Нэвил, будучи не в силах рассказать всё Горди, попытался уложить в голове все эти ужасные моменты. Он даже не был уверен, что правильно понял Адама, или что весь их разговор не был просто галлюцинацией. Но выражение лица Горди убедило его, что всё это только что было взаправду, однако Нэвил не решился перекладывать ношу таких знаний ещё и на плечи охранника. Та часть его разума, что ещё могла рационально мыслить, уже принялась обдумывать причины такого поступка Адама, но в то же время подпитываемый целым ворохом эмоций страха, горечи и тяжёлых воспоминаний внутренний голос доктора вопил, что его брат погиб, а профессор держал существование червей в тайне ото всех. Поначалу Нэвилу даже казалось, что он и понятия не имеет, как поступить со всеми этими знаниями, но это было вовсе не так. Надо было просто всё хорошо обдумать, ведь повернуть время вспять и избежать этого кошмара уже не удастся. В отличие от Адама, Нэвил понимал, что не посмеет хранить подобное в секрете.

— «Ему что-то там из дома надо забрать», — дрожащим голосом сказал доктор. Казалось, Горди такой ответ вовсе не убедил. — «Пойдём, нам пора. Он догонит нас в Джасинто».

«Люди разобщены, и именно поэтому мы в итоге и сумеем одержать верх над ними».

(Королева Саранчи Мирра о слабостях людей.)

ОФИС ДОСТОПОЧТЕННОГО РИЧАРДА ПРЕСКОТТА, ДОМ ПРАВИТЕЛЕЙ, ЭФИРА. МЕСЯЦ МОРОЗОВ, СПУСТЯ 10 ЛЕТ СО “ДНЯ ПРОРЫВА”.

Ричарду Прескотту и раньше доводилось стоять у окна своего кабинета, разглядывая открывавшийся ему вид, столь же глубоко осознавая неизбежность грядущего.

“Ты всё знал уже тогда”.

Он помнил всё, словно это было вчера, как будто его разум ещё тогда понял, что тут что-то не так, и запрятал все эти воспоминания, чтобы проанализировать их позже. И, как это обычно и бывает, вспоминая слова предателя, Прескотт лишь сейчас понял их истинное значение, отчего у него всё внутри похолодело. Председатель вновь вернулся к мыслям о собрании, которое прошло в этой комнате девять лет назад, когда Саранча уже готовилась окончательно добить остатки человечества. Тогда в его кабинете собрались Адам Феникс и главы штаба обороны, а на повестке дня стоял вопрос о целесообразности залпа из “Молота Зари” по городам Сэры в качестве крайней меры. Применение этого оружия должно было остановить наступление Саранчи, но при этом погибли бы миллиарды людей. Удары надо было нанести точечно и стремительно, чтобы застать Саранчу врасплох, но большая часть населения Сэры в жизни не сумеет вовремя добраться до единственного убежища на плоскогорье Эфиры.

“Но ты всё знал уже тогда, Адам, не один год прожив с этими знаниями”.

Адам Феникс выступил тогда против применения “Молота Зари”. Несмотря на то, что профессор сам разработал это оружие, созданное как крайнее средство сдерживания на случай глобальной войны, он не хотел применять его. Прескотт тогда задал ему вопрос, есть ли у профессора какое-нибудь иное предложение, но лишь сейчас понял истинный смысл его ответа. Для председателя теперь каждое слово из той его фразы несло в себе совершенно иной, шокирующий смысл.

“«Если бы у нас было больше времени… То мы могли бы остановить их другим способом»”.

Да, именно так Феникс и ответил. Тогда эта фраза прозвучала, будто бы профессор просто пытался найти куда менее разрушительные способы уничтожить противника, безо всяких скрытых смыслов. И хоть Адаму вовсе и не свойственна была подобная нерешительность, но его реакцию вполне можно было понять. Не каждый день правительство принимает решение спалить в труху всё население планеты, чтобы победить в войне.

“Но ты ведь вовсе не это имел в виду, да?”

Прескотт, как и все остальные, считал, что Саранча, вылезшая из-под земли без предупреждения, являлась каким-то доселе неизвестным науке видом живых существ, которые ждали своего часа в подземельях Сэры, скрываясь от посторонних глаз и ни с кем не идя на контакт. Но этим утром ему открылась вся болезненная правда.

“Феникс, ты лживая тварь. Просто высокомерная вероломная лживая тварь”.

Теперь Прескотту всё стало ясно. Всё встало на свои места. Председатель развернулся к сидевшему за столом Нэвилу Эстрому. Физик явно чувствовал себя не в своей тарелке, сложив руки на стол, будто бы сидел на допросе. Весь внешний вид этого худощавого мужчины в очках ясно говорил о том, какой же груз стыда лёг на его плечи из-за того, что пришлось выдать все секреты собственного начальника. Любой политик превыше всего ценил верность, даже если и сам такого качества не проявлял. Но в случае Адама Феникса вся эта верность была ни к чему.

“Он всё знал. Он всё это прекрасно знал, чёрт подери. Он знал об их наступлении, и всё равно промолчал, а потом хранил эту тайну до сегодняшнего дня”.

Прескотт даже не мог вспомнить, когда в последний раз его так шокировали именно чьи-то слова, а не какие-либо события. Когда Саранча вылезла на поверхность, он был ошарашен не меньше всех остальных. Порой ему попадались материалы под грифом секретности, после ознакомления с которыми он в диком страхе просыпался посреди ночи, а потом так и лежал, уставившись в потолок и будучи не в силах снова заснуть. Прескотт приходил в тихий ужас от того, что народ может узнать о подобных вещах, как, например, о том, насколько на самом деле опасен для здоровья контакт с эмульсией. Но ничто из этого не выбивало его из колеи, словно пощёчина, заставив пересмотреть все свои взгляды на мир и все свои познания о нём. Раньше председателю казалось, что он прекрасно знает, как же низко могут пасть люди. В этом и заключалась его работа: надо было понимать мотивы людей, уметь с ними обращаться и даже использовать их во благо себе и государству. Но Прескотт в жизни не мог себе представить, что найдётся человек, который позволит всему роду людскому погибнуть просто из-за собственной самонадеянности.

“Адам же учёный, бывший офицер, человек из высших кругов. Конечно, ему вечно всё не нравилось, да и правительство он частенько критиковал, но я в жизни бы не подумал, что он способен на предательство. Он и проблем серьёзных не создавал. Такого человека и на Азуру сослать не за что было. Он бы молчать не стал, сразу же сопротивляться бы начал. Для человека, благодаря трудам которого стало возможно одним нажатием кнопки сжечь заживо миллиарды людей, у него были слишком высокие моральные принципы”.

Прескотт решил, что сейчас самое время бросить спасательный круг тонувшему в океане отчаяния Нэвилу.

— «Понимаю, как вам было тяжело прийти с такими новостями ко мне, доктор Эстром», — начал он. — «Не стану делать вид, что не поражён ими до глубины души. Вы точно уверены, что всё так и было?»

— «Он сам мне об этом рассказал».

— «Как вы думаете, почему он это сделал, спустя столько лет?»

Сцепив ладони в замок, Нэвил хмуро уставился на них.

— «Я сам не смог бы жить с такими знаниями, будучи вынужденным скрывать их ото всех. Думаю, после стольких лет молчания у профессора Феникса просто уже нервы не выдержали».

Но Прескотту надо было знать точную причину.

— «И он решил рассказать всё именно вам, а не собственному сыну?» — спросил он.

— «Он никогда Маркусу ничего не рассказывал, сэр. Они вообще особо не общаются. Мне всегда казалось, что Адам считает себя недостойным отцом».

Ну, по крайней мере, хоть в этой сфере своей жизни Адам не питал никаких иллюзий. Он действительно был недостоин своего сына. Хотя Прескотту всё равно было сложно поверить в то, что профессор столько лет мог скрывать подобное от Маркуса. Но, с другой стороны, некоторым людям всю жизнь удавалось скрывать от собственных семей немало ужасных преступлений и постыдных тайн. Но Прескотт решил пока отставить на второй план все свои подозрения, сконцентрировавшись на решении насущных проблем: его основной советник по вопросам науки и ведущий специалист в области разработок оружия поддерживал постоянную связь с Саранчой и знал все их намерения. Возможно, он и сейчас с ними общается. Прескотт совершенно не понимал мотивов Феникса, поэтому надо было расценивать его, как врага, пока ситуация не прояснится.