— «Доктор Бэйкос хочет дать вам на ознакомление кое-какой ранее засекреченный материал», — начал Прескотт. — «Не один вы проводили секретные исследования. Вы знали о проблемах со здоровьем, которые вызывает контакт с имульсией?»
— «Вы про испарения? Ну да, это со всеми горючими веществами так. Они выделяют микрочастицы, летучие фракции, ну и всё такое».
— «Нет, я о способности имульсии вызывать отклонения в развитии и выступать в качестве мутагена. Так ведь называется вещество, которое вызывает неправильное формирование организма и изменения на генетическом уровне».
— «А, значит, мы умолчали об этих находках, да? Чтобы не отвадить топливные компании от добычи имульсии из-за рисков возникновения болезней», — Адам сказал это таким тоном, будто бы сам был святым и собирался читать нотации о падении морали, но затем передумал, расстроено покачав головой. — «Полагаю, стоимость акций — теперь уже не самая наша большая проблема».
Поколебавшись, стоит ли самому рассказать профессору про базу “Нью-Хоуп”, или же пусть Эстер Бэйкос сделает это, Прескотт всё же решил сразу обсудить самый сложный вопрос, надеясь на то, что ему хватит собственных познаний в жаргоне учёных, чтобы звучать уверенно.
— «Кажется, Эстер считает, что человеческие ткани наилучшим образом подойдут для экспериментов».
— «Мне говорили, что у нас их полно в медицинской лаборатории».
— «Она говорила, что хочет провести опыты на живых людях», — Прескотт решил, что пусть Эстер сама объясняет свою позицию Адаму. — «И попросила узнать ваше мнение».
Тёмные брови Адама вновь сошлись в хмурой гримасе.
— «Нет, я не могу допустить проведение опытов на добровольцах. Мы и понятия не имеем, что этот патоген может сотворить с человеком. Люди не станут соглашаться на не пойми что».
— «Но мы знаем, какой эффект имульсия оказывает на людей».
Адам некоторое время молчал, лишь моргая.
— «Но ведь это вещество — больше не имульсия», — наконец ответил он.
— «Скажу прямо: если вам нужны люди в качестве подопытных, я привезу вам их из тюрьмы…»
Адам ударил основанием ладони прямо по стеклу. Его лицо, не выражавшее никаких эмоций, каким-то образом в это же время просто пылало от негодования, а голубые, словно лёд, глаза метались из стороны в сторону. Лаборанты, дёрнувшись от испуга, резко обернулись посмотреть, что случилось, почти что выдернув руки из вытяжного шкафа.
— «Нет, ни в коем случае. Это даже не обсуждается».
— «Сами думайте. Возможно, когда-нибудь вы всё же решите, что стоит пожертвовать жизнью детоубийцы ради спасения всего мира».
— «Оставьте свои дешёвые трюки с ложной равнозначностью. Я не стану проводить опыты на людях, кем бы там они не были».
— «А, ну да, извините, я и забыл. Значит, умолчать о том, что готовится нападение противника — это нормально. Построить и применить оружие массового поражения — тоже ничего страшного. А вот пустить на опыты самых отъявленных уголовников — это нет, так нельзя. Ладно, запомню».
Адам уставился на стеклянную стену, но Прескотт заметил, что профессор вовсе не следит за происходящим в лаборатории по другую сторону от барьера. Это был слишком очевидный выпад в сторону Адама, и Прескотт понимал, что не должен был опускаться до такого, но профессора надо было сначала сломать, чтобы потом заново настроить на нужный лад, как и любого солдата. Надо было ткнуть его носом в его собственную смердящую кучку вины, пока из него не выветрятся все иллюзии о том, что у него ещё остались какие-то права. Чувство вины должно было вырасти до столь немыслимых размеров, что даже Прескотт до сих пор окончательно не смирился с чудовищными масштабами и последствиями того решения, которое Адам принял единолично. Его жена поступила практически так же, разве что несчастная женщина поняла, что Саранча проявит себя враждебно к людям, лишь в тот момент, когда уже было слишком поздно.
“Я тоже совершаю ошибки, ведь я вовсе не святой, и уж точно не мученик. Но, по крайней мере, я бы тут же бросился поделиться своим открытием с кем-нибудь, кто, вероятно, разбирается в ситуации куда лучше меня, чтобы снять эту ношу со своих плеч”.
Наконец Адам отвёл взгляд от стекла.
— «Как бы это грубо не прозвучало», — начал он, — «всё именно так и есть. Если нам потребуется человеческая ткань, то я не позволю проводить опыты на добровольцах, и уж точно на жертвах, а придумаю другой способ».
Бесполезно было пытаться переспорить профессора, поэтому Прескотт, развернувшись, направился к выходу. На самом деле всё было просто: Адам будет делать то, что ему говорят, а если для этих исследований понадобится живой человек, то Прескотт найдёт подходящую сволочь и сам в него иголкой ткнёт, если потребуется. Такое уже не в первый раз случается, и явно не в последний. На совести Прескотта и так были миллионы жизней, поэтому он знал, что ему и так гореть в аду, и ещё несколько жертв ситуацию не особо изменят.
КАЗАРМЫ ДВАДЦАТЬ ШЕСТОГО КОРОЛЕВСКОГО ПОЛКА ТИРАНСКОЙ ПЕХОТЫ, ЗДАНИЕ БЫВШЕГО ГОСПИТАЛЯ ИМЕНИ РАЙТМАНА. МЕСЯЦ ШТОРМОВ, СПУСТЯ 10 ЛЕТ СО “ДНЯ ПРОРЫВА”.
— «Чем занят, Дом?» — спросил Джейс, опершись спиной на дверной косяк. В руках он держал цепь, снятую с пилы “Лансера”, которую чистил при помощи металлической проволочной щётки. — «Хочешь, с тобой поеду?»
Ранний вечер выдался необычайно спокойным. Казалось, половина батальона занималась уборкой и обслуживанием техники на улице перед ступенями, выточенными из белого камня. Госпиталь был построен в стиле старых зданий КОГ, как солдатские казармы с плацем в центре. По мнению Дома, за исключением металлических табличек на стенах и чуть более удобных, чем принято в армии, ванных комнат ничто больше не выдавало принадлежность здания к лечебным учреждениям. Присев на корточки рядом с мотоциклом, он проверил давление воздуха в колёсах.
— «Да всё нормально, Джейс», — ответил Дом. — «Просто съезжу проверить новый лагерь “бродяг”».
— «С радостью помогу тебе, дружище».
— «Да всё хорошо будет. К тому же, со мной Аня едет».
Но нет, Дом понимал, что ничего хорошо не будет, в том числе и с ним самим, пока он не найдёт Марию. Но теперь и Маркуса с ним рядом тоже не было, что ранило куда сильнее, чем Дом представлял себе. Мёртвые не взывают к тебе каждую секунду, как бы ты по ним не скучал. Они занимают специально отведённое место в твоей душе, и ты ни черта не можешь с этим поделать, кроме как никогда не забывать о них в своей тоске. Дом так и не смирился со смертью родителей и Карлоса, и уж точно с гибелью Бенни и Сильвии. Мария, вероятно, всё ещё была где-то там. Сердцем Дом был абсолютно в этом уверен, да и разум подсказывал, что у неё есть все шансы выжить. Несмотря на то, что местоположение и состояние Маркуса было вполне известно, всё равно ощущалось, что он одновременно рядом и где-то далеко, застряв в этой проклятой выгребной яме. Дом даже не мог ему туда позвонить, чтобы поддержать друга. Все страдания погибших уже позади, а вот живым, которых разделили друг с другом, ещё предстоит помучиться. Дом теперь каждый день просыпался и продолжал жить лишь затем, дабы вернуть Марию и Маркуса обратно домой. Пусть там Саранча хоть весь оставшийся мир захватывает — лишь бы последние люди, кто был дорог Дому, не погибли.
— «Эй, Дом, готов выдвигаться?»
Дом повернулся на голос, краем глаза заметив ботинки штатского фасона и камуфляжные штаны. Рядом с ним стояла Аня, наконец-то сменившая свою щёгольскую серую офицерскую юбку и шерстяной свитер, предприняв храбрую попытку выглядеть вполне неброско, тем самым не вызывая подозрений. Но самой собой от этого она быть не перестала, поэтому даже потрёпанная одежда и полное отсутствие косметики не могли скрыть ни капли её блистательной красоты. Но при посещении лагерей “бродяг” это могло лишь навредить.
— «Лучше надень бронежилет, или бронепластины», — ответил Дом. Это была не только разумная мера предосторожности, но и попытка скрыть её формы. Даже мысленно Дом не мог позволить себе назвать эту её часть тела “грудью”, поэтому использовал слово “формы”. Аня ведь была его другом, стояла выше его по званию, да и к тому же являлась девушкой Маркуса, так что Дом не мог позволить себе думать о ней в том нормальном, привычном и совершенно безвредном и естественном ключе, в каком мужчина мог думать о женщине, тем более о женщине с внешностью Ани. — «Эти мотоциклы при езде колёсами в воздух кучу говна всякого поднимают, так что лучше замотай рот шарфом. И пистолет не забудь. Я не шучу, лейтенант».
