Сенаторы были богаче, зато патрициев было почти в десять раз больше, и те, и другие, начали выкупать прилежащие участки под парки, скверы, подсобные помещения и даже виноградники. Ицхак продавал. Раз в сорок дороже, чем выкупал восемь лет назад. Продавал и вспоминал себя тогдашнего, продавал и думал, сколько же сейчас стоит Колизей, и как посмеётся над ним Ричард, когда вернётся. На вырученные деньги, король Сиона скупал окрестности Рима. Раз уж отпала нужда селиться за стенами, город неминуемо разрастётся, а переезд двора Изабеллы, покончит с ситуацией двойственности столиц. Сен-Жан-д’Акр и так уже жемчужина, если не бриллиант. Все паломники в Святую землю обязательно её посещают, все значимые сеньоры очень стараются, чтобы разместить в музеуме свою статую, или хотя-бы портрет. Даже после переезда двора, недвижимость там не подешевеет, а если и подешевеет, то не сильно. Культурная столица, всё-таки. Иерусалим, Назарет, Большой Яффе, это уже не просто места, по которым ступала нога Христа, это место боевой славы предков. Такой славы нынешнему поколению уже не снискать, им осталось только ей поклоняться.

С Чолой-младшим на войну отправились почти шесть тысяч самых отъявленных смутьянов. Не обошлось без рекламы, конечно, газеты печатали биографии будущих героев, имена их славных предков и, между строк, вспоминали тех, кто от похода отказался. Разумеется, никто их не упрекал, мало ли какие сложились по жизни обстоятельства, их просто перечисляли. Такой-то поехал, вот вам его предки, а такой-то не смог, Господь ему судья, а не мы, в жизни всякое случается.

Наконец, двадцать девятого мая 1202 года, пришло известие, что Ричард уже в Ливерпуле.

– Я уже думала, что не доживу. – прокомментировала известие Железная герцогиня.

– Бросьте, Миледи. – Ицхак Левит обладал даром сходиться со всеми накоротке, исключением не стала и Алиенора Аквитанская, разве что на ты они так и не перешли, но в остальном были закадычными друзьями. Единомышленниками. Соратниками. Подельниками, если угодно – Вы ещё меня переживёте.

– Бросьте говорить эти милые глупости, Сир. Невест уже ищут мои правнуки, а правнучкам ищут женихов. Осталось мне недолго, но я рада, что дождалась. Я сама не верю в то, что дождалась именно Ричарда. В юности он был таким-же бешеным, как те рыцари, которых вы сейчас сплавляете в Индию. Честно вам говорю, я думала, что он погибнет самым первым из моих сыновей. В нём не было ничего королевского. Рыцарь, воин, бродяга, самый натуральный викинг. Очень талантливый, может быть даже выдающийся, но точно не король. Викинг. Ограбить, награбленное пропить, и снова идти грабить. Он мой сын, и я его отлично знаю, я вижу, что он сильно изменился, и вы, Сир Ицхак скрываете от меня – почему. Не хотите мне это рассказать?

– Я не уполномочен, Миледи, покорнейше прошу простить. Дождитесь самого Ричарда, он уже близко.

– Он мне не расскажет…

– Обязательно расскажет, в этом не сомневайтесь. Возможно, раньше он имел причины вам не доверять, но теперь их точно нет. Вы самоотверженно прикрывали его спину полтора года, такое он очень ценит и всегда вознаграждает. Не терзайте меня, Миледи. Мне крайне неловко вам отказывать, но это не моя тайна. Извините!

Седьмого июля 1202 года, в Рим из посольства вернулся король Чехии и Польши Филипп I Фальконбридж. Его возвращения ожидали. Распутицу Принц-Бастард пережидал в Тоболе[48], а оттуда уже можно было послать по эстафете весточку почтовым голубем. Сеть почтовых голубятен покрывала уже весь Принципат, станции располагались у дорог, на примерно равном расстоянии в сорок-пятьдесят лиг, которые голубь пролетал за два с половиной – три часа, поэтому до Рима новость о возвращении посла добралась раньше, чем просохла в степь, и он смог продолжить путь.

В Магнитогорске[49] Филиппа со свитой и посольство Орды встретил герцог Ратибор Пильник. Старый знакомый и соратник ещё по Третьему крестовому походу. За Уралом[50] начинались уже его владения, и Ратибор посчитал своим долгом проводить Принца-Бастарда до Дона, западной границы герцогства, а заодно развлечь его в дороге, рассказав последние новости.

Главной новостью была смута в Хорезмшахстве. Вернее, перманентная смута там была вполне обычным состоянием, а теперь началась настоящая война, которая затронула уже и соседей – королевство Эдессы, герцогства Багдада и Басры, куда стали просачиваться банды дезертиров и обычных грабителей. Король Ливана, Хомса и Хамы, лорд-канцлер Святой земли, Ги I Дампьер, объявил мобилизацию и выставил Хорезмшаху ультиматум, с требованием немедленно навести порядок в своих владениях, иначе его наведёт крестоносное войско, а это уже обернётся для мусульман территориальными потерями. Мухаммед Ала ад-Дин, без сомнений, навести порядок хотел и сам, но не мог, в охваченной мятежом стране, он контролировал только свою столицу Ургенч, Бухару и Самарканд, из-за чего прибывал в крайне нервном состоянии и на ультиматум ответил откровенно по-хамски.

Казус белли был получен. Герцог Басры и восточного берега Аравии, Андрей Айюбид, немедленно занял левобережную, мусульманскую часть города, а сенешаль Багдадского герцогства, Матье де Каву, точно так же поступил в Багдаде. И всё это произошло за те две недели, пока Филипп с Ордынским посольством добирался от Тобола до Магнитогорска.

Четвёртый крестовый поход был объявлен ещё три с половиной года назад, когда королевство Русов начало расширение на восток, поэтому Спящему Леопарду, как командующему, имеющему все полномочия, пришлось принимать командование кампанией. Сам он уже отбыл в Дербент, а Ратибора оставил на «хозяйстве», стеречь южную границу от Каспийского моря до озера Балхаш.

А что там стеречь-то, пустые степи? В Тоболе мощная крепость, её даже регулярной армией взять непросто, не то, что бандами, да и подкрепление из Омска подойти успеет. По Оби-Иртышу-Тоболу ходил немалый флот, в междуречье Оби и Иртыша укрепились Татары, так что Ратибор отправил дозоры, а сам решил проводить Филиппа. Вдруг, да какая-нибудь шальная банда прорвётся за Урал…

Прикаспийские степи между Волгой и Уралом использовались в основном под выпас скота, но не кочевниками, а оседлыми плебеями, которые селились деревнями по пятьдесят-сто домов и имели пастбища и покосы с чётко обозначенными границами, а землю распахивали только под огороды. Многочисленные солончаки не способствовали развитию земледелия, зато скотина чувствовала себя здесь как в своём скотском раю. Таких крупных овец Филиппу видеть ещё не приходилось, как и монголам, которые рассматривая пасущиеся отары только восторженно цокали языками.

За Волгой уже началась настоящая цивилизация. Вернее, началась она с огромного парома, который переправил их всех, через широченную реку, в три приёма, за один день. Дорога от Волги к Дону проходила через Белую Вежу[51], столицу герцогства, а по обе стороны от неё, до самого горизонта, виднелись возделанные поля. Здесь, в деревнях, встречались уже не только саманные, но и каменные строения, причём не только церкви, почтовые станции и трактиры, но даже дома обычных крестьян.

В Белой Веже поменяли лошадей. Верные и неприхотливые степные лошадки были не подкованы, а за Доном начиналась мощёная дорога. Да и не пристало посольству великой Орды передвигаться по Европе на таких неказистых животных, тем более что в средствах они стеснены не были. Там-же оставили юрты и прочий ненужный в цивилизации груз, в том числе доспехи и луки со стрелами, оставив только сабли, отмылись в бане, подстриглись, побрились и переоделись. Причём безропотно, видимо, получили от великого хана однозначный приказ – не смешить своей дикостью Европу.

Филипп бы вообще предпочёл пересесть в устье Дона на корабль и спокойно дойти на нём до самого Рима, однако посол Джэлмэ попросил продолжить путь по земле. Продолжили. На прощание Ратибор подарил послу и сыновьям Чингисхана по соболиной шубе с горностаевой оторочкой, в Риме тоже случаются холода и меховые шубы там не редкость. Вернее, редкость, но не диковина, иногда встречаются. Понятно, в каких кругах.