Как ни странно, об отравлении речи не было. Валентина хотела выпить и поплакать в мое плечо. Я щедро налила ей первое, и с некоторым недоумением подставила второе, плечо то есть. По моему разумению, великие возлюбленные плачутся исключительно друг другу, никому из иных представителей человечества свои тонкие эмоции не доверяют.

Испив горькую, Валентина вытерла ладошкой губы, потом хрипло произнесла:

− Он уезжает тридцать первого декабря.

Я поняла, что речь идет о Викторе. Кто еще мог занимать ее мысли?

− Тридцать первого?

Оставалось еще четыре дня.

− Тридцать первого? Что-то случилось? Не может быть, вы поссорились…

− Он всегда уезжает тридцать первого декабря. Уже пятнадцать лет я не могу привыкнуть к этому. Он всегда вывозит меня в это время в Египет, в этот гадский Египет, и тридцатого мы отмечаем наш Новый год. Якобы Новый год. А тридцать первого он возвращается домой, чтобы успеть отметить настоящий Новый год с семьей.

Бедняжка. За пятнадцать лет такой порядок вещей и Белоснежку сделает истеричкой. Валентина с чувством уткнулась в мое плечо и в голос заревела.

Оказалось, что пятнадцать лет они любовники, но не более того. Сначала Виктор говорил, что должны подрасти дети. Когда дети подросли, выяснилось, что законная жена должна привыкнуть к мысли о скором разводе. Она весьма чувствительна к стрессам, и вообще после стольких лет жена − не чужой Виктору человек. Он не должен бросать ее так внезапно.

− Сколько лет жена привыкает? − спросила я, уже догадываясь, с чем имею дело.

− Десять лет! − всхлипнула Валентина. − Она привыкает гребаные десять лет! У-у… Год за годом все привыкает и привыкает. Да за это время мы с Витей могли бы не только пожениться, но и три раза развестись. Можно я немного побуду в вашем номере? Не хочу, чтобы он видел, как я плачу.

Вечером наша компания, к которой прибились еще несколько симпатичных персонажей обоего пола, заседала в баре за неспешной беседой о том и о сем. Влюбленные тоже были здесь − по обыкновению плечо к плечу, рука в руке. Я больше не чувствовала себя испорченной, и мило улыбалась им, таким приземленным, как и все мы грешные.

Ира выглядела идеально, если за точку отсчета принять ее цель − наповал очаровать Бронислава. Она убила на создание имиджа часа три. Были использованы все средства, чтобы подчеркнуть воздушность и наивность Иры, с одной стороны, и ее готовность к безумствам плоти, с другой. Сексуально растрепанные пряди, будто девушка только что поднялась с постели. Призывная розовая помада. Декольте зашкаливало, разрез на юбке ненавязчиво, но полностью открывал точеное загорелое бедро подруги. Бронислав вел себя прилично и сдержанно, словно понимал, что сегодня решается его судьба − будет, в конце концов, у него в этом отеле секс или нет?

− Ни в чем себе не отказывай. Поверь мне. Только обещай: если тебе что-то не понравится, пулей в мой номер. Я тебя спасу. И никогда ни словом, ни взглядом не напомню тебе о сотруднике мэрии, − поклялась я Ире на ушко.

− Он может быть милым, правда? − глаза Иры вспыхнули признательностью. − Это просто курортное приключение, Полина. Все равно здесь больше не на кого взглянуть. Все, на кого взглянуть можно, с подругами или женами.

− Не оправдывайся. Ты никому ничего не должна. Поступай, как знаешь.

− Ни словом, ни взглядом? Ни одной твоей ужасной шутки? − деловито уточнила Ира.

− Ни одного намека. Я уже забыла. Оставь банковскую карточку и крупную наличность у меня. Если не возражаешь.

− Я возьму долларов тридцать. Как ты думаешь, тридцатки хватит, чтобы заказать вино и фрукты в номер? − церемонно поинтересовалась Ира.

− Более чем.

− Я возьму тридцатку, а остальное пусть будет у тебя.

Теперь я была хоть и не в полной мере, но спокойна за подругу.

Так и вышло, что на следующий день я оказалась в отеле в одиночестве − на громадной территории, где все деревья и кусты усилиями неутомимых садовников стали кубиками, шариками, конусами, пирамидками. Это добавляло пространству сходства с гигантской детской комнатой, в которой ищут совсем не детских развлечений взрослые дети. В первый момент я не поняла, нравится мне новое чувство свободы или нет.

Железнодорожники подорвались в Каир, вернее, супруга Катя потащила усатого Женю проветриться, как только он повадился засиживаться с нами в баре за полночь.

Влюбленные Витя и Валя вдруг решились на поездку к коралловым островам. Тем, кого согревает большое чувство, не страшны зимние ветра. Они взяли с собой маски и ласты − совершенно одинаковые, одного бренда и даже одинаковой степени потертости. Я почему-то поняла, что Витя на Вале никогда не женится. Только если супруга внезапно скончается. Впрочем, в тот день я чувствовала себя доброй волшебницей, несущей человечеству исключительно благую весть о будущем: я наверняка знала, что Витина жена никогда не умрет, не такая у нее философия.

Бронислав побежал известно куда и известно к кому. Курортные будни разметали по интересам и других участников нашего импровизированного сообщества. Такое бывает на отдыхе: вроде масса народу вокруг − и вдруг никого, хоть «ау» кричи.

Я полежала на пляже, подышала морем, побродила по геометрическому царству зеленых шаров и кубов, поприкладывалась то к одной стойке с напитками, то к другой, пофлиртовала с бичбоем, поразмышляла о собственной жизни − словом, примерила роль одинокой неприкаянной пляжницы, которой я наверняка стану после развода с мужем и замужества моей подруги Иры. Я верила, что подруга добьется своего, раз в ней заговорил «внутренний продавец», и она впредь не собирается тратить на чиновников мэрии больше тридцатки за вечер.

Мне вдруг захотелось повременить с разводом.

Я не знала больше, каких изменений в своей жизни хочу на самом деле.

Я наслаждалась одиночеством и самоанализом только до обеда. После обеда мне надоело врать или отмалчиваться в ответ на вопрос «А где ваша подруга Ира?» Оказывается, служащие отеля учитывают каждое наше движение. Все и всё видят и запоминают − кто, откуда, когда, как и с кем. Выхода не было.

Вернее, он был − это богато декорированный выход из отеля, на улицу, забитую магазинами и страждущими торговцами.

На улице я огляделась, выбирая в какую сторону двинуть? По мне, в какую ни поверни − всюду одно и то же. Пока я не покинула зону ответственности отеля и не ступила на променад, продавцы вели себя тихо.

Стоило мне сделать несколько шагов по «ничейной полосе» брусчатки, для торговцев я превратилась в мишень в тире. На меня открыли охоту. О, нет, внешне все выглядело пристойно. Зазывалы не позволяли себе резких движений, как когда-то. В мои руки с настойчивой деликатностью совали карточки с адресами магазинов. Ласково пытались заговорить на общечеловеческие темы с плавным переходом в рекламу товаров.

С легким нажимом предлагали понюхать реплики брендовых духов и местные масла.

Выбрать «уникальный» и «натуральный» папирус.

Отведать восточные сласти.

Приобрести пять маечек по цене двух с шарфиком в подарок.

Выгодно купить местную сумку Шанель и кожаные тапки с вышивкой. Лучше приобрести их в комплекте − тогда скидка.

Заценить эксклюзивные ювелирные украшения. Знаем, плавали.

Посетить новое ориентальное заведение с кальяном. Ага, там из−за дыма официантов не видно.

Намекнули на возможность дегустации по сходной цене местной дури. Неужели я так выгляжу?!

От возможностей бездарно потратить деньги зарябило в глазах и зазвенело в ушах. В итоге, я получила те самые предложения, которые получает всякая одинокая посетительница променада в Египте. Увлекательным шепотом меня принялись зазывать на дискотеку «с продолжением» на всю ночь или даже неделю, если у меня денег хватит.

Погода на глазах поменялась. Ветер вроде стих, что само по себе чудо, а солнце прибавило градус. Я незаметно для себя удалилась от отеля на приличное расстояние. Хорошо бы вернуться на пляж, пока тепло. Я развязала шарф, свободно накинула его на плечи − жарко.Возвращаться по променаду, продираясь через коммерческие предложения торговцев, не хотелось. Я нырнула в ближайшую улочку, которая, петляя между домами, выводила к морю. Я рассчитывала вернуться к своему отелю по пляжу.