Продавец тем временем, как фокусник, материализовал из воздуха калькулятор, потыкал пальчиком в кнопки и весело зачастил, путая языки:

− Хандред долларс. Скидка. Сто. Кольцо, это и это — скидка опять. Биг скидка. Девочка, смотри.

Ира, как под гипнозом, уставилась в видавший виды калькулятор.

Калькулятор после всех манипуляций высветил цифру 85. Какой-то ужас. Я даже не сразу осознала наглость продавца. Пользуясь моим шоковым состоянием, наш волоокий друг сложил бровки домиком и покачал головой, словно удивлялся — как он мог сделать такую безумную скидку?

− Никаких восемьдесят пять. Восемь пятьдесят за весь прилавок, — раздельно сказала я, оправившись от шока. Затем повторила это на английском и немецком языках, которыми условно владела еще со школы.

− После всего, что я увидела в твоей лавке, я же еще и девочка, – укоризненно добавила я.

Ира сжалась, но браслетик из рук не выпустила.

Продавец театрально нахмурился, подбородок его дрогнул. Он вдруг стал похож на высокомерного султана, которому в присутствии евнухов нахамила самая страшненькая в гареме наложница.

Продавцу было под сорок, но на Востоке и мужчины и женщины выглядят несколько старше своих северных ровесников. Поэтому казалось, торговцу все пятьдесят, да еще с хвостиком. На его лице было написано, что сегодня выдался не самый удачный день. Никакой прибыли. Небо хмурилось, ветерок обдувал не прохладой, а конкретным холодом. Турист не клевал. Хотелось тихо дремать на диванчике или смаковать заправленный легкой дурью кальян.

Однако дома торговца ожидала супруга и пятеро детей − как я разобрала из его вавилонских речей. Такая орава не позволяла отцу-кормильцу глаз сомкнуть. На торговце висел долг за отстроенный недавно дом. Бытовые проблемы поднимали его с дивана и заставляла каждый день в любом состоянии и при любой погоде выходить на большую охоту за туристами. Вот он, сражаясь с дремотой, проклиная изменчивую торговую фортуну, и маялся за прилавком с товаром, который предварительно скупал за гроши по сельским мастерским и разорившимся магазинчикам. Оттер сокровища, подпаял, вставил недостающие стекляшки — и в дело, на продажу, с грабительской наценкой.

Для продавца настал момент истины − он потратил на нас слишком много времени, чтобы отпустить в отель живыми.

Он придавил грудью прилавок, увлекательно заглядывая в глаза Ире, более покладистой из нас двоих, и предложил ей каркадэ с местными специалитетами вприкуску. Я дралась за свободу потребительского выбора как лев. Но Ира не захотела «обижать этого чудесного человека», и после недолгого колебания согласилась. Она не умела отказывать мужчинам, особенно проходимцам.

Возможно, продавцы в Египте заговаривают каркадэ, возможно натирают приворотным порошком прилавки. Я знала, что последует дальше. Испив чашу адской красной жидкости и наслушавшись грубой лести, Ира купит в лавке какое-нибудь барахло, причем по криминально завышенной цене. Так уже случалось не раз и не два.

Продавец ликовал и снисходительно поглядывал на меня. Этот раунд остался за ним. Я сделала шаг в сторону и заняла позицию наблюдателя. Будь что будет.

В результате, Ира просадила в лавке не восемьдесят пять баксов, а все двести с гаком. По ходу дела продавец приволок еще один «уникальный» тухляк − браслет, столь же чудовищный, как и первый. Только камушков в нем было больше, что и подкупило мягкотелую Иру.

− Браслеты можно носить вместе, -- объяснила она мне − то ли оправдываясь, то ли советуясь. − Желтое с голубеньким неплохо смотрится… В конце концов, зачем еще мы путешествуем в другие страны?

На улице Ира пыталась подвести теоретическую базу под свое финансовое безумство, крепко сжимая в цепкой девичьей лапке обретенные «сокровища».

− Деньги – это только деньги, Полечка, − рассуждала она. − Пришли – ушли. Но мы можем купить за деньги память о лучших днях и хороших людях.

Так, подруга в пафосе. Ира это любит. В такие минуты она видит себя героиней бразильского сериала. Они по три часа признаются в любви и по пять часов рефлексируют вслух после похода в супермаркет.

− Память о хороших людях, говоришь? Поясни, – не выдержала я. − Ты купила бранзулетки на память об этом мошеннике, который впарил тебе гору бросового лома по цене сокровищ из гробниц? Да на здоровье! Покупай все, что на глаза попадет. Через два дня опять начнешь занимать у меня деньги. Так всегда происходит. Чем сметать с курортных прилавков килограммы барахла, лучше купить в приличном ювелирном магазине два-три стоящих предмета, действительно драгоценных, а не это… Эх, что говорить…

– Память об этой стране, о нашем путешествии, о том, что с нами здесь происходит, − Ира будто не услышала меня. Она продолжала гнуть свою романтическую линию. − Ведь все происходит не просто так, Полечка (в такие минуты я у нее всегда не Полина, а Полечка). Случайностей не существует. Зачем-то мы в определенный момент оказываемся в определенном месте. Надо оставить знак, что ты был в этом месте в нужный час, познакомился с новыми людьми, купил у них что-то. И покупаем мы не просто так, не абы что. Вещи играют огромную роль в нашей судьбе. Кто знает, вдруг этот браслет на моей руке привлечет в мою жизнь нового человека? Например, необыкновенного мужчину со вкусом… Он обратит внимание на браслет, потом на меня… Так бывает. Это изменит ход событий… Надо пытаться, надо искать! А ты слишком строга к людям. Слишком много от них требуешь. Все святыми быть не должны и не могут. Этот продавец – он просто человек. Наверняка у него уйма проблем. Разве мы обеднеем, если купим у него браслетик? А ему кушать надо.

− Почему именно мы должны оплачивать его еду? Почему вся курортная торговля должна процветать за наш счет?

Ира плотнее завернулась в бежевую шерстяную накидку. К этому моменту мы вернулись в отель и в ожидании ужина дегустировали на террасе беспошлинное вино.

Между прочим, «романтичность и уязвимость» Ирэн считала своим конкурентным преимуществом, которое поможет ей найти хорошего мужа и отбить его у толпы других невест. Ира никогда не была замужем, потому и сохранила массу иллюзий по поводу умирающего института брака. Именно эти иллюзии, истолкованные как «романтичность», Ира принимала за основу своей женской притягательности. В чем-то она была права. Ира притягивала, это точно, и притягивала в больших количествах.

Сердечных друзей в ее жизни было, как пчел в улье. В отличие от пчел мужчины Иры редко что приносили в ее улей. Они, как правило, что−нибудь уносили из дома, а потом не возвращались.

Она могла бы заработать миллионы на создании классификации брачных аферистов и альфонсов. Обладай Ира минимальным литературным талантом, ее мемуары расходились бы запредельными тиражами. При таком богатом опыте Ира давно могла выучить мужчин наизусть, но парадоксальным образом все еще ничего не понимала в них. Брак оставался ее волнующей, заветной, но так и не реализованной мечтой. Все друзья сердечные квартировали в душе Иры сроком от недели до полугода, а затем покидали ее отнюдь не по инициативе моей любвеобильной подруги. Уходили сами, ножками, часто не прощаясь.

Тот единственный, который задержался бы в этом трепетном сердце достаточно долго, чтобы дозреть до официального оформления отношений, все не появлялся. «Единственный» отсутствовал даже в более или менее реальных прожектах, его тень не маячила даже на горизонте. Он не имел имени, должности, профессии, роста, веса, цвета глаз и окраса шевелюры, он не говорил, не ходил, не спал и не ел, ничем не увлекался − словом, моя подруга молилась на один скелет того единственного, которого искала в каждом следующем временном воздыхателе. Черты Единственного были размазаны по многим и многим мужчинам, которые единственными для Иры быть не пожелали, хоть и подавали надежды.

Ира искренне не понимала, почему с ней все это происходит?

Она была мила, образована, начитана, сексуальна, хозяйственна, сама себя отлично обеспечивала, занимая должность начальника отдела продаж в компании, поставлявшей в страну оборудование для переработки мяса в колбасу (я это так называла для простоты понимания, когда расписывала качества подруги очередному холостяку из моего окружения). Я не забывала подчеркивать, что потребность в колбасе у нашего населения никогда не переведется, а значит, подружка купается в стабильности, как Клеопатра в своих знаменитых ваннах.