В Мапуто прокатились по железной дороге до Йоханнесбурга. Дорога пока была однопутная, уложенная по временной схеме – без насыпи и с деревянными мостами, но уже активно эксплуатируемая. Такие же времянки планировалось протянуть через Кимберли до Кейптауна и к месторождениям угля и железной руды, чтобы организовать металлургическое производство на месте. В принципе, разумно. Разумно для Южной Африки с её климатом, где даже такие времянки прослужат лет десять, если не больше.
В Кейптауне погрузки ожидали двадцать шесть судов, из которых четыре были пароходами. Богатейшие залежи угля – и каменного, и бурого, найденные практически прямо на побережье, позволили организовать энергоёмкие производства цемента и стекла, ощутимо дешевле, чем у конкурентов, поэтому купцы теперь стояли в очередь. Город сильно разросся, а благодаря тому, что строился он с нуля, по заранее утверждённому плану, делало его достаточно уютным для проживания и очень удобным для перемещений. Прямые проспекты, улицы и бульвары, множество скверов и площадей, а главное, первое в этом мире централизованное электроснабжение. Даже в Ливерпуле такого не было. Не удивительно, что от колонистов не было отбоя, за право проживать в Кейптауне (прописку) теперь нужно было заплатить сто марок, а потом ещё по десять в год муниципального налога. Город для самых богатых, дороже него, пожалуй, только Сен-Жан-д’Акр, даже Рим уступает.
Король Восточной Южной Африки, Гийом I Баскервиль, приор-секретарь Ордена Героев и бывший оруженосец Ричарда, дождался возвращения своего наследника, капрала Филиппа Баскервиль и затеял по этому поводу трёхдневный праздник для всего города, спустив на него немалую часть своей казны. Телеграф в Кейптауне имелся, и Гийом знал, что Филипп выжил, однако при встрече с сыном после двухлетней разлуки, обычно крайне сдержанный потомок викингов, не смог сдержать эмоций. Однако, Филиппа Ричард отцу не оставил. Львятам ещё предстояло пройти парадом Победы в Риме, как когда-то проходили их отцы после завершения Третьего крестового похода. Тоже двадцать четвёртого декабря, только 1214 года. Семнадцать лет спустя.
После Кейптауна останавливаться в каждом порту перестали. Ричарду возвращалось здоровье, спасибо лекарю Абу-Мансура. Настойки он готовил, конечно, гадкие, наверняка использовал в них всё доступное дерьмо, однако они реально помогали. В Валенсии на берег сошёл уже не одноногий скелет, а просто исхудавший Ричард на протезе.
Роберт I Бомон бурных эмоций проявлять не стал, однако глаза у него светились гордостью, Генрих Штауфен стал для него настоящим сыном. Роберт тоже сложил с себя полномочия Цензора сената, передав их Генриху Вельфу. Ричарда радовало, что Верховная власть для его соратников является обузой, и исполняют они её как повинность. Хорошо бы сохранить такое-же отношение и в следующих поколениях. Предложение Филиппа де Фальконбридж о взаимном вассалитете так и не приняли, но не потому, что оно было плохое. Предложение-то как раз здравое, только не реализуемое, пока жив сам Ричард. Несмотря на то, что де-юре он передал власть Спящему Леопарду, де-факто сюзереном все считали именно его. И не просто сюзереном, но и Мессией. Как можно принять оммаж у самого Мессии? Нет, пока он жив, с этим ничего не получится. Или? Тут нужно хорошенько подумать…
Тем не менее, сенатором Роберт Бомон быть не перестал, поэтому подсел на «Марка Аврелия» попутным пассажиром. В Барселоне, столице Окситании, где находилась кафедра кардинала Хьюберта Уолтера, задержались на пару дней. Ричард передал своему старому сподвижнику жетон и личные вещи его младшего сына. Рассказал о его службе и обстоятельствах гибели, и пообещал воздвигнуть на месте холма, где рота приняла бой и погиб рядовой Гийом Уолтер, Храм Победы. Помянули. Печально, но жизнь на этом не заканчивается. Гийом погиб героем, а что ещё нужно воину? Тем более, что старший сын Хьюберта – герцог Ланкастера, Вильгельм, был жив и здоров и исполнял должность главного юстициария королевства Англия, то есть Верховного судьи, в отсутствии сюзерена. А бродяга-сюзерен отсутствовал почти постоянно. Да и вообще, в те времена, отношение к смерти было гораздо более фаталистичным. Бог дал, Бог взял, веру люди ещё не утратили, поэтому никаких упрёков, или даже намёков на них, Ричард не услышал. На сессию сената, кардинал Уолтер отправиться не захотел. Раймунд и Джоанна постоянно проживали в Риме, и именно он приглядывал за Окситанией в их отсутствие.
В Генуе ситуация повторилась, только уже с Иаковом Левитом. Михаэль был его третьим сыном. Первый – наследник Ицхак-младший, женатый на приёмной дочери Ричарда, управлял Монферратом, и управлял неплохо, второй – Авраам, служил помощником деда, вернее, являлся его правой рукой. Именно из него, старый Ицхак готовил себе смену на посту главного казначея Принципата и начальника агентурной разведки. А младший хотел военных подвигов и славы. И он их таки получил. Посмертно, но что уж тут поделаешь… Четвёртый, Самуил, выжил, и то хорошо.
В Остии пришвартовались двенадцатого декабря 1214 года. Сказать, что их явился встречать весь Рим – не будет большим преувеличением. Весь-не весь, но как минимум половина, во главе с самим Принцепсом. Оркестр из, примерно, ста исполнителей играл «Прощание славянки», «День Победы», «Нам на всех нужна одна Победа»[135], и множество незнакомых Ричарду мелодий, сочинённых уже в этом времени. Незнакомых, но стоит признать, моменту вполне подходящих.
Изабелла, глянув на то, в кого превратились её муж и сыновья, разревелась, как плебейка, но к счастью, её удалось затереть от всеобщего внимания. Ещё не хватало, чтобы потом обсуждали королеву, как простую бабу. Кстати, только она одна называлась просто королевой, остальные были Окситанскими, Бургундскими, Русскими и так далее, а значит ей тем более нельзя было терять даже крупицы авторитета.
Хоть по Тибру уже и сновали паровые катера, как такси, Ричард предпочёл отправиться в Вечный город верхом. Он уже достаточно для этого окреп, а стальной протез с пружинной стопой ему теперь нравился даже больше настоящей ноги.
Походку, конечно, пришлось изменить, теперь она была прыгающей, будто его распирали эмоции, но уже без хромоты, как на деревяшке. Доставивший это механическое чудо из Ливерпуля доктор пообещал, что скоро наверняка сможет срастить её с костью, такие эксперименты уже идут и осталось подождать совсем чуть-чуть.
Этот парад Победы уже не стеснялись представлять в виде античного Триумфа. В сознании общества больше не было деления на до Христа всё было плохо, а после вдруг стало хорошо. Временная Триумфальная арка, изготовленная из дерева и задрапированная тканями, обозначила масштаб будущей капитальной, и он был воистину эпическим, под ней могли в полный рост маршировать титаны, или циклопы, но главное, что в ней не было ничего христианского. Эта арка посвящалась лично Ричарду Львиное Сердце, доброму Мессии всего человечества, который своей ногой заплатил за отсрочку Апокалипсиса. Спас всех, не только своих Львят, но и всех людей вообще.
На участие в Параде напросился командующий авиацией Эд Бургундский. Довод у него был вполне разумный. Двенадцать самолётов (гражданских, разумеется, в военных пока не было необходимости) не перетянут на себя основное внимание толпы, но настроят её на нужный лад. Ведь, обладая такой мощью, Ричард почему-то лично повёл в бой неполную сотню мальчишек. Почему, зачем? Об этом будут спорить ещё не годы, а десятилетия. Будут спорить, но до правильного ответа так и не додумаются. Никто не скажет, что им двигала обычная гордыня и так и не сформулированная проблема деградации общества будущего. Об этом говорить было нельзя. Не исключено, что общество деградирует и в этой истории, но это будет уже только его вина. Ричард и его Львята, сделали всё, что могли, для его спасения. Годится. Умеешь подать. Лети!
На следующий день, после Парада, в день рождения Иудейского цвря, накануне открытия очередной сессии сената, по традиции, собрались посвящённые. Не этот раз в палаццо Раймунда Тулузского. В число посвящённых, пришлось принять Джоанну, но возражений это ни у кого не вызвало. Сестра Ричарда уже далеко не вспыльчивая девочка, разменяла пять десятков, для роты Львят родила двоих сыновей (второго Ричарда и третьего Кеннета), да и первой женщиной в этом кругу была её мать. Место, так сказать, наследственное.
