим.

- Ну тогда утешься, что ты моей маме тоже не понравишься. Ты ей и так уже не нравишься.

- Сказала ей?

- Нет. Но ты еще летом ей не понравился, - напомнила я.

- А, ну да. Я же тебя оперировал неправильно. Вот даже не знаю, насколько это может меня утешить. Бедная женщина, какой шок ей предстоит. Врач-убийца и все такое.

- А в коробке что?

- Как обычно. Варенье, соленые огурцы и грибы. Ты что-нибудь из этого ешь? Потому что я – только грибы. Маринованные.

- Огурцы. Иногда.

- Тогда подарим варенье твоей маме.

- С ума сошел, она не ест варенье. Зачем брал, если не любишь?

- Ну а вдруг ты любишь.

Добравшись наконец до стоянки, мы загрузили коробку в багажник, сели в машину и… начали целоваться. Долго и со вкусом.

- Фокин, - сказала я, с трудом оторвавшись от него. – Сейчас мне придется платить за стоянку не за два часа, а за три. Давай уж лучше дома бесплатно.

- Как скажешь. Кстати, куда ты собираешься меня везти? К себе или ко мне?

- К себе, - засмущалась я. – Там… еда.

- Убиться веником. Ты тренировалась на кошках все четыре дня?

Так мы подкалывали друг друга всю дорогу. А мясо, которое я оставила в духовке, высохло и превратилось в подметки. Максим честно пытался его есть с серьезным видом, но сдался. Как и я. Мы подобрали с противня картошку и зажарили по горячему бутерброду.

- Герман больше не появлялся? – спросил Максим, складывая посуду в посудомойку.

- Нет.

- Завтра у меня смена в академии, а седьмого я его навещу.

- Завтра?! – огорчилась я. – На сутки?

- Ну а что делать? Уже поздно меняться. Я с таким расчетом и билет обратный брал, - он обнял меня, и я с мурчанием положила подбородок ему на плечо. – Нин, мне вставать завтра рано. Намек понятен?

- Намеки еще всякие, - проворчала я, нащупывая пряжку его ремня. – Нет, чтобы просто сказать: бегом в койку. Предлагаю для экономии времени душ принять вместе…

7 января

- Самое подходящее занятие для праздника, - вздохнула я. – Может, завтра?

- А тебе хочется в праздник на эти сумочки любоваться? – Максим кивнул на дежурную синюю сумку и большой пакет из «Домового», куда я сложила вещи Германа. – Давай уж закончим с этим побыстрее.

- Я с тобой.

С полминуты мы с Максимом смотрели друг на друга в упор, как будто играли в гляделки: кто кого.

- Черта лысого, - это начальственное выражение я знала очень даже хорошо. - Нечего тебе там делать.

- Тогда и ты не поедешь. Вот так. Фамилию его ты не знаешь, к тому же прописан он в Выборге, так что не найдешь.

- Будем бодаться? – улыбнулся Максим. – Хорошо. Для экономии времени… - он посмотрел на меня, словно хотел о чем-то напомнить, и я тихо хихикнула, уже почти сдаваясь. – Для экономии времени пойдем на компромисс. Ты едешь со мной и сидишь в машине. То есть я еду с тобой, ты ж поведешь. Устраивает?

- Ладно, - проворчала я. – Поехали.

Время уже перевалило за обед. Максим пришел утром из академии – с пакетом из все той же пекарни, так что завтрак у нас обошелся без очередного моего кулинарного факапа. Как накануне, когда я пожарила омлет. Мы стояли и смотрели на него – роскошный, пышный.

- Случилось чудо? – поинтересовался Максим. И сглазил.

Как только я сняла со сковороды крышку, омлет мгновенно сдулся и превратился в плоский блин.

- Ничего, - утешил Максим, заметив, что я готова расплакаться. – Если свернуть трубочкой, получится вполне толстенький. Нинка, перестань. Если не будешь циклиться, все получится. Не умерла же ты с голодухи, когда одна жила. А будешь думать, что вот сейчас снова облажаюсь, так и будет каждый раз. В конце концов, из-за этого я тебя точно не разлюблю.

Впрочем, на вкус омлет оказался вполне так съедобный. А на обед, пока Максим отсыпался после смены, я щи сварила. И рыбу пожарила. Которая прилипла к сковороде и порвалась.

- А он точно дома? – спросил Максим, когда я припарковалась на Новосмоленской.

- Я написала, что приеду после двух. Ответил, что ждет. Подожди, - я достала из сумки ключи. – В домофон не звони, увидит – не откроет.

- А дверь откроет?

- Если нет, тогда сам откроешь. Короткий ключ от нижнего замка. Максим, только я тебя очень прошу…