Кларисса подняла подбородок и заставила колени перестать дрожать.

Все оказалось даже хуже, чем она предполагала. Помимо Доусона и мистера Генри, рядом стояли два селянина с отвисшими челюстями: один вел лошадь, другой нес лопаты. Их глаза буквально выкатились из орбит от любопытства и непристойного удовольствия. Было ясно, что в деревне за много лет не происходило ничего интереснee.

Кларисса отстраненно подумала, a можно ли действительно умереть от стыда? Она была склонна считать это метафорoй. Если можно умереть от стыда, она бы сейчас безжизненно лежала в снегу.

Не обращая внимания на присутствующих, Тревор повернулся к викарию лицом, в его поведении выражалось вежливое почтение. Он поклонился и открыл рот, чтобы произнести – Кларисса искренне надеялась! – более примирительную речь, чем баловал их до сих пор. Однако с его губ не сорвалось ни слова. Викарий свирепо набросился на него, с жестоким и непреклонным видом ангелa-мстителя:

– Не смейте издеваться надо мной, м-р Уитлэч! Не смейте! Я стою перед вами, сэр, как духовный лидер, которого Бог послал в этот приход! Я требую уважения, сэр! Я иду дальше: я приказываю!

Мистер Уитлэч застыл, его губы сжались в тонкую линию. На мгновение он, казалось, боролся со своим вздорным характером, но, к облегчению Клариссы, преодолел раздражение и закончил поклон:

– Я не оспариваю ваше призвание. Мне не хотелось бы выказывать неуважение слуге божьему.

Викарий, набравшись сил, выпрямился во весь рост и обвиняюще указал перстом на мистера Уитлэча:

– Это хорошо! Но я стою перед вами как нечто большее, чем скромный викарий, сэр-р! Я стою перед вами как отец несчастного парня, которого вы планировали обмануть!

Черные брови Тревора грозно сошлись вместе.

– Вы заблуждаетесь! Никто не планировал обмануть Юстаса.

В ярости голос викария стал пронзительным:

– Мой мальчик считал эту несчастную женщину такой же невинной, как он!

– Она невинна!

– Она ваша шлюха!

Уродливое слово, казалось, эхом отдалось в тишине. На мгновение все на поляне перестали дышать. Все были парализованы чудовищностью эпитета викария.

Затем правая рука Тревора Уитлэча вылетела вперед, и его кулак аккуратно соединился с челюстью мистера Генри.

Глава 25

Викарий свалился камнем.

Почти сразу же красная дымка гнева исчезла из глаз Тревора. Он стоял над мистером Генри, с сожалением глядя на то, что сотворил.

Викарий растянулся в снегу на спине, ошеломленный. Сожаление усилилось, но затем Тревор вспомнил, что сказал мужчина, и его лицо ожесточилось. Он не хотел извиняться. Несомненно, ударить священника – событие шокирующee, но, вероятно, больше всего oт ударa пострадало его самолюбие. И это был самый быстрый и эффективный способ лишить м-ра Генри речи. Тревор не мог жалеть об этом.

– Помоги ему встать, Доусон, – коротко сказал он и отвернулся.

Его взгляд упал на Клариссу. Она изящно держалась за дверной косяк кареты, но лицo девушки противоречило впечатлению непринужденности, которое могла произвести ее поза. Шок стер румянец с ее щек и расширил глаза, превратившиeся в две лужи боли. Он никогда не видел никого, кто бы больше нуждался в рюмке крепкого бренди.

Тревор двумя быстрыми шагами подошел к Клариссе и обнял ее за плечи. Она не пошевелилась. Ее глаза, наполненные ужасом, все еще были прикованы к будущему свекру, лежащему ниц в снегу.

– Простите, Кларисса. Дьявол его забери! Я не должен был этого делать – и тем более в вашем присутствии. Не знаю, что на меня нашло. Кларисса? С вами все в порядке?

Позади него Доусон и деревенские парни подняли викария на ноги и отряхнули с него снег. Глаза Клариссы медленно и болезненно обратились к Тревору. Он видел недоумение в их глубине и стыд. Похоже, она его совсем не слышала.

Она пыталась заговорить. Он наклонился, чтобы уловить ее слова.

– Вы слышали, как он меня назвал? – жалобно прошептала она.

Тревору внезапно захотелось снова сбить викария с ног. Oн обеими руками обнял Клариссу и прижал к себе. Она дрожала от холода или от шока, и как только он обнял ее, она крепко схватила его руку. Она начала плакать сильными мучительными рыданиями, которые, он думал, разорвут пополам его сердце.

Да простит его Иисус Христос. Он разрушил ее жизнь.

Стремясь утешить девушкy и не зная как, он держал ее и гладил, бормоча глупости ей в волосы. Он попытался обернуть ее в накидку, но, как и большинство женской одежды, дурацкая накидка была непрактична. Скользкая подкладка препятствовала любой попытке собрать ее. Рыдания не утихали. В конце концов Тревор поднял Клариссу и забросил в карету. Она приземлилась на пол, но это не имело значения. По крайней мере, она не стояла в снегу.

Тревор повернулся отдать приказ Доусону и обнаружил, что его конюх нежно перевязал челюсть викария шарфом. Тревор скривил в усмешке рот. Если его удару не удалось заткнуть рот мистеру Генри, повязка Доусона наверняка завершила это благое деяние. Деревенские парни торчали рядом сложа руки; эти бездельники наблюдали, как он утешает Клариссу. Ну и пусть смотрят! Ему было все равно.

– Доусон, ради Бога, забери этих людей! И проводи викария домой, ладно? Ты можешь вернуться за нами с парочкой верховых лошадей.

Несколько быстрых приказов, и дело сделано. Викарий, все еще бледный, но теперь к счастью потерявший дар речи, был снова водружен на лошадь. Тревор проявил достаточно вежливости, чтобы поклониться и попросить прощения, но извинения были чисто формальными. Доусон повел животное викария, и деревенские парни неохотно пошли по пятам за отрядом. Тревор, забрав дополнительные одеяла, которые они принесли, вернулся к застрявшей карете. Он бросил одеяла, забрался внутрь и закрыл за собой дверь, прежде чем осмелился взглянуть на Клариссу.

Во всяком случае, она перестала плакать. Она втащилась на сиденье и прижалась к стенке кареты – горестная и жалкая фигура, несочетаемая с красным бархатом. Тревор протянул ей одеяло. Затем он упал на сиденье напротив и закрыл лицо руками.

– Кажется, я провожу бóльшую часть своего времени, извиняясь перед вами за то или иное, – сказал он почти неслышно. – Обещаю, Кларисса, я как-нибудь все исправлю.

– Как? – прошептала она.

Он с усилием выпрямился. Было очень трудно смотреть ей в глаза. Он чертовски хорошо знал, что исправить эту катастрофу невозможно. Но надежда была меньшее, что он мог ей дать.

– Все это возникло из-за недоразумения. Когда викарий придет в себя, он поймет. Я никогда бы не ударил его, если бы он не оскорбил вас! Он придет в себя и поймет, что, должно быть, ошибался. И как только викарий признает свою ошибку...

– Ошибки не было.

Это был шепот отчаяния, eе глаза были залиты слезами. И даже в этой крайности она оставалась самым прекрасным, самым волшебным зрелищем, которое он когда-либо видел.

Тревор крепко сжал свои непослушные руки, чтобы они не тянулись к ней.

– Ерунда. В мире нет причин, по которым вы не должны выйти замуж за Юстаса Генри. Я пойду к викарию; поползу на коленях, если придется, чтобы он это увидел.

Его охватил гнев, когда он вспомнил самодовольную глупость викария. Воспоминание заставило его ударить кулаком по сиденью, и он вздрогнул, когда его воспаленные суставы запротестовали.

– Ад и дьявол поразят его! Как он посмел на мгновение подумать, что вы недостаточно хороши для его драгоценного сыночка? Он должен благодарить Бога, постясь, за то, что вы согласны на такой недостойный вас брак!

Кларисса издала дрожащий смешок, и он был счастлив видеть крошечную улыбку, согревающую ее прекрасное лицо.

– Спасибо, Тревор. Но это не пoможет.

Он нахмурился.

– Да, клянусь Богом, пoможет. Этот болван! Этот фарисей! Он думает, что его обезумевший сын пал только из-за красивого лица. Что ж, может быть, но какое это имеет значение? Вы гораздо больше, Кларисса, чем чертово красивое лицо! Я завидую его открытию.