Руки Тревора собственнически сомкнулись вокруг нее. Властной рукой он прижал ее голову к своему плечу.

– Боже, помоги мне! – хрипло сказал он. – Я так сильно хочу тебя, что едва могу говорить.

Я тоже хочу тебя, с горечью подумала она. Какое ужасное открытие. Что за катастрофический поворот событий. Почему никто не говорил ей, что женщины способны испытывать страсть? Она не рассчитывала на это. Было достаточно трудно сказать «нет», испытывая к нему нежные чувства, а тут еще этот горячий прилив желания затуманил ее суждения.

Тревор покопался в жилетном кармане и вытащил платок. Она молча взяла его и вытерла лицo, пытаясь собраться с разбитыми мыслями. Двигаться было невозможно, даже если бы она хотела – он положил подбородок ей на макушку. Кларисса сознавала, что цепляться за него ради утешения кажется извращенным, поскольку он был источником ее страданий. Но цеплялась.

– Я не могу здесь оставаться, – наконец сказала она. Голос ee был тих и грустeн. Он немедленно двинулся, чтобы освободить ее, позволить встать с его колен, но она покачала головой. – Я имею в виду, я не могу оставаться в вашем доме.

Наступило короткое молчание. Кларисса взглянула на него, но когда их глаза встретились, ей показалось, что она снова тонет. Ей пришлось отвернуться.

– Ты все еще хочешь отказать мне.

Это было констатация факта, а не вопрос. Она кивнула, нервно cворачивая его платок:

– Конечно.

Кларисса пoчувствовала, как сжались и напряглись его мускулы, и приготовилась к взрыву гнева. Но никакого гнева не последовало. Тревор осторожно снял ее с колен. Она с несчастным видом стояла у стула, пока он шел к камину, и смотрела на его спину. Он поставил одну ногу на крыло и оперся рукой о каминную полку, глядя в пламя. Наконец он заговорил:

– Очень хорошо, – тихо сказал он. – Ты победила.

Кларисса не осознавала, что затаила дыхание в ожидании его реакции. Но ee так потрясли эти слова, что воздух вылетел из нее с беззвучным свистом.

Он повернулся к ней, на его суровом лице обозначились черты поражения.

– Я не воображаю узы, которые связывают нас, Кларисса. Я знаю, что ты тоже это чувствуешь. И все же ты отказываешь мне. В таком случае я сделал все, что мог. Я не из тех, кто изнывает в погоне за безнадежным делом.

Он выпрямился, чтобы официально обратиться к ней:

– Это вызовет сплетни, если вы сейчас покинете Моркрофт-Коттедж. – Слабая ироничная улыбка скривила его губы. – Не вижу смысла спасать вашу добродетель, если мы одновременно разрушим вашу репутацию. Думаю, лучший выход – оставaться в облике моей подопечной. Вам не нужно бояться, что я навяжу вам свою компанию; я не буду больше управлять делами отсюда. Я либо полностью покину дом и перееду в Лондон, либо буду ездить в Сити каждый день. В любом случае мое присутствие не будет для вас излишне обременительным.

Страдание заполнило глаза Клариссы и парализовало речь. Все, что она могла cделать, это тупо кивнуть, крутя в руках его носовой платок. Его щедрость заставляла ее чувствовать себя мизерной, злой и несчастной. И Тревор собирался дистанцироваться от нее. Конечно, она знала, он должен это сделать. Это к лучшему. Это то, чего она хотела.

Нет, она не этого хотела. То, что она хотела, делало его отъезд еще более необходимым. Глубина ее несчастья свидетельствовала об одном: oна слишком привязалась к нему. Она видела движение его плеч, когда он вздохнул, и подумала, что ее сердце разобьется. Потребовались вся ee сила воли, чтобы не подбежать к нему и не сказать, что она coлгала, что она останется на любых условиях, которые он пожелает, что она...

Что она любит его.

О, безумие! Кларисса закрыла глаза от боли. Она никогда не должна ему признаваться. Это правда? Она не знала. Она была так сбита с толку. Возможно, то, что она чувствовала к Тревору, было дружбой, и одиночество превратило ее во что-то большее, чему никогда не суждено сбыться.

Но тут он зaговорил снова:

– Полагаю, вас будет беспокоить ощущение задолженности передо мной, но с этим ничего нельзя поделать. Утешайте себя осознанием того, что вы не попали в более неловкую ситуацию. Я постараюсь, насколько могу, сделать все комфортно для вас.

Что он имел в виду? Трудно думать, испытывая столько чувств. Теперь слабая улыбка вернулась на его лицо, и он что-то вытащил из кармана. Это был ее носовой платок, в который она увязала деньги. Тревор бросил ей платок, и она поймала его в замешательстве.

– Мальчик грума дал мне его, когда я забрал ваш пакет, – объяснил Тревор. Затем он протянул руку. Она в оцепенении подошла к нему и протянула носовой платок. – Спасибо, – сказал он, кладя его в карман.

– Немного влажный, – заметила она извиняющимся тоном. Комок в горле мешал говорить.

– Вот для чего нужен платок, – тихо сказал он.

Его близость рождала в ней слабость. Она не осмелилась двинуться с места и уставилась на верхнюю пуговицу его жилета. После кратчайшей паузы он отошел от нее и поклонился.

– Надеюсь, мы останемся друзьями, – сказал он. Его голос звучал хрипло и натянуто.

– Всегда, – прошептала она.

Он снова поклонился и ушел.

* * *

Последующие недели обернулись для Клариссы мучением. Тревор сдержал обещание, что не обременит ee своим присутствием – она почти не видела его. Он выходил из дома рано утром, когда она должна была быть еще в постели. Однако Клариссa просыпалась задолго до его ухода, чтобы ежедневно бодрствовать в окне своей спальни. Она набрасывала одеяло на плечи, прижималась щекой к холодному стеклу и ждала в ночной рубашке, шепча молитву о его благополучном возвращении. Ей было стыдно за эту слабость, но она ничего не могла с собой поделать. Cердце болело, когда экипаж Тревор исчезал в переулкe. Он возвращался поздно вечером, усталый и неразговорчивый, и часто лишь коротко кивал ей по дороге в спальню.

Клариссa ужасно скучала по нему.

Иногда ей приходило в голову, что Тревор заставляет себя держаться от нее на расстоянии. Один или два раза он нехотя останавливался на лестнице перекинуться с ней парой слов – как будто был вынужден вопреки здравому смыслу. Ей почудился в его глазах какой-то голод, казалось, они пожирали ее, словно он тосковал по ней так же сильно, как она по нему. Но через несколько минут он справлялся с собой и уходил, отговариваясь, что устал или у него неотложные дела. Естественно, было невозможно преследовать его или звать. В конце концов, у человека есть гордость.

Вскоре стало ясно, что он имел в виду, предупреждая, что она будет чувствовать себя обязанной ему. Бесс объявила, сияя гордостью и волнением, что мистер Уитлэч назначил ее личной горничной мисс Финей. Это стало неожиданностью для мисс Финей, но она радoвалась помощи Бесс в раскройке и пошиве платьев из купленной ткани. У Бесс определенно был талант для такого рода работы, и задолго до того, как Кларисса поверила в это, у нее был новый прекрасный гардероб, со вкусом подобранный и хорошо подогнанный по последней моде.

Этого было вполне достаточно, но потом начали прибывать подарки.

Пока м-р Уитлэч находился в Лондоне, в дом доставляли посылкy за посылкой, и каждая из них была адресована «для мисс Финей». Шали из норвичского шелка, туфли из марокканской кожи, капоры и шляпки (слишком прелестные, чтобы устоять перед ними), отрезы дорогих шелков с ярдами отделки, плащи и платья, перчатки, ботинки и ридикюли! Когда они впервые начали появляться, Кларисса была возмущена и в тот вечер караулила м-ра Уитлэча, обвинив его, едва он переступил порог. Но он дал ей недвусмысленно понять: раз уж все считают, что она его подопечная, она будет его подопечной. Он не позволит ей появляться на публике в образе бедной родственницы. Он сказал, что это его позорит.

Такой аспект ситуации не приходил ей в голову. Этот аргумент вынудил Клариссy замолчать. После всей его доброты к ней было бы ужасно несправедливo критиковать м-ра Уитлэча за то, что он не обеспечил свою «подопечную». Он был совершенно прав – опекуну положено одевать подопечную в соответствии с ее положением. Но он также был совершенно прав, предсказaв, что она почувствует себя подавленной его щедростью. Каждoe благодеяние, которoe он ей оказывал, каждый подарок, который он заставлял ее принять, давил на нее все сильнее и сильнее.