Я развернула маленькую коробочку. Духи.

- Ох, ни хера себе! – присвистнула Кристина. – Амуаж! Не лакшери, конечно, но вполне так нишевый премиум. Это уже серьезно. Если, конечно, он их не Зойке на Новый год купил.

- Знаешь, это было бы уж совсем мерзко, - сказала я, кусая губы.

- Знаешь, это первое, что приходит в голову. Даже если у тебя вдруг волшебная писька с колокольчиками, вряд ли он обалдел настолько, что с утра пораньше побежал покупать тебе подарок. Особенно после ночных разборок с Заей. Так что или так, или это заранее было припасено. А если заранее - значит, точно не случайный секс на офисном диване.

Я положила голову на стол, прикрыла руками и заскулила по-щенячьи. Кристина, подошла, погладила меня по волосам.

- Нинка, не обижайся. Я, конечно, не в свое дело лезу, но… Не подумай, что собираюсь тебе морали читать. Просто я помладше тебя была, когда вот так же вляпалась. Фокин хоть не женился еще, а мой начальник вполне так крепко женат был. Попить кофейку, поговорить за жисть. И вот я уже его любовница, все знают и полоскают – мама не горюй. Переспала ты с ним – еще сутки не прошли, а вы оба передо мной спалились, как идиоты. Ну ладно я, дальше не понесу. Но ты думаешь, никто ни о чем не узнает? О вас и так уже шепчутся по углам. Вот и думай, что будет, если он с Зойкой помирится и благополучно женится. А если ты еще вдруг залетела и рожать захочешь…

- Крис, я уже думала, что после проверки уйду, - перебила я.

- Может, и правильно, - кивнула она и убрала альбом в сумку. – Пошли домой уже, нечего тут высиживать.

Она собралась, надела пальто и поцеловала меня в щеку.

- Давай, Нин, не грусти. С наступающим! Проси деда Мороза, чтобы все благополучно разрешилось. Со всем.

Германа дома не оказалось: отправился, как он говорил, собирать дань – гонорары с заказчиков, плативших наличкой. Это было кстати. Я понимала, что разговора с ним не избежать, но чувствовала, что еще не готова. Пусть хоть немного уляжется сумбур в голове.

После бессонной ночи меня срубило, едва прилегла на кровать. Как в яму провалилась. И проснулась в половине девятого от кваканья вайбера: Герман написал, что придет поздно, поскольку его поймали праздновать. Было ли это случайным совпадением или страшной местью за мой вчерашний корпоратив, меня нисколько не занимало.

Я пошла на кухню, налила чаю, сделала бутерброд, и тут позвонила Кристина. И голос у нее был, мягко говоря, обалдевший.

- Тебе Макс не звонил? – спросила она.

- Нет. А должен был?

- Ну, не знаю. Мне звонил. Юльке звонил. А она позвонила мне и спросила, что случилось.

- А что случилось? – не поняла я.

- Не догадываешься? – хмыкнула Кристина. – Можешь приглашение на свадьбу порвать и сожрать. Странно, что не тебе первой сообщил. Или, может, наоборот – последней будешь? Ну вроде как преподнесет тебе себя под елочку.

- Мда… - пробормотала я, не зная, что и сказать.

- Ладно, Нин, слушай дальше. Я его спрашиваю: это что, из-за Бобровской?

- Крис! – ахнула я.

- Да ладно, слушай. Про твои дела я вообще ничего не сказала, еще не хватало. Говорю: ты, Фокин, прокололся, как школьник. Духи подарить – это как трусы или чулки, только подороже и поэлегантнее, подчиненной такие подарки не делают, если с ней не спят. Он прифигел малость. Не думал, говорит, что вы будете там же смотреть. Блин, ну олень же, не думал он! Вообще ни хрена ничем не думал. А я ему: это случайно не Зоечкин подарок был – ну, мало ли, чтоб добро не пропадало? Он страшно обиделся. Сказал, что давно для тебя купил и чтобы я шла на фиг. Так что вот такие дела, Нинка. Можешь из своего геморройного списка два пункта вычеркнуть.

- Не могу сказать, что мне сильно полегчало, - усмехнулась я.

- Да я понимаю. Ладно, держись там. Все разрулится и устаканится. А ты, кстати, со своим - как?

- Да никак пока. Морально созреваю для разговора.

- Слушай, если не припекает, не порти мужику праздник, ему и так кисло будет. Скажи после Нового года, что ли.

- Пожалуй, да, - уцепилась я за ее совет. – Так лучше.

- А ты уверена, что нужно?

- Да, Крис, уверена, - отрезала я и поспешила распрощаться.

Почистив зубы и приняв душ, я снова легла, чтобы, когда придет Герман, сделать вид, что сплю. Сон не шел, и я думала о том, как расстаться мирно. В голову сами собой лезли мысли о том, насколько паршиво сейчас Зое. Что Максим ей сказал? Вряд ли «извини, но я передумал». Озвучил ли настоящую причину – другую женщину? И мне предстояло причинить такую же боль Герману. Не просто случайному парню из бара, а человеку, который столько лет был для меня любимым, близким. Несмотря на все ссоры, обиды, расставания.

Я решила, что скажу так: мы пытались, но ничего не вышло. Извини, я больше не могу. О драконах – ни слова.

Герман пришел в первом часу. Так же, как и я накануне, долго торчал в ванной, потом лег, отодвинувшись на самый край. И спиртным от него не пахло. Наверно, я была бы только рада, если б он тоже переспал с кем-то. Ну как рада? Узнай я наверняка – резануло бы ревностью и обидой собаки на сене, но все равно вздохнула бы с облегчением.

30 декабря

Утром Герман еще спал, когда я ушла проводить последнюю в этом году экскурсию по Литейному. Устроившись на работу, я делала это редко, раз или два в месяц, да и то если позволяла погода. Сейчас она была сказочной – небольшой морозец, полный штиль и яркое солнце. Закончив, пообедала в кафе, долго сидела за чашкой кофе, а потом решила сделать себе подарок. Пойти туда, где бывала нечасто, хотя любила это место невыносимо.

Оставив позади набережную Кутузова, я перешла Неву по Троицкому мосту и оказалась на Петроградской стороне. Каменноостровский проспект был моей тайной страстью. Самое чувственное, эротичное место города – я воспринимала его именно так, и это было сейчас созвучно моему настроению. Серебряный век, декаданс. Утонченный, изысканный, таинственный. Напряженно тревожный, замерший в ожидании перемен.

Я шла – и словно перебирала драгоценности в шкатулке: все ли на месте. Особняк Кшесинской с вросшим в ограду деревом. Похожая на кремовый торт Австрийская площадь. Александровский лицей. Дом с колоннами. Дом с башнями на площади Льва Толстого. Остановившись на углу, я задумалась, идти ли дальше, но все-таки свернула на Большой, чтобы полюбоваться на своего любимца – Дом с совами.

Остановившись на противоположной стороне, я смотрела на него. Был тот короткий час, когда подслеповатое зимнее солнце начинает садиться, и Питер становится розовато-сиреневым, а воздух – серебристо-серым, мягким, как пух.

Он подошел, как всегда, незаметно, неслышно, сзади, обнял за плечи.

- Мы с тобой так долго вместе, что уже не столько любовники, сколько друзья, правда?

Я запрокинула голову ему на грудь и улыбнулась.

- У нас такой странный открытый брак. Я знакомлю кого-то с тобой, а ты утешаешь, когда у меня с кем-то не ладится.

- И все равно мы друг друга немного ревнуем. Ты бы хотела, чтобы я был только твоим, но тебе нравится, когда кто-то любит меня. И я бы хотел, чтобы ты была моей, но я желаю тебе счастья с другими.

- Согласись, это приятная ревность.

- Да. Я согласен делить тебя с тем, кто подходит тебе. Подходит нам.

- Мне плохо…

- Я знаю. Ты любила его не один год. Но это не твой мужчина.

- Ты сказал, что все изменится.

- Все уже изменилось.

- Но…

Его уже не было рядом. Нет, он был, но словно наблюдал за мной с высоты, из-за крыш. Я повернулась и пошла к метро.

Вечером Герман лежал на кровати с ноутбуком и играл в какую-то стрелялку. А я наряжала в гостиной елку. Это был наш ритуал. Каждый год тридцатого вечером я одна наряжала искусственную елку – на иголки настоящей у меня была контактная аллергия: мелкая зудящая сыпь на руках. А Герман тридцать первого украшал живые ветки, которые мы привозили от мамы из Левашово.