– Оплату работникам снижают. – ехидно добавил король Нового Сиона.

– И такие дураки найдутся. – кивнул Ричард – Только они самыми первыми и разорятся. Умные будут искать возможность повысить производительность труда, внедряя механизмы. Железнодорожный вагон, условно, могут загрузить за час сто грузчиков, а может один подъёмный кран, с одним крановщиком, одним стропальщиком и одним механиком, для обслуживания техники. Если мы пойдём по пути монополии, то производительность труда будет расти гораздо медленнее. В той истории существовало государство с монополией буквально на всё, но в итоге оно проиграло своим соседям. Монополия – это временное решение. В идеале, она должна быть только в финансовой сфере. Даже Железнодорожная компания должна иметь конкурента.

– Кто сможет создать конкуренцию Железнодорожной компании? Только Чингисхан, если завоюет и ограбит Китай, ну так мы его к себе не пустим.

– Ошибаешься. Конкуренцию ей составят относительно мелкие компании. Не сразу, конечно, но когда появятся автомобили, дирижабли и самолёты – обязательно. Наша железнодорожная монополия тогда будет в основном перевозить только массовые и дешёвые грузы, вроде угля и руды, на перевозку которых цену поднять не так просто, это может разорить клиентов и сделать железную дорогу просто никому ненужной.

– Зачем же мы в неё вложились такими средствами?

– Не волнуйся, брат Ицхак, мы своё обязательно заработаем. Во-первых, железная дорога ещё не так скоро получит конкурентов, во-вторых, она свяжет Принципат общим интересом, гораздо надёжнее любых законов, в-третьих, обеспечит рост экономики на порядок более высокими темпами, а ведь основной наш доход – это налоги, а не прибыль от монополий, а в-четвёртых, железные дороги будут основным потребителем новых технологий, то есть, главным двигателем прогресса, во всяком случае, на этом этапе развития. А участки вдоль дорог… Скоро их будет не сотня, а десяток тысяч лиг. Тебе для кирпичного заводика места точно хватит. И даже для сотни хватит. Места хватит, а времени нет. Оставь евреям евреево. Решили они вложиться в развитие промышленности, вместо ростовщичества – это уже наш успех. Самым достойным из них мы будем даровать право становиться ренегатами и выкрестами.

– Не даровать, а продавать.

– Разумеется. Но это только между нами. – усмехнулся Ричард – Болтать об этом не нужно.

– Разумеется. – передразнил Ицхак – Опять обидеть хочешь?

– Упаси меня Господь! Ты ведь мне теперь дядя, или как там это родство называется. Останешься пообедать?

– Нет. Что-то аппетит пропал. Пойду подумаю над кандидатурами в выкресты и ренегаты. Это вопрос не столько денег, сколько большой политики.

Четырнадцатого мая 1203 года, эскадра адмирала Гуго де Лузиньяна прибыла в Нью Йорк. За почти год его отсутствия, регент колонии, барон Готье де Тригон, прибрал к рукам ещё два близлежащих острова – Длинный и Лошадиный[79] и приличный кусок правобережья Гудзона, увеличив территорию колонии до размеров, сопоставимых с Нормандией, или Аквитанией. Прибрал, разумеется, лаской, силу ему применять было запрещено категорически, если этого, конечно, не требовалось для самообороны. Коренное население новых земель Принципата кормилось в основном охотой и собирательством, кормилось Бог знает сколько сотен лет, поэтому к моменту прихода европейцев, дичь на островах выбили почти полностью, она просто не успевала размножаться, чтобы прокормить постоянно увеличивающуюся популяцию аборигенов, поэтому острова для них особой ценности не имели, их уступили за десять тысяч фунтов старого оружия и доспехов, которыми Ле Брюн грузил трюмы своих кораблей вместо балласта, и сорок лошадей из выбраковки племенного хозяйства. То есть, не только лошадей, разумеется, были там и жеребцы, но тоже из категории бракованных.

Для переправки на континент почти сорока тысяч человек, регенту потребовалось почти три месяца и все четыре бывших в его распоряжении винджаммера (в прошлом году Ле Брюн отбыл в Европу на флагмане Ричарда, оставив свой флот в распоряжении регента Нью Йорка), для чего пришлось снять их с линий связи с остальными колониями, что чуть не привело к трагедии в Панаме, куда как раз в этот момент вторглись какие-то особо злобные дикари с юга. Хотя, это ещё как посмотреть. В Панаме всё происходило настолько быстро, что никакой помощи им послать всё равно бы не успели, однако этот случай был частным, и всё могло сложиться совсем по-другому, о чём Ле Брюн и сообщил барону – «Новые территории – это хорошо, но ваше счастье, что не потеряли людей.» «Всё равно бы не успели доставить подкрепление? А экипаж винджаммера с двадцатью четырьмя пушками – это по-вашему не подкрепление?» «Благодарите Господа и графа Роджера Каррагера, что всё хорошо закончилось, Милорд.»

Закончилось и правда всё хорошо. Форт и пустые склады в устье реки Колорадо, на Тихоокеанском побережья, нападавшие захватили и сожгли, но дежурный гарнизон отступить сумел, благо, имел в наличии хоть и плохоньких, но лошадей и мушкеты, из которых они успели дать два залпа картечью. Злобных дикарей это притормозило, но их было около пары тысяч, а в гарнизоне всего шесть человек, поэтому пришлось отступать галопом, хорошо хоть успели выпустить почтовых голубей в столицу колонии и красную ракету, предупредившую об опасности окрестных земледельцев и скотоводов. Регент Панамы, граф Триеста, Роджер Каррагер встретил спасающийся бегством (или быстро отступающий гарнизон?) уже на марше, во главе срочно мобилизованного отряда из шестидесяти конных европейский колонистов-крестьян, двоих рыцарей Святого престола, четырёх полевых пушек и сотни добровольцев-аборигенов, которые про существование злобных дикарей, оказывается, отлично знали. Такие набеги с южных гор случались примерно раз в десятилетие, и многим из нынешних добровольцев с горцами-дикарями[80] уже доводилось сталкиваться. Расспросив караул сожжённого форта, граф Рождер приказал готовить засаду возле южного берега озера[81], которое защищало его правый фланг, на дороге устроил баррикаду с двумя пушками и аборигенами для массовки, на левом фланге, на скорую руку сделал засеку, где посадил два десятка мушкетёров, а тридцать конных отправил по дуге в тыл агрессорам, дабы ни одна сволочь не смогла сбежать и предупредить своё дикарское начальство в горах.

Захватчики подошли к позициям к полудню следующего дня. Два залпа караульного гарнизона хоть и проредили их незначительно, из почти двух тысячного отряды удалось выбить едва человек сорок, но прыти им поубавили изрядно. Не будь горные дикари такими отморозками, они бы и вовсе дальше не пошли, всё-таки первая встреча с огнестрельным оружием и кавалерией должна была остудить их свирепую и бессмысленную воинственность, но…

Но капризная девка Удача в этот момент от отморозков-горцев, очевидно, отвернулась. Во-первых, они мало что успели рассмотреть и понять, во-вторых, их было много, а странных четвероногих и двухголовых существ очень мало, к тому же они позорно бежали, не приняв боя, а в-третьих, злобных дикарей вёл в бой сам Сапа Инка[82], Манко Капак, сын бога Солнца Инти и богини Луны Килья, непобедимого, легендарного, и всё такое величественное и пафосное, очень вредное на войне.

Единственное, до чего додумался «сын бога Солнца и богини Луны» – это передовой дозор, который, обнаружив на дороге баррикаду с защитниками из панамских аборигенов, доложил об этом командующему, а тот отдал приказ об атаке. И началась натуральная бойня. Четыре пушки, хоть и малокалиберные, пять мушкетов – самого Сэра Роджера, его оруженосца и троих пажей, плюс почти сотня арбалетов аборигенского добровольческого отряда, горцев-захватчиков остановили, а потом, по уже неподвижным мишеням, ударили пулями из засады на левом фланге обороны. Каждая, попавшая в толпу, с пятисотфутовой дистанции, пуля Майера забирала жизни двоих бездоспешных дикарей, а доспехами назвать то, что на них было надето, язык не поворачивался. Это скорее были украшения, причём не из бронзы, а из гораздо более мягкого, хоть и красивого на вид, сплава золота с медью[83].