— «Мне надо вам кое-что показать. У нас пропало несколько документов».
— «О, и каких же?»
— «Старьё всякое. Я решил поработать в архиве, пока вас не было, и… Короче говоря, тут не хватает нескольких отчётов о вскрытии тел червей. Я понимаю, что это вообще к нашему отделу не относится, но я, как вы знаете, из тех, кто предпочитает порядок во всём».
“Чёрт бы их всех подрал! Будь оно всё проклято!”
— «Да найдутся потом», — ответил Адам, понимая, что должен был скопировать документы тогда и вернуть их на место. Всё это было так давно, что профессору даже и в голову не могло прийти, что кто-то будет копаться в таких старых записях. — «Саранча эту информацию против нас всё равно использовать не сможет».
— «А ещё я нашёл какой-то странный снимок. Надо, чтобы вы на него взглянули».
— «Когда его сделали?» — спросил Адам, ожидая, что в ответ услышит, что снимок недавний и сделан во время наступления Саранчи. Потянувшись к стенному шкафу, профессор порылся там рукой в поисках запечатанной коробки со стеклянными пробирками, по-прежнему держа трубку плечом возле уха. — «И что там изображено? Для диагностики что-то снимали?»
Но услышав ответ Нэвила, у Адама сердце в пятки ушло.
— «Это фотография», — сказал тот. — «Мне кажется, это прорывная дыра, появившаяся ещё до “Дня Прорыва”. Собственно говоря, я уверен, что это она и есть».
Адам с трудом подбирал слова в ответ.
— «Откуда она там взялась?»
— «Без понятия. Надо будет над этим поработать».
— «Ты всегда был щепетилен в работе, Нэвил», — ответил Адам. С того самого дня, как Нэвил, ещё будучи робким и застенчивым младшим научным сотрудником, присоединился к работе над проектом Адама, он принялся проверять по несколько раз каждую строку, каждую мелочь и каждое уравнение с расчётами. Он стал своего рода гарантией успеха, вычисляя ошибки и замечая неточности. Без его участия разработка системы “Молота” могла бы надолго затянуться. Нэвил стал примером для подражания, и Адам невероятно им гордился, когда тот получил свою докторскую степень. Но теперь он постепенно превращался во врага. — «Увидимся позже».
Адам положил трубку. Клубок его тайных дел наконец-то стал распутываться. Сердце стучало, как отбойный молоток, но профессор и сам не понимал, стали ли тому причиной следы его обмана, начинавшие понемногу проявляться, или же осознание того факта, что у него осталось очень мало времени, чтобы перевезти свою исследовательскую базу в безопасное место. Если Саранча продвинется вглубь Эфиры, то уничтожит всё на своём пути, пожалуй, даже и не вспомнив о знакомстве профессора с самой королевой.
— «Время вышло», — пробормотал Адам. — «Ты ведь и сам понимал, что когда-нибудь этот день наступит».
Адам положил банки с особями и запечатанную коробку стеклянных пробирок в портфель, где лежали записи Элейн. Её направлением была биология развития организмов, так что она хорошо разбиралась в сфере видоизменения клеток организма землеройки. Жена Адама полагала, что шестиногая землеройка являлась потомком куда более крупного животного, которое давным-давно вымерло, а память о нём жила лишь в народных преданиях и байках о монстрах. Ограничившись лишь записями об изменении клеток, она и понятия не имела, что подобные мутации начали происходить лишь недавно.
“Именно так и происходит заражение Свечением. И работать мне придётся лишь с этими образцами”.
Будучи физиком по образованию и весьма толковым инженером, Адам всегда старался следить и за иными областями науки. Но теперь он пытался стать биологом, хотя у него ведь даже не было возможности обсудить что-либо с учёными из этой области. Опытных биологов у них уже не осталось. А даже если бы они ещё и были живы, то как бы Адам объяснил им, зачем ведёт подобные исследования?
“Видите ли, я тут повстречал королеву Саранчи, и она мне рассказала, что её вид борется за выживание против организма-паразита в подземных туннелях. Я обещал ей помочь уничтожить этого паразита в обмен на то, что она прикажет своему народу оставаться под землёй и не лезть к людям, но у меня ничего не вышло… Ну так что, поможете мне?”
Если раньше Адам пытался представить себе, какова была бы реакция Маркуса на такие новости, то сейчас он старался угадать, что бы ему ответил Нэвил. Все, кого он уважал, и за кого переживал, плюнули бы ему в лицо. Адам и сам это понимал, равно как и то, что вполне заслужил подобное.
На то, чтобы забрать остальные банки с животными, ушло ещё пятнадцать минут. Те образцы ткани, что профессор получил от Мирры, спустя все эти годы всё ещё светились, будучи упакованы под маркировкой биологически опасного вещества. Адам понятия не имел, что вообще с ними можно сделать. Он ведь не мог просто заявиться с ними в университет имени ЛаКруа с просьбой использовать их лабораторию. Профессору всё это оказалось не по силам, так что пришло время поделиться своими знаниями, не оглядываясь на то, какие из этого возникнут последствия лично для него.
“Они меня в тюрьму посадят, или просто расстреляют”.
Профессор поймал себя на мысли о том, что уже давно смирился с тем, что придётся покинуть этот дом и переехать в центр Джасинто по первому звонку. Об этом явно свидетельствовало содержимое его портфеля и стопки папок на полу его кабинета. Но что же станет с предметами искусства и памятниками истории? Холдейн-Холл был не столько домом, сколько хранилищем коллекции подобных вещей. Адам вспомнил, как в Шаваде наткнулся на развалинах попавшего под бомбардировку музея на бесценную статуэтку лошади из серебра, и то, как лейтенант Елена Штрауд отреагировала на его огорчение тому, что столь редкое сокровище древности в этом истерзанном войной мире просто лежит и ждёт, пока мародёры его украдут и переплавят.
“Картины, статуи… Это всё вещи, а не живые люди”.
Адам прошёлся по лестничному пролёту, разглядывая висящие на стенах картины, заходил во все спальни на своём пути, пока не собрался с духом, чтобы решиться на то, что и так надо было сделать. Каждая спальня кратко характеризовала того, кто в ней жил. Комната Маркуса осталась примерно в том же аккуратном состоянии, в каком он её оставил. С виду вообще и не скажешь, что здесь жил именно Маркус. Комната могла принадлежать кому угодно. Мебели в ней было немного, а на полке стояло несколько недочитанных книг, из которых торчали аккуратно оторванные полоски чистой бумаги, используемые в качестве закладок. Лежавшие в стенном шкафу штаны и рубашки были разложены по цвету. Маркуса никогда не надо было просить прибраться в комнате, здесь и так всегда было чисто. В спальне, которую Адам когда-то разделял с Элейн, стоял изысканный туалетный столик времён Серебряной Эры. На располагавшемся на нём стеклянном подносе до сих пор стояли её духи и кисточки. Взяв флакон с духами, Адам брызнул чуть-чуть его содержимого в воздухе, а затем вдохнул аромат. Духи эти напоминали ему о жене, поэтому расходовал он их с крайней осторожностью, ведь их уже давно не производили. Несмотря на то, что их аромат с годами менялся из-за окисления, он всё ещё был близок к оригинальному букету, чтобы вызвать у Адама горькие воспоминания об ушедшей из жизни супруге, которые почти что заставляли его разрыдаться.
Надев колпачок обратно на флакон, профессор заставил себя отбросить все эти воспоминания, после чего отправился вниз к лаборатории. После десяти лет постоянной жизни в разрухе даже у университета и Управления оборонных исследований не осталось ресурсов для замены устаревшего оборудования. Основными направлениями промышленности теперь стали производство еды и оружия с боеприпасами. Адаму оставалось лишь делать всё возможное, чтобы спасти оборудование из разрушенных школ и медицинских клиник общей практики, а затем починить его самостоятельно. Его лаборатория представляла собой дикую помесь сверхмощных компьютеров и собранных на коленке испытательных стендов.
“Живу уже, как “бродяга”. Брожу ночи напролёт по руинам и собираю уцелевшее. Эх, председатель Дальелл, узнали бы вы сейчас во мне того человека, которому когда-то медаль Октуса вручили? Где же тот профессор, что спас мир? А вот он, врёт всем вокруг, мародёрствует и проводит эксперименты по учебнику биологии для старшеклассников с самой опасной формой жизни на Сэре. Боже, помоги нам”.
