- Не боись, рыба, я же хирург, у меня ручки. Если засажу разок, так с ноги. Больно, но бесследно. Чтобы не побежал в травму побои снимать.

- Максим!!!

Он усмехнулся, подхватил сумки и пошел к парадной.

Рыба?! Это что, намек на обед? Или ласково?

Кстати, вот интересно, я называла его только Максим. Или Фокин. Макс – это было чисто рабочее, причем за глаза. Так мы звали его между собой, с Юлькой и Кристиной. Или тоже по фамилии. В качестве личного обращения почему-то на язык не шло.

Прошло пять минут, десять, пятнадцать.

Еще пять – и я начну грызть ногти! А еще через пять пойду туда сама.

Ногти грызть не пришлось, к счастью. Максим вышел, сел рядом. С непроницаемым лицом, выражение которого мне было не расшифровать.

- И? – осторожно спросила я, заводя двигатель.

- В порядке. Можешь не беспокоиться, больше он тебя доставать не будет.

- Ты издеваешься? – возмутилась я.

- Ничуть. Ну ладно. Он открыл дверь, начал возбухать, но я ему показал справочку, разъяснил перспективы. И он сдулся.

- Вот прямо так и сдулся? – не поверила я. - И на это понадобилось пятнадцать минут? Или он тебе кофейку сварил? За мир и дружбу во всем мире?

- Да, прямо вот так. А что долго – так лифт ждал. И вверх, и вниз.

Мы уже подъехали к набережной Макарова, когда Максим вздохнул тяжело, как человек, сделавший нелегкий выбор.

- Знаешь, Нин. Сидел я и думал. Пытался решить… Кстати, как называется задача, не имеющая решения?

- Не знаю. Так и называется, наверно.

- По-английски – infeasible problem.

- А по-французки - probleme infaisable, - машинально перевела я. – И что за задача?

- Давай лучше дома. А то ты за рулем.

- Тогда какого черта? Вот и молчал бы до дома. Говори. А то я буду нервничать и во что-нибудь впилюсь.

- Ладно. С одной стороны, как порядочный и благородный человек я должен помалкивать в тряпочку. А с другой, память имеет такое странное свойство: со временем нивелировать плохое и приукрашивать хорошее. А мне совсем не хочется, чтобы при нашей первой или там двадцать первой ссоре ты подумала: на хрена ж я променяла такого замечательного Герочку на эту скотину? Нос-то ведь зажил уже.

- Так… И что он тебе наговорил?

- Нинка, а ты, оказывается, развратная женщина. Переспала с половиной города. А он – страдалец и мученик! – терпел и все прощал.

- Вот как? – я стиснула зубы. Пожалуй, действительно лучше было подождать до дома. Но теперь чего уж. Смотри на дорогу, овца.

- Нин, забей! - Максим положил руку мне на колено. – Вот что, давай тормознем где-нибудь, кофе выпьем.

Мы как раз проехали по Тучкову мосту, и я остановилась у кафешки на Добролюбова, филигранно втиснувшись между двумя машинами.

- Лихо, - одобрил Максим. – А для меня параллельная парковка – слабое место.

Мы зашли в кафе, взяли кофе. Меня тихо потряхивало.

- Нина, прости, я идиот, - он погладил мою руку. - Не надо было. Дернуло же за язык.

- Ничего, - поморщилась я. – Хорошо, что сказал. Только лучше, конечно, если бы дома. Но я не ожидала. А зря, стоило.

- Всегда мечтал о развратной женщине, - подмигнул Максим. – Но чтобы для меня одного.

- Послушай, - я не приняла шутку, не ко времени она пришлась и не к настроению. – Давай проясним. Я вот этого «кто у нас не первый, тот у нас второй» не понимаю. Ты у меня точно не второй. И не третий. И…

- Нина, стоп. Знаешь, ты у меня тоже далеко не вторая. И я не думаю, что в этом нужно отчитываться. Мне никакого дела нет, что было раньше. Все это опыт, не более того.

- Максим, я не о том. Просто меня его ревность тупая достала до такой степени, что... Не представляю, как я это терпела. Кстати, он вообще жив?

- Герман-то? Жив. Хотя ему немного больно, не без того. Извини, не удержался. Но руки в порядке. Мои. А что касается ревности… Не беспокойся, я этой фигней не страдаю. Но если узнаю, измену не прощу никогда. Не будет никаких разборок, тем более с мордобоем. Просто развернусь и уйду.

- Ну совсем хорошо, - я положила голову на сложенные ладони. – Классный разговор.

- Нин, посмотри на меня, пожалуйста! – попросил Максим. - Давай открытым текстом. Мы с тобой оба изменили тем, с кем жили. Ты дольше с Германом прожила, я с Зоей меньше, но не суть. И то, что мы с ними не были официально женаты, тоже роли не играет. Все равно это была измена. Ты можешь, положа руку на сердце, сказать, что такого с тобой никогда в жизни больше не случится? Я тебе признаюсь, когда еще учился, моя девушка переспала с моим другом. Разумеется, давно уже бывшим другом. Потом клялась, что это была ошибка, а на самом деле она любит только меня. Но не убедила. И я себе тогда пообещал, что ни с одной женщиной так не поступлю. Никогда. Как видишь, обещание не сдержал. Так что теперь боюсь в чем-либо зарекаться.

- Максим, а кто вообще может дать такие гарантии? Я тоже не думала, что со мной что-то подобное случится. Но раз уж заговорили… - пенка в чашке осела, и я рассеянно, мимолетно подумала, что не успела ее съесть. – Как по-твоему, любить одного человека, а жить при этом с другим – это не измена тому, с кем живешь? Ложиться с ним в постель и, может, даже представлять на его месте другого? Это как?

Взгляд Максима чуть поплыл, и я поняла: было такое и с ним.

- Ты права, - кивнул он. – В идеальном идеале и мне надо было уйти от Зои, когда понял, что люблю тебя, и тебе не возвращаться к Герману. А мы оба вместо этого думали: все равно другому не нужны, так будем сидеть на попе ровно. Привычка, да и старые чувства еще не совсем прошли, так?

Я кивнула.

- Ты все-таки решился: ну вас к черту, бабы, обеих. Хотя я тоже дозрела, чтобы после проверки уволиться и с Германом окончательно расстаться. А еще собиралась поехать на месяц в Альпы. Или на Мальдивы. А потом завести мейнкуна. У тебя случайно аллергии на шерсть нет?

- Нет, - удивился Максим. – А почему именно мейнкуна? Они жрут, как лошади. И вредные страшно. У Алки, моей сестры, мейнкун Гоша. Редкостная тварюга.

Мы заговорили о котах, собаках – в общем, соскочили с острой и болезненной темы. Взяли еще кофе, слоеных пирожков и сидели долго-долго, болтая о всякой всячине. Совсем как осенью, когда все еще только начиналось. А потом обнаружилось, что давно уже вечер. И идет снег.

По дороге домой я чувствовала, как оседает муть этого дня. Загнав Жорика во двор, мы пошли гулять по бульвару – до Литейного и обратно. Как дети. Рисовали на свежем, нетронутом снегу цепочки следов, ловили языком пушистые хлопья, катались с разбегу по ледянкам. И целовались – вот это точно не по-детски. А Питер – я чувствовала! – смотрел на нас и улыбался. И хоть это была и не рождественская ночь, но праздник все равно продолжался. Волшебный, чудесный…

- Знаешь, Нин, - сказал Максим, когда мы стояли под фонарем и грели руки друг у друга в карманах, – у всего две стороны. Вот сидели мы с тобой в кафе и говорили, какие мы отвратительные и безнравственные. А вот не случилось бы кой-чего безнравственного на корпоративе, и ничего бы сейчас этого не было. И я бы завтра женился на Зое.

- Брр! – поежилась я.

- Замерзла?

- Нет. Но все равно – пойдем домой?

- А почему мы до сих пор еще не там? – Максим через карман погладил меня по бедру. – Не в постели? А, развратная женщина Нина?

9 января

Я шла на работу, и было мне как-то не по себе. Впрочем, не по себе – и это мягко сказано! – мне было со вчерашнего дня. С самого утра.

Ночь вышла сумасшедшая. Из тех, когда возможно все. И при этом никак не насытиться, хочется еще и еще. Когда и сил-то уже нет, но достаточно одного взгляда глаза в глаза, чтобы завело снова.

Уснули мы ближе к утру, крепко обнявшись. Засыпая, я чувствовала теплое дыхание Максима на шее и тяжесть его руки на бедре. А когда проснулась, рядом со мной никого не было. Часы в телефоне показывали половину восьмого – мое обычное время подъема.