Мне одиноко. Я чувствую себя котенком в колодце.

Мне одиноко постоянно, если честно, в голове остается один только белый шум, сущности не терзают меня больше, но я не чувствую себя. Я себя просто не чувствую. И все важное, все нужное, что было здесь, поблизости, изменяет мне, я не могу дотянуться.

Я не могу спать одна, и он впускает меня в свою спальню, в свою постель, в свою жизнь, если разобраться, тоже, он обнимает меня, но никогда не прикасается больше допустимого. Он впускает меня в свою жизнь, Камилла говорила мне, что меня он принять сможет, что я смогу ему помочь и что мы сможем помочь друг другу. Я хочу, я хочу ему помочь, так сильно, что это болит, я прижимаю к груди руки, силясь закрыться. Я кажусь себе маленькой и жалкой. Я кажусь себе крошечной, я кажусь себе болезненной, это тело такое тонкое, я иногда сама не понимаю, как оно еще живет, а главное, зачем оно до сих пор живет. Как эти руки могут удержать кого-то, если не могут удержать себя. Мне пусто, мне чудовищно пусто.

Мы придумываем легенду о Фионе, его больной женушке, вместе. Я проплакала весь вечер, когда узнала, когда вспомнила, как меня зовут по-настоящему. Когда поняла, что мне двадцать четыре, что пять лет в монастыре мне никто не вернет. Ничто ко мне не вернется. И вся моя жизнь, которая была, несомненно была, но ее будто бы и не было вовсе. Все заканчивается. И я тоже. Никак не могу начаться заново.

Пять лет вдали от дома, но где он – дом?

Дом рядом с Андреасом, он успокаивающе мурлычет мне в ухо, теперь мы будем семьей, может быть, однажды мы станем семьей настоящей.

Андреас говорит, что любит меня, что он очень сильно мной гордится. Что я здорово продвинулась. И я издаю горький смешок, – Что, сама завязываю шнурки, и вообще?..

Андреас смотрит на меня строго, качает головой, отказывается соглашаться, – Фиона, ты к себе слишком сурова. Отмечать собственные успехи – важно. Вспомни, какой я тебя нашел.

– Ты меня спас, – отвечаю негромко. Мне кажется, я просто пытаюсь прекратить разговор.

Я просто пытаюсь убежать. Я просто больше не выдерживаю.

Я так устала. Мне хочется спать.

Когда я склоняю голову ему на плечо, он приобнимает меня, одной рукой, осторожно.

Будто я сломаюсь.

Я могу сломаться в любой момент.

В моей голове живет жгучий стыд. И застарелая боль.

А больше, кажется, ничего.

***

Я понятия не имею, что происходит у меня в голове. Кто я такая. Что я такое. Я понятия не имею, я едва узнаю отражение в зеркале.

Но кто полюбит меня? Я же безумна.

Отражение в зеркале зеленое, бледное, немощное. Еще немножечко, маленькая ее часть, исчезла. Исчезает. По крупице. Понемногу. Я вижу это в ее глазах.

Я не знаю, кто эта девушка. Я не знаю, с кем я разговариваю. Мы говорим с ней очень часто, она все больше молчит. Я не знаю, не знаю, мучительно не могу понять, кто это.

Но пожалуйста. Пусть это буду не я. Это не могу быть я.

Я не чувствую, что принадлежу этому месту.

Я не могу назвать его домом.

***

Однажды я говорю ему, – Мне нужна твоя помощь. Я сама не поднимусь.

Несколько раз от стресса, от перегрузок, я не могла самостоятельно даже подняться. Плакала и ползла. Нет уж, дважды я не сдохну. Нельзя провернуть такой фокус дважды. Даже если очень хочется. Ревела, боялась и ползла все равно, подтягивая за собой бестолковые ноги. Вставала снова. Дважды я не сдохну.

(Иногда мне хочется. Иногда тишина становится настолько невыносимой и растворенное в ней одиночество настолько гулким, что это просто невозможно. Невозможно больше терпеть. Я не понимаю, как это возможно, Андреас так старается, так ухаживает за мной, проводит со мной так много времени, отчего мне не становится лучше? Без него я уже точно была бы мертва. Ну и пусть. Я все равно чувствую себя мертвой, просто изнутри. Мертвую душу ставят на рельсы, говорят, теперь ты паровоз, едь и вези состав, а я не могу, не могу, куда мне ехать, где моя точка назначения?)

Мы сидим на диване, я завернута в плед, как всегда, мне холодно даже летом, даже в июле, Андреас теплый, сидит как влитой, пока я жмусь к нему, пытаюсь отогреть руки на груди, он обещал, что позаботится обо мне, я обещала, что позабочусь о нем, мы оба держим обещания. Андреас.. Андреас хороший. Огромный, всеобъемлющий. Знает все на свете. Я прикрываю глаза, жду, пока он ответит.

(Мне так одиноко. Мне так чертовски одиноко. Я так устала от этого тела. Мое тело – клетка, я таскаю его за собой каждый день. Вся проблема всегда во мне. Где бы я ни оказалась, я всегда тащу за собой себя саму.)

– В плане.. Мне нужно как-то укрепиться. Ты можешь со мной заниматься? Я устала висеть у тебя на шее, я просто не могу. Мне нужно..

Андреас все еще хмурится, я внутренне сжимаюсь, мне так страшно его расстроить, мне так страшно его разочаровать. Я так не хочу, не хочу еще и его, в это место меня засунула собственная мать. Оказывается. Ее я тоже разочаровала?

(Я перестала быть ребенком, когда ты оставила меня там умирать. Перестала быть даже человеком.)

– Ты не висишь у меня на шее. Ты очень полезна, слышишь? Но я помогу тебе, обязательно. Будет так, как ты захочешь.

Но я знаю, что вишу. Я знаю, что он никогда этого не признает.

(И зло шучу сама с собой, и в этом весь мой хозяин. И у него есть поводок. Я сглатываю и смаргиваю слезы.)

Я не знаю, чего я хочу. Перестать чувствовать себя больной и слабой? Почувствовать себя счастливой? Я каждый день так жду его домой, так хочу его присутствия. Я так жду его, так жду его, и он приносит мне мороженое, в каком кармане, найди, и он приносит мне себя. Он приносит мне маленькое чудо.

Почему я чувствую себя такой несчастной? Почему чуда мне оказывается недостаточно?

***

Со мной что-то не так. Со мной что-то очень сильно не так.

Со мной что-то не так, со мной что-то не так, со мной что-то не так. НЕ ТАК.

Я стараюсь этого не показывать.

Я существовала здесь. В этом доме, в его саду, помогала красить забор в старой майке Андреаса, я сидела с детьми соседей, я существовала на веранде, куталась в плед. Я существовала здесь.

Но меня здесь не было.

Есть огромная разница.

Огромная.

Я здесь, заперта в собственной черепной коробке, здесь тесно, здесь тесно, здесь мало воздуха.

Выпустите меня. Пожалуйста.

***

Андреас – история о куче удивительных привычек, он всегда много работает, совсем всегда, он больше не может приносить животных домой, от меня до сих пор смертью пахнет, и они рядом со мной хуже поправляются. Или не поправляются вообще. Они меня боятся. Я грущу, если честно, и от этого. Мне бы хоть кошечку. Все было бы не так одиноко. Я про себя кривлюсь и не удивляюсь абсолютно. Здесь я плохо поправляюсь, чего уж ждать от других животных. Просто от животных.

Я все еще чувствую себя больной зверюшкой и никак не могу помочь сама себе прежде всего, Андреас помочь не может мне тоже.

Андреас всегда любил странных, раненых птичек. Может быть, поэтому Андреас любит меня.

Я грустно склоняю голову и смотрю сквозь прутья клетки. Сквозь окно. Я прячусь за шторой.

Андреас – это набор странных привычек. Когда Андреас недоволен собой – готовит чечевицу, ненавидит ее и именно поэтому ест. Наказывает себя. Зачем он себя наказывает? Вопрос задать я не решаюсь, хотя он крутится на кончике языка. Я боюсь огорчить его еще больше того, чем уже сделала.

Андреас постоянно пытается убедить меня поесть: Фиона, нужно есть, если ты не будешь есть, как же ты поправишься? Еда стоит бессмысленным комом, я чувствую себя бессмысленным комом из нервных окончаний или просто голым нервом. Иногда не выдерживаю, от одного взгляда на еду тошнит и хочется плакать, я отрицательно мотаю головой, отталкиваю от себя тарелку.

Тогда Андреас хмурится, глаза у него голубые, а в такие моменты просто грозовые, он забирает тарелку, она с грохотом опускается в раковину, я внутренне сжимаюсь, мне хочется закрыть руками голову, он не ударит меня никогда, но лучше бы он меня ударил. Возможно, я бы обожала его даже с руками вокруг собственного горла, я не знаю, я правда не знаю.